«ДОН КИХОТ» ПЬЕРА МЕНАРА
В новелле Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота» герой повествования пишет заново «Дон Кихота» Сервантеса, с точностью до последней запятой, причём именно пишет, а не переписывает. «Не второго «Дон Кихота» хотел он сочинить... но именно «Дон Кихота». Излишне говорить, что он отнюдь не имел в виду механическое копирование…» В итоге блистательный Борхес доказывает нам, что второй «Дон Кихот», хотя и полностью идентичный первому, является совершенно другой книгой, где по-другому расставлены акценты и выстраивается иная линия жизни героя, иные исторические реалии, иное понимание в соответствии с иной логической, лексической и т.д. программой автора.
Что-то подобное начинает происходить, – впрочем, даже давно происходит! – в российском книжном мире.
ДВА ОРИГИНАЛА
Праздник, который всегда с тобой / Перевод с английского В.П. Голышева. Первое полное
издание. – М.: Издательства «АСТ», «Астрель», 2011. – 288 с. – 3000 экз. – («XX век – The Best»).
Воспоминания Хемингуэя о его жизни в Париже, молодости, творчестве, любви были напечатаны после смерти писателя в 1964 году, а вскоре переведены на русский язык. Подготовленная к печати вдовой писателя рукопись почти полвека считалась полным и точным текстом самого Хемингуэя. Но, как оказалось, вдова писателя Мэри Хемингуэй весьма вольно распорядилась текстом посмертной книги Хемингуэя. Через много лет сын писателя Патрик и внук Шон, возможно, восстановили подлинный текст книги. Были добавлены отсутствующие главы, убрана правка и введение в книгу, принадлежащие перу… Мэри. Новое издание завершают наброски глав, не включённые в текст самим писателем, они даны как приложение к книге. Издатели, анонсируя издание, утверждают, что «читателю предстоит познакомиться с тем «Праздником…», который хотел представить ему сам Эрнест Хемингуэй, и полюбить его…»
На днях была отмечена печальная дата – пятьдесят лет со дня самоубийства великого писателя. Так что выход книги в новом варианте приурочен к этой дате. Это по-нашему: торжественно отмечать убийства и самоубийства вместо дней рождения. Российское издание книги как раз и совпало с 50-летием со дня самоубийства Папы Хема. И здесь сразу возникает несколько вопросов. Издание книги в новом варианте и в новом переводе (ни в коем случае не подвергаем сомнению качество работы замечательного переводчика Виктора Голышева) как бы лишает легитимности предыдущий перевод, который почти полвека издавался, переиздавался, полюбился не просто миллионам читателей, но более того – нескольким поколениям советских людей и россиян. Новый перевод ещё практически не прочтён и издан сегодняшним, то есть мизерным тиражом. Значит ли это, что он станет заменой первого? Для этого нужны читатели. А ведь второй «Праздник» во многом насыщеннее и, наверное, точнее первого. Честно говоря, перевод Виктора Голышева мне кажется и более совершенным. Может быть, это спасение для книги. Здесь нет предпочтений вдовы, которая расправлялась с героями Хемингуэя, как и положено пристрастной вдове. Но вот, например, завершающие книгу «Фрагменты» – это в сущности даже не написанные до конца обрывки, которые вполне справедливо не были когда-то включены в текст книги. От них отказался сам Хемингуэй. Зачем ломать волю автора, который уже не возразит публикаторам? Наверное, нужны многочисленные издания и крупные тиражи, чтобы вывести из обихода предыдущий вариант книги (пусть искажённый и неполный). Может быть, надо было издать рядом оба текста, тогда бы не было оппозиции этих текстов друг другу и необходимости выбора.
Иными словами, на наших глазах происходит пересмотр одного из мировых канонов, и на сегодня мы не знаем, какой из вариантов поистине настоящий – тот, который прочли миллионы, или тот, который предлагается нам как правильный. Единственно верный. Вот это – «единственно верный» и есть тема наших размышлений. Не может одновременно существовать несколько «Праздников, которые…». Существование нескольких подобных, но не совпадающих по тексту книг под одним названием одного и того же автора ставит ряд вопросов о случайности не только данной книги, но и самой литературной уникальности, оригинальности текста.
