Пьеса британской актрисы и писательницы Николы МакОлифф – умильная бенефисная мелодрама не бог весть какой психологической глубины и на таковую не претендующая: сочинялась она не в ходе философических размышлений о сути бытия, но как своебразный презент королеве Елизавете II по случаю 60-летия её царствования, отмечавшегося в 2012 году. Вероятно, г-же МакОлифф не давали покоя лавры Агаты Кристи, сочинившей легендарную «Мышеловку» к юбилею бабушки Елизаветы – королевы Марии. Некоторая преемственность прослеживается: в пьесе государыня – фактически ключевое действующее лицо – неоднократно упоминает о том, сколь многим она обязана своей прародительнице. Личное знакомство с Елизаветой натолкнуло авторессу на «блестящий» драматургический ход: представить королеве своего героя – молодого преуспевающего ювелира – и дать им провести в обществе друг друга несколько счастливых часов вечером накануне коронации. Для усиления мелодраматического эффекта мгновения счастья отнесены в давнее прошлое, а в настоящем герой, уже разорившийся старик в финальной стадии рака, всеми силами старается дотянуть до своего 90-летия, совпадающего с 60-летием царствования Её Величества, поскольку она пообещала в этот день прийти к нему на чай.
Никаких метаний в поисках смысла жизни на краю смерти в тексте пьесы – если судить по русскому переводу Ольги Варшавер и Татьяны Тульчинской – нет (в Сети он выложен, можно убедиться). Есть несколько пошловатых шуточек, изрядное количество выцветших банальностей («когда появляются дети, приходится взрослеть») и две крепко сделанных сцены: прелестная в своей целомудренности первая встреча ювелира со своей королевой и по-английски сдержанная их последняя встреча. Масштабу таланта Олега Павловича Табакова не соответствуют ни драматург (после Островского, Чехова, Достоевского, Шекспира, Гоголя etc.), ни роль (в сравнении с Сальери, Балалайкиным, Клаверовым, Талейраном, Мольером, Нильсом Бором etc.).
К чести Богомолова надо отметить, что пошлости он изъял, а сентенции свёл к минимуму. Но тем же заступом, коим он корчевал очевидные изъяны пьесы, он выпотрошил из неё и то, что, собственно и даёт ей право на сценическое существование. Великую любовь, которой романтик-ювелир верой и правдой служил шесть десятилетий, г-н режиссёр низвёл до химеры, порождённой его разъедаемым опухолью мозгом, что превратило самого мистера Ходжера в отъявленного негодяя. Богомолов «исправил» текст МакОлифф: миссис Ходжер, не дождавшись мужа с работы, якобы звонила на фирму, и там сказали, что охранять королевские регалии до коронации командировали другого сотрудника. Но в таком случае всю жизнь терзать жену сравнениями с той, кого ты видел только в телевизоре, – низость, которую не извинить неосознанной жестокостью пылко влюблённого. И если обещание юбилейного чаепития – блеф, то обречь преданную тебе женщину на все унижения бедности («пенсионерка, выбирающая в магазине среди мятых помидоров наименее мятые»), приберегая для подарка королеве собственноручно изготовленное ожерелье из 60 (по камешку в год) бриллиантов – предательство, оправданию вообще не подлежащее.
Наталья Тенякова играет верную супругу, в финале изображающую перед умирающим мужем королеву. Метаморфоза блистательная, однако волею режиссёра лишённая психологического фундамента. Чем питается многолетняя лютая ревность, если её носительница уверена, что «ничего не было»? По какому наитию у отнюдь не Клеопатриного ума простолюдинки активируются королевский взгляд на жизнь и соответствующие манеры? А ведь сцена последней встречи – безукоризненное воплощение актрисой всего того, что принято называть царственным величием.
Высокоопытная сиделка Кэти (Дарья Мороз) – единственная привилегия, которую может себе позволить нищий ювелир, в спектакле – просто служебный персонаж. Тогда как в пьесе именно она уговорит пылающую любовью-ненавистью жену разыграть монарший визит, чтобы её пациент покинул сей мир счастливым, нарядится «королевой», но опоздает к назначенному часу – в придворный «бентли» врежется грузовик и полиция перекроет улицу. У Богомолова она просто в нужный момент исчезает со сцены, а её милосердие так и остаётся декларацией.
Собственно, по замыслу режиссёра все чувства, кои положено испытывать персонажам, остаются только словами, произносимыми ровными, безжизненными голосами. Каково обитать в этой эмоциональной клетке таким щедрым на сильные страсти и необоримое обаяние актёрам, как Табаков и Тенякова? Большую часть действия актёры неподвижно сидят вокруг стола, а их лица крупным планом транслируются на четыре огромных экрана. Лишив талантливейших мастеров практически всего арсенала воздействия на публику, сделав их послушными марионетками, г-н Богомолов отвёл себе роль не просто кукловода, но – демиурга: всё, что нужно чувствовать публике и что она должна думать по поводу происходящего на сцене, изложено белым по чёрному на тех самых экранах.
От фирменной богомоловской «фишки» с титрами собственного сочинения уже с души воротит. С каждым разом действо, конструируемое г-ном режиссёром, всё дальше от живого театра. В недавнем ленкомовском «Борисе Годунове» экраны ещё достаточно скромно держатся по периметру игрового пространства, а здесь уже нахально вытесняют актёров на периферию, а то и заменяют вовсе (подмена подлинного виртуальным – любимая забава постмодерна):
«Начало»
«Начало конца»
«Начало конца начинается»
«Сестра делает укол»
«Морфий попадает в кровь»
«Кровь разносит морфий по дряхлому телу, словно талый снег»
Этот урок чтения (как-никак Год литературы на дворе, и открывали его именно в МХТ) длится долго. Когда зритель втягивается в процесс, его начинают зомбировать:
«Память – это опухоль»
«Умереть весной означает всего лишь: умереть весной»
«Прими смерть, как подарок на день рождения от папы и мамы, когда они входят в комнату с цветами и шариками»
«Смерть приятный гость, если умирающий радушный хозяин»
Чтобы сотворить такой панегирик смерти, надо очень не любить жизнь. Концептуализм г-на Богомолова не остался незамеченным просвещённой критикой. Но сыграть «шедевр» только для пары сотен избранных не получится. Театр (пока, во всяком случае) немыслим без публики – рядовой, непремьерной. Однако если уж от неё никак не избавиться, кто помешает г-ну режиссёру сделать так, чтобы она чувствовала себя на спектакле как можно неуютней.
Зритель пришёл в театр наслаждаться игрой любимого артиста. Любоваться его экранным двойником можно в видеозаписи, не покидая дивана, и за гораздо меньшие деньги – театру достаточно разместить её на сайте в платном доступе. Но если «игру» изображений ещё можно как-то принять в качестве «режиссёрской концепции», то со скверной слышимостью смириться не получается. На балконе слышно в лучшем случае половину реплик. И беда не только в том, что громкая и отчётливая речь не пристала весьма немолодым персонажам. Неизменный художник Богомолова Лариса Ломакина соорудила на сцене комнату-коробку со сплошной верхней панелью, которая отлично гасит звук. Пришпилить пластырем к лицам любимых актёров микрофоны – кощунство, не спорим. Но зритель в последнем ряду галёрки имеет право слышать каждый звук старческого маразматического бреда персонажей, а ему предлагают чёрно-белое почти немое «кино». Честнее было бы играть этот спектакль на Малой сцене, но сие невозможно есть: куда ж священные богомоловские экраны тогда лепить?!.
Публика остаётся заложником г-на режиссёра до последней секунды, когда на экранах появляется финальное приказание «Аплодисменты». Выполнять его хочется не всем. Ведь у сотен поклонников Олега Павловича, которым на официальные, сиречь закрытые для «посторонних», торжества не попасть, его подлинный юбилей – праздник живого общения со зрителем – попросту украден. Похоже, театр г-н Богомолов ненавидит больше, чем жизнь, а зрителя – даже больше, чем театр.