Перейти к содержанию
  Воскресенье 01 октября 2023
Литературная Газета
  • О газете
    • История
    • Редакция
      • Главный редактор
      • Редакционный коллектив
    • Рекламодателям
      • Реклама в газете
      • Реклама на сайте
    • Свежий номер
    • Архив
      • 2023 год
      • 2022 год
      • 2021 год
      • 2020 год
      • 2019 год
      • 2018 год
      • 2017 год
      • 2016 год
      • 2015 год
      • Старая версия сайта
    • Авторы
    • Контакты
    • Партнеры
  • Темы
    • Литература
      • Интервью
      • Информ. материалы
      • Премии
      • Юбилеи
      • Авторские рубрики
    • Политика
      • Актуально
      • Экспертиза
      • Мир и мы
      • Позиция
      • СВО
    • Общество
      • История
      • Дискуссия
      • Образование
      • Право
      • Гуманитарий
      • Импортозамещение
      • Человек
      • Здоровье
    • Культура
    • Кино и ТВ
      • Премьеры
      • Телеведение
      • Сериалы
      • Pro & Contra
      • Радио
    • Клуб 12 стульев
      • Фельетоны
      • Афоризмы
      • Анекдоты
      • Сатира
    • Фотоглас
    • Мнение
      • Колумнисты
      • Точка зрения
  • Спецпроекты
    • Библиосфера
      • Рецензии
      • Репортажи
      • Обзоры
    • Многоязыкая лира России
    • Литературный резерв
    • ГИПЕРТЕКСТ
    • Невский проспект
    • Белорусский дневник
    • Станционный смотритель
    • Настоящее Прошлое
    • Уникальные особняки
  • Портфель ЛГ
    • Стихи
    • Проза
    • Проба пера
  • Видео
    • Правила общежития
    • Настоящее Прошлое
    • Видеоряд
  • Конкурсы
    • Золотое звено
    • Гипертекст
    • Литературные конкурсы
    • Литературный марафон
  • Подписка
    • Электронная подписка
    • Подписка почта России
    • Управления подпиской
Идет поиск...
К сожалению, ничего не найдено.
Изменить запрос
LGZ
LGZ
  • Главная
  • Новости
  • Статьи
  • Видео
  • Колумнисты ЛГ
  • Все рубрики
    • Новости
      • ЛГ Online
      • ЛГ Плюс
      • Позиция
      • Спецформат
    • Статьи
      • Политика
      • Общество
      • История
      • Литература
      • Кино
      • ТВ
      • Театр
      • Музыка
      • Архив номеров
    • Видео
    • Авторы
  • Об издании
  • Рекламодателям
  • Подписка
  • Контакты
LGZ
  Статьи    01 января 2007 г.
Литература

Колокола над городом

Архипов Юрий Архипов Юрий — 01 января 2007

ПАМЯТЬ

У каждого нашего журнала-«толстяка» своё лицо. У «Москвы» – добродушный, с лукавинкой, визаж Деда Мороза, припасшего заветный гостинец. Да такой, что вовек не забудешь. В самом деле: «Жизнь Арсеньева» Бунина, «Мастер и Маргарита» Булгакова, «Защита Лужина» Набокова, «Няня из Москвы» Шмелёва – это ли не памятные дары.

А ещё были: художественная проза философа Лосева, публицистика Ильина, письма Розанова и так далее, и так далее. Запас в стране, зажатой «кухаркиной» цензурой, накопился большой.

И вот новый – заждались! – сюрприз. В сентябре-октябре напечатан извлечённый из архива роман Дурылина «Колокола».

Сергей Николаевич Дурылин (1886–1954) – приметное имя среди тех, кого взрастил Серебряный век отечественной культуры. В конце своей многострадальной жизни в Болшеве, близ церкви Козьмы и Дамиана, из обломков снесённого в Москве Страстного монастыря он выстроил дом, куда к нему съезжалась вся «старая Москва» – писательская, учёная, духовная, театральная.

Кем же он был, этот «схимник», написавший десятки книг, иные из которых до сих пор не опубликованы? (Особенно желалось бы видеть труды о его любимцах – Леонтьеве и Лескове.) До революции – православный очеркист (сам Розанов хвалил в печати его «юно и горячо написанные книжки» – о «Руси прикровенной»). После неё – священник (сначала явный, потом тайный). Принуждённый – «живота ради» – снять и спрятать в шкаф рясу, он в советское время стал известен прежде всего как литературовед (книги о Лермонтове, о русских писателях у Гёте) и театровед (труды об Островском, актёрах Малого и МХАТа и многое другое).

Но это была только видимая часть айсберга. Основное творилось попутно, «под спудом». Имевший доступ к неопубликованным рукописям своего друга и духовника Нестеров писал в тридцатые годы одной из знакомых: «Быть может, пройдёт много лет, когда он будет печататься. А между тем многое из написанного им – прекрасно, оригинально, глубоко по чувству и совершенно по форме… Им хорошо усвоено всё лучшее, что дала старая школа наших художников слова…»

Лет с тех пор прошло и вправду немало. И только в последние годы начинает печататься потаённый Дурылин. Задним числом, спустя полвека, мощно наращивая свой рейтинг. Недавно вышли в «Молодой гвардии» его мемуарно-дневниковые записи «В своём углу», сразу определившие место этого гонимого скитальца и затворника где-то рядом с Розановым («Опавшие листья») и Пришвиным («Дневники»). А только что опубликованные «Москвой» «Колокола» с несомненностью выдвинут его в пару к Шмелёву («Лето Господне»).

