«Вначале Господь Бог создал киноархивы, а потом уже всё остальное», – любят утверждать сотрудники этой уникальной организации. Госфильмофонд Российской Федерации – место и впрямь сакральное, что может подтвердить каждый, кому довелось когда-либо побывать в подмосковных Белых Столбах. Что уж говорить о тех, кто работал в одном из самых крупных кинохранилищ мира, благодаря которому мы можем сегодня видеть историю девятой музы въяве, изучать этот громадный массив искусства и визуальной информации (фонды ГФФ насчитывают 65 тыс. лент, не считая прочих единиц хранения) и совершать порой удивительные открытия.
Весьма символично, что 60-летие Госфильмофонда почти совпало по времени со 100-летием российского кинематографа. Замечательно, что к этой дате приурочено открытие нового хранилища. Но ещё отраднее, что архивное учреждение всегда было и остаётся местом живым, неизменно ощущающим пульс эпохи, устремлённым не только в прошлое, но и в будущее. Свидетельством чему нижеприведённые воспоминания-здравицы.
, историк кино, киновед, работал в ГФФ с 1965 по 1969 гг.:
– Мне повезло – я застал в Белых Столбах Веру Дмитриевну Ханжонкову. Жена основоположника русского кино Александра Ханжонкова, она долгие годы фактически спасала его. В советские времена он был лишён всего. Безработный. К тому же инвалид. Работы у него не было. И Вера Дмитриевна долгие годы его кормила, поила, оберегала. До 1945 года помогла ему дожить.
Когда Ханжонкова не стало, его верная спутница сохраняла память о нём. Она была основной хранительницей фонда дореволюционного кино. В советские времена его не ценили. Считали наследием проклятого буржуазного прошлого. А Вера Дмитриевна возилась с этим фондом неразобранных картин. Атрибутировала их. Титры находила и восстанавливала. Готовила коллекцию фотографий. Собирала материалы из древних публикаций. В общем, всячески опекала. Добрейший, честнейший человек. Спасительница и Ханжонкова, и дореволюционной русской киномузы.
Я застал ещё Константина Павловича Пиотровского. Начальник отдела отечественного фонда. Потрясающе увлечённый, тонкий, думающий, понимающий. Когда я поступил на работу в ГФФ, как раз шёл разгром «оттепельного» кино. «Застава Ильича» Марлена Хуциева была первой ласточкой. А потом сюда чуть ли не каждый месяц привозили новую картину, отправленную на полку. Мы, научные сотрудники, смотрели её вместе. Когда собираются коллеги, обычно начинаются дискуссии: плохо, хорошо, кошмарно, бесподобно.… А здесь мы уходили как после похорон. Не глядя друг на друга. Потупив глаза. Почти все картины, обречённые на небытие, были замечательным кино. И мы все – при наших разных вкусах и ценностях – это понимали. Здесь смотрели и «Андрея Рублёва», и «Асю Клячину», и «Комиссара».
Часто картины привозили изувеченные… Их пытались исправить поправками, с которыми авторы не соглашались. И кто-то из вторых, третьих режиссёров иногда брался за дело. …К чести Пиотровского, вообще всего руководства Госфильмофонда, было понимание, что это надо беречь, спасать, лечить. Вопреки всем инструкциям и официальному заказу государства, чтобы это сгнило и пропало. Здесь это просто спа-са-ли.
И многим режиссёрам потихоньку давали возможность подправить, перемонтировать, подложить материал, который был выкинут, сделать более-менее адекватные копии для будущего. Это была подпольная работа. А для сотрудников Госфильмофонда, естественно, профессиональный риск. Просто было понимание, что это искусство. Во многих случаях – большое, настоящее искусство.
Виктор Петрович Дёмин, мой старший товарищ, разбирая коллекцию забытых фильмов 1930-х годов, однажды посмотрел фильм «Счастье» Александра Медведкина. Про фильм практически никто не знал. А Дёмин посмотрел, потому что по списку нужно было смотреть этот фильм – разрушается плёнка, не разрушается, надо ли лечить. Виктор пришёл совершенно потрясённый. Заговорил, взволнованный, почти стихами. Все побежали смотреть «Счастье». Посмотрели и поняли, что это шедевр советского кино. Невероятно – прошло столько лет, и он открыл. Дёмин стал писать, говорить и о фильме, и о Медведкине. Благодаря ему человек вернулся из небытия, режиссёру воздали должное. Ретроспективы Медведкина прошли на крупнейших фестивалях.
Наум Клейман сотворил историю не менее удивительную. Все знают, что фильм Сергея Эйзенштейна «Бежин луг» был уничтожен. Поиски ничего не дали. Наум Ихильевич нашёл монтажные срезки этого фильма. Фактически – кадрики. Нашёл сценарий. И по сценарию строго восстановил последовательность кадров. Восстановил музыку. По сути, сделал фотофильм. По этой уникальной в мировом кино реконструкции прекрасно видно, что за фильм снял Сергей Михайлович Эйзенштейн.
Эйзенштейн, кстати, был одним из первых людей, которые одобрили идею киноархива и стали её проповедовать и защищать. Ему принадлежит одно из первых определений сути этого учреждения – «наша кинотретьяковка».
, режиссёр-документалист:
– Для всех, кто занимается монтажным кино, Белые Столбы, наряду с Красногорским архивом кинофотодокументов – главные места в жизни. Нет ничего интереснее, чем проматывать старые фильмы – игровые, документальные, выискивая кадры, которые тебе необходимы. Смотришь немой игровой фильм 1920-х годов и вдруг видишь кадр: человек в кожанке с суровым взглядом. На него наезжает камера. И в глазах у него загораются две буквы – ЧК.
Я нашёл здесь для себя много интересного кино. Например, замечательный узбекский кинематограф 1930-х годов. С яркими актёрскими работами. С очень интересными режиссёрами. Практически неизвестные у нас фильмы. Если бы эти фильмы вытащить на какой-нибудь международный фестиваль, думаю, была бы сенсация. Это темпераментное, сильное кино, со страстями, крепко построенное. Здесь залежи.… Это такой Клондайк, в котором можно провести полжизни.
, главный хранитель Госфильмофонда России:
– Предмет нашей особой гордости сегодня – что фильмофонд не позволил раздробить коллекцию в начале 1990-х. Это было сложнейшее время – распад страны. И от нас требовали, чтобы мы раздали фильмы по национальным квартирам. Ситуация была до предела сложная, потому что против нас были все. Против нас было правительство, против нас были власти. И самое главное – против нас было общественное мнение.
Что делать в такой, к примеру, ситуации, если президент Ельцин лично обещает президенту Назарбаеву отдать негативы казахских фильмов? Как быть? Не отдали. Поскольку где написано, что надо отдавать, – издавайте тогда закон. Только ведь никакая Дума за это не проголосует – за разбазаривание культурного наследия страны. Мы ни у кого ничего не украли, между прочим. Фильмы сдавались в архив на основе государственных законов и установлений. Коллекция принадлежит России и нам как хранителям.
Нажим был отчаянный со всех сторон. До сих пор помню столкновение в Берлине с англичанами, которые, накрученные грузинами, стали требовать, чтобы мы отдали Грузии её картины. Но ничего мы не отдали. И правильно сделали. Потому что потом на студии «Грузия-фильм» случился большой пожар. Много картин погибло. А могло бы погибнуть всё знаменитое грузинское кино.
А требования, которые шли по дипломатической линии, со стороны Министерства иностранных дел.… Знаете, очень легко отдавать не своё, распоряжаться чем-то, вам не принадлежащим. Я сам однажды, будучи в Лондоне, чуть было не подписал петицию с требованием, чтобы Латинской Америке отдали головные уборы индейцев. Или что-то в этом роде. К счастью, одумался.
Кино в отличие от индейских головных уборов всё же тиражируемо. Госфильмофонд не претендует ни на авторские, ни на коммерческие права. Если картина после 1954 года сделана в Киеве, то права находятся в Киеве, а не у нас. Мы можем печатать копии по заявкам. Армения напечатала все свои картины. И Украина весьма активно заказывает копии своих картин. И от Грузии есть заказы. Сейчас, как правило, редко печатают позитивы на плёнке, потому что это дорого. А у нас есть хорошая аппаратура для изготовления цифровых копий.
Возвращаясь к 90-м, надо сказать, что самым ужасным было общественное осуждение. Тогда ведь считалось, что надо отдать всё – по справедливости. Но в нашем деле слово «справедливость» не действенно. Я всё время повторяю, что если вы человек высокой морали и нравственности, то в синематеке работать не можете. Наше дело изначально аморально.
У нас одна задача – хранить и приумножать. Причём – все фильмы, без исключения. Селекции быть не может. Я учу своих коллег и сам этому обучен: мы не имеем право на собственное мнение. В частном порядке – сколько угодно. Но по работе для нас совершенно всё равно – что Тарковский, что фильм «Гитлер капут!». Нас спрашивают: неужели вы его возьмёте? Конечно, возьмём. Анри Лангуа, основатель французской синематеки, как-то сказал, что все фильмы рождаются свободными и равными. Так же, как люди. Каждая картина имеет право быть показанной и сохранённой. Мы не имеем права от имени будущего решать: что останется в истории, что не останется, что хорошо, что плохо.
В советское время почти все запрещённые фильмы попадали к нам. Будь то «Комиссар» Аскольдова, «Интервенция» Полоки или «Скверный анекдот» Алова и Наумова… Мы всё сохранили. Нужны ли бо’льшие доказательства важности работы и миссии.
Вещь, против которой мы сегодня активно боремся, – это «улучшение» картин, которое стало возможным благодаря современным технологиям. Американцы вон всю свою классику уже «осовременили» и на DVD выпустили. Я видел «Белоснежку и семь гномов», где цвет, ясное дело, несравненно ярче, красивее, чем был в 1937 году. Я видел новую версию «Головокружения» Хичкока, где цвет такой красоты, что ахнуть можно. Но, в сущности, это ведь то же самое, что приукрасить «Ночной дозор» Рембрандта. Давайте раскрасим гравюры Дюрера! Сделаем их «красивыми». Это же сумасшествие. Но за «колоризацию» выступают телевизионные прокатчики. Потому что чёрно-белые картины, как правило, на ТВ не работают. Насколько мне известно, у нас собираются сделать в цвете «Золушку».
Тут главное, чтобы не происходила подмена. Раскрашивайте, что хотите. Только не говорите, что это оригинал «Золушки». Это «Золушка» в новой версии. Для истории кино – дело пустое. А для публики – почему нет?
, режиссёр:
– Такого архива – по объёму коллекции, по качеству хранения, по качеству реставрации – нигде в мире нет. Я видел приблизительно двадцать лучших фильмотек мира. И ничего подобного нет даже в знаменитых хранилищах, о которых много написано.
Я Госфильмофонду обязан спасением фильма «Интервенция». Они сохранили всё – все дубли, все срезки. Все фонограммы – не только чистовые, но и рабочие. Более того. Когда всё было сделано для того, чтобы эту картину забыли, они помогли мне… «украсть» копию. И я с этой копией ездил по стране и показывал фильм в «почтовых ящиках». Это был 1978 год. Картину увидела интеллигенция. А я увидел своих зрителей.
Записала