В издательской аннотации сказано, что «теперь читателю предстоит познакомиться с тем «Праздником…», который хотел представить ему сам Эрнест Хемингуэй, и полюбить его». Но всё-таки не сам, а вдова, а потом сын и внук… А вдруг новой любви не получится?
Здесь мне хочется отклониться в сторону и задать вопрос: насколько правилен или, скажем так, закономерен пересмотр текстов, уже ставших каноническими?
Что такое два оригинала, которые не совпадают друг с другом?
«ВОЙНА И МIР» ИЛИ ВОЙНА ДВУХ МИРОВ?
Однако Хемингуэй не первый автор, который вдруг появляется перед нами в многовариантном бытии.
Лет пять назад из печати вышел сокращённый вариант «Войны и мира». Конечно, этот вариант принадлежал перу самого Л.Н. Толстого, но был отброшен великим писателем как неполный и незавершённый. То есть мы имеем два разных мiра одной книги. Каноном стал тот, который входит в собрание его сочинений и – фрагментами в программу среднего образования (но, возможно, в силу веяний Минобрнауки он, как и многое, исключён из программы обязательного изучения). Однако что означает появление двух схожих, но разных оригиналов «Войны и мира». Носит ли оно, это появление, узкофилологический, литературоведческий интерес или прямым образом разрывает то, что называется «связью времён». Какой из двух этих текстов сегодня можно признать настоящим и единственным?
Ни Толстой, ни Хемингуэй на этот вопрос нам не ответят.
КЛОНЫ, ДВОЙНИКИ, ПОДОБИЯ
Однако клонирование канонических и подобных им текстов продолжается, и скоро читателю трудно будет разбираться в классической литературе. Понятно, что клоны генетически идентичны друг другу, но в процессе развития происходят сначала неуловимые, а затем радикальные перемены.
Например, судьба русской версии гениального романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества».
Впервые роман появился в «Иностранке» в 1969 году – более полувека назад. С незначительными изъятиями. Ничего политического – пуританская осторожность, несколько абзацев с избытком эротики. Но роман-то был прекрасен и великолепно переведён Н. Бутыриной и В. Столбовым. В дальнейшем, ещё в советское время, купюры были восстановлены. Русский или, если хотите, русскоязычный читатель полюбил книгу. Это была безоглядная любовь. Лет десять назад известная переводчица объявила перевод любимой книги неправильным. Мол, Маркесу не свойственна барочность, он, роман этот, написан более строго, так сказать, лапидарно. Вот она переведёт! И она перевела… Но перевела она слова, а не внутренний огонь романа, наверное, всё-таки барочный, яркий, как и весь магический латиноамериканский реализм. И что же? Теперь переиздаются оба текста – первые переводчики ушли из жизни, у них не осталось возможностей отстаивать свой вариант. И вот даже практически полное лицензионное издание ГГМ, затеянное в этом году, открывается, на мой взгляд, не тем переводом, мертворождённым клоном. Как быть, если вдруг читатель отвернётся от переведённых слов. Вспоминается Гумилёв: «…и как пчёлы в улье опустелом дурно пахнут мёртвые слова».
Подобных клонов всё больше…
ОСТАП БЕНДЕР КАК КЛОН
Илья Ильф и Евгений Петров в своё время сокращали текст романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Не надо думать, что только из-за свирепой советской цензуры. Публикации романов запрещались потом. А тогда, в конце 20-х годов ХХ века, во многом просто сокращали под журнальный, выделенный им, объём. И знаете, хорошо сократили, удачно. Книгой романы вышли в журнальном варианте. За кадром осталось немало эпизодов, хохм, даже глав, не вошедших в текст, ставший каноническим.
И вот пошли издания, восстанавливающие лакуны романа. Восстановления производились разными людьми и в разных издательствах. На сегодня мы имеем несколько вариантов как «Золотого телёнка», так и «Двенадцати стульев». Самый деликатный вариант восстановления принадлежит дочери Ильи Ильфа – Александре Ильф. Она уже семь лет выпускает книгу за книгой своего отца и его конгениального соавтора. Есть и другое издание дилогии. С рекламными анонсами на суперобложке и переплёте: «Впервые полностью», а также «Полная версия без купюр» – это на «Золотом телёнке». Говоря почти по-бендеровски: стульев, то есть вариантов романа прибавляется. Идёт ли это на пользу знаменитым романам? Не думаю. Более того, многочисленные вставки, целые главы, реплики и т.д., снятые самими авторами, тормозят движение сюжета. Одни из самых динамичных литературных творений советского ХХ века теряют внутренний темп, который в том числе сделал дилогию самыми, может быть, читаемыми книгами советской эпохи, не забытыми и сегодня. Цитат не привожу – об этом надо писать отдельно. Наверное, все ранее снятые фрагменты печатать надо, но не включая в текст романа: в комментариях и приложениях. Так или иначе «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» сегодня существуют в нескольких вариантах – классическом и в виде несколько разросшихся клонов, причём у каждого собственные особенности. Что такое «вариант – первый полный – реконструирован по архивным материалам»? Но это уже не Ильф и Петров, это проект лихих реконструкторов.
ДЖЕЙМЗ ИЛИ ДЖЕЙМС? УЛИСС ИЛИ ОДИССЕЙ?
Сочинения в трёх томах. Том II. ОдиссейЯ. – М.: ООО «СФК Инвест», 2007. – 693 с. – Тираж не указан.
Захватывает история русского «Улисса». Началась она в 20–30-е годы прошлого века. Анна Ахматова называла этот роман одним из трёх столпов, на которых стоит мировая литература ХХ века. Вместе с тем роман этот практически никто не читал. История легендарного романа завершилась потрясающей публикацией в двенадцати номерах журнала «Иностранная литература» за 1989 год. В переводе Виктора Хинкиса и Сергея Хоружего. Беспрецедентная публикация. В каждом номере – открытие, в каждом – подробный комментарий. Потом были многочисленные издания, дополненные комментариями и историей перевода. Казалось бы, история русского «Улисса» вошла в берега классических текстов. Оказалось, что нет, не вошла. Реализм, как известно, без берегов. Появился новый перевод, претендующий на пересмотр многого в русском «Улиссе» начиная с иной транскрипции имени автора и имени его героя. Вместо римского «Улисс» появился греческий синоним имени – «Одиссей». Тоже огромный труд, в самом романе около семи сотен страниц плюс отдельным томом под двести страниц «пояснений» – то есть комментариев, тоже по-иному названных автором этого по-своему героического труда, – современного писателя Сергея Махова.
Конечно, безумству храбрых поём мы… ну и так далее. Но вот как быть с самим романом? Теперь их три. Исходник, так сказать, – тот самый джойсовский «Улисс» и два его российских клона. Какой из них вы предпочтёте? Какой из них адекватнее оригиналу? Мы не читаем Джойса по-английски, остаётся поверить переводу. Какому из них?
ТАБЛИЧКИ ИЛИ СКРИЖАЛИ?
Наверное, самым радикальным наездом на канонические творения стал перевод Библии на современный русский язык. Подготовка и издание осуществлены Российским библейским обществом. Тираж 15 000 тысяч экземпляров. На осенней Книжной ярмарке этого года новая Библия стоила 390 рублей. Здесь так и просится такое определение, как «апофеоз» пересмотра гуманитарных ценностей, но гораздо лучше подойдёт ставшее народным словцо «апофигей». Думаю, что эта акция может вызвать далеко идущие и непредсказуемые последствия в жизни Русской православной церкви. И вот почему.
Предыстория такова. В течение последних 150 лет верующие обращались к синодальному изданию Библии, переведённой в середине ХIХ века. За эти годы текст великой книги вошёл в сознание паствы – старой и новой. И вот перевод на современный русский язык. Верующие по Библии, которая исторически перестала быть просто переведённой книгой, сделалась чем-то бо’льшим, предметом верования и обожествления, навряд ли обратятся к новому переводу. Неверующих, которых может привлечь помимо всего прочего и та каноническая сакральная наполненность Библии, что освящена полутора столетиями русской религиозной жизни, навряд ли привлечёт современный пересказ – слишком много, даже не заглядывая далеко, лжи, подлости, вранья было привнесено в жизнь даже за последние четверть века на этом – современном – русском языке. Ну как ни посмотри – «нет, ребята, всё не так», вспомнив Высоцкого, «всё не так, ребята». Впрочем, почему бы не перевести текст Библии на современный язык? Честное слово, я не против. Но вот можно ли веровать на основе такого перевода – это остаётся вопросом.
Я не библеист, чтобы взять на себя профессиональную оценку и сравнение, но всё же торжественность традиционного издания резко контрастирует с посылками нового. Сравним: «И вытесал Моисей две скрижали каменные, подобные прежним» (Исход, 34:4–7) и новый текст – «Моисей вытесал из камня две таблички, подобные прежним»… Не надо быть верующим или филологом, чтобы понять: две скрижали каменные – это не две таблички из камня, это две большие разницы, как сказали бы в Одессе. Здесь разные лексическая значимость и ценность слов. Высокий штиль и обыденный пересказ.
Иными словами, читателю, равно как и верующему, необходим некий непререкаемый канон – будь то вера или литературное произведение. Когда границы канона размываются, кончается вера и пропадает интерес к великим книгам. Что читать? Какой из вариантов Льва Толстого, Джойса, Маркеса, Ильфа и Петрова сегодня является каноном? Даже Библия, уж извините за сравнение, сегодня оказывается переделкой наряду с полным текстом (каким из имеющихся?) романа о Великом комбинаторе…
В принципе я не против многообразия в книжной жизни. Более того, только приветствую издательские возможности нынешнего времени. Меня беспокоит другое. Все эти уже многочисленные клоны и дубликаты вносят в литературное дело и читательскую любовь хаотическую неопределённость. Вы хотите читать вариант «Войны и мира», отвергнутого самим автором? На здоровье. А вы – полный вариант? Нет проблем! Проблема в другом. Издательский плюрализм (нехорошее словечко, с которого началась множественность вариантов) ставит один простой вопрос. Вопрос о подлинности.
О том единственном слове, которое должно встать на своё единственное место.
О том литературном эталоне, без которого не существует иерархии искусства, в нашем случае – искусства слова.
О том непререкаемом каноне, которому просто верят, потому что истина недоказуема. Она либо есть, либо нет…
О единственном и неповторимом творении, к которому, как говорится, ни прибавить, ни отнять… Исподволь уничтожается необходимость этой единственности…
Пишите как угодно, лепите на компьютере всё, что в голову придёт… вдруг что-нибудь да получится. А ведь именно по этому рецепту сочиняются сегодня тысячи и тысячи книг, которые трудно и книгами назвать. Эти книги даже не пишут – сочиняют корявым языком сюжеты о квазижизни, постепенно приуготовляя самоубийство литературы.
Вот навскидку ещё один пример. В течение семи десятков лет «Божественная комедия» Данте в замечательном переводе Лозинского была уникальным событием в культуре России. Лет пять назад появился новый вариант памятника в переводе В.Г. Маранцмана («ЛГ», кстати, когда-то откликнулась на выход этого варианта). Прекрасно! Но хочется задать вопрос: а в каком из этих переводов настоящий Данте представляет свою невероятную поэму? Да и как отойти от первой – практически всем, даже не читавшим Данте – известной строки «Земную жизнь пройдя до половины»? Новый перевод предлагает нам «В средине нашей жизненной дороги…». Здесь «Божественная комедия» в её русском варианте сразу как бы раздваивается… То, да не то. Ведь на первых трёх буквах ты сразу «спотыкаешься» – «вср…». Но кто теперь скажет, какая из них подлинная?
О ЧЁМ ВСЁ ЭТО ГОВОРИТ?
Всё это – наличие двух неидентичных Библий, нескольких подобий книг Габриэля Гарсиа Маркеса или Ильфа и Петрова – говорит, помимо всего прочего, о зыблемости мира, в котором мы живём, о неочерченных его границах, о размытости, неопределённости и маргинальности современной жизни… А вы как думаете?