В пасхальную ночь 1908 года двадцатидвухлетний литератор Сергей Дурылин вышел на Праздник Праздников к храму Христа Спасителя. И встретил на набережной восемнадцатилетнего гимназиста, бормочущего стихи. Познакомились. Жившего поблизости юношу звали Борис Пастернак. Тот смущённо признался: «Я, знаете ли, тоже люблю колокольный звон. Над водой он ещё лучше…» Избирательное сродство душ. Когда через сорок с лишним лет поэт начнёт свой Рождественский цикл для запрещённого романа, Дурылин приблизится к завершению своего «подспудного» художественного полотна. Названного «по Диккенсу» – «Колокола».

Есть выразительное фото его юных лет. Он сидит вполоборота за письменным столом, над которым – меж книжных полок – портреты любимцев. Гоголя – целых два: один, большой, в рамке, другой поменьше так. Это кажется странным. Ведь как раз в эти годы Дурылин, вослед Розанову, «отрицал» Гоголя – за невнимание к картинам и лицам Святой Руси. А любил больше всех Лермонтова – за «лучезарность» («По небу полуночи ангел летел…»). И утверждал, что любую страничку «Капитанской дочки» он, безусловно, предпочтёт всей эпопее «Война и мир».

Но своя-то проза рождается не из ума, а из художественного инстинкта. И когда Дурылин стал писать свою прозу, он увидел перед собой затылки тех, кого породил Гоголь. То есть Лескова, Мельникова-Печерского, Андрея Белого, Ремизова.

Ремизова особенно. Ведь Дурылин начал свой роман в конце двадцатых годов, когда пышным цветом взошла «орнаментальная» проза, отцами которой и были Ремизов с Белым. Но Белый для Дурылина слишком резв и резок, порой и болезненно назойлив (хотя без памяти о «Серебряном голубе» в «Колоколах» не обошлось); у Ремизова более плавный, родной ему лад. Дело не в заимствовании приёмов, а именно в ладе. Хотя бы – в напевно ямбовых, с переходом в расплывчатый анапест и дольник, зачинах («запевах», по Ремизову, или «начальных словах»). Они же задают тональность всей вещи. Стиховедческие или музыкальные термины тут уместны: ведь волнообразный «орнамент» в почти, а иногда и полностью ритмизованной прозе организован как симфония или соната.

Вообще достоинство всякой прозы недурно бы измерять стихами: если наслаждение соизмеримо, то, как в случае Дурылина, «художество» состоялось.

Однако же его проза не менее того живописна. Красок тут – половодье. Для филолога («словолюба») – истинный праздник, вроде ярмарочного гулянья на Масленицу.

Сам Дурылин любил устанавливать «парность» известных писателей и художников. «Как Врубель – парный художник к Лермонтову, так Федотов – к Гоголю» («В своём углу»). Так вот, пара к нему самому даже не близкий друг (и духовное чадо) его Нестеров, а скорее, Кустодиев. Очарованная и чаровная пестрядь русской провинции. Где всё лепится вроде как и наперекосяк, но в полной и ладной согласованности несуразиц и в разные стороны кренов.

Метод «русопятого» Дурылина, однако, парадоксальным образом иностранный: пуантилизм. Как, по-своему, у знаменитого француза – художника Сёра. Никаких размашистых мазков, связывающих повествование в единый сюжет. Точечное нанизывание ярких ядрышек-историй. Как будто и не связанных между собой, этаких самостоятельных микроновелл. Нужно отойти от полотна, взглянуть на него откуда-нибудь сбоку, чтобы проступил ход времени, здесь запечатлённого. Сбоку или сверху – с точки зрения если не вечности, то взывающих к вечности колоколов на колокольне.

И тогда предстанет в бесконечном разнообразии столетняя – от Александра Благословенного с Аракчеевым до патриарха Тихона с Лениным – жизнь губернского города Темьяна. Да, отчасти и тёмная жизнь со всеми её невзгодами и тягомотинами, но – неустанно просветляемая «светозарным правоверием»: церковной службой, молитвой, колокольным звоном.

Долгое время – вполне слаженная жизнь, наезженная колея. Быт и бытование простого в основном, но занятного люда. Как раскрашенные фигурки на часовой башне, поочерёдно выступают они на передний план повествования: иереи и иереицы, маляры-мазилы и оралы-певчие, сапожники и садовники, купцы и стряпчие, писари и конторщики, будочники и булочники, зеленщики и бакалейщики, столяры и плотники, пчеловоды и переплётчики, начинающие звонари и маститые, с причудой, «звонопевцы». А в декорациях с розовыми да жёлтыми церквями да соборами утопающие в садах домишки о три или четыре окна с непременной геранью на подоконнике да клеткой близ оного, где трещат и пленькают канарейки и горехвостки, свистят синицы и зяблики, а то и вовсе заведётся какой-нибудь заморский «попугай со словесностью». «Жизни мышья беготня». Но сверху-то нежно и накрепко укрытый, перепелёнутый мир – от века струящимся колокольным звоном.

И колокола над городом – как живые. У каждого своё имя, за которым своя биография. Не абы как, неслучайно названы: Воеводин, Голодай, Разбойный, Плакун, Княжин, Наполеон, Разгонный, Васин, Соборный. История каждого из них – тоже «пуанта». И «глас звенения» у каждого свой. У кого печаль, у кого ликование. Один звон – «ангельские лёгкие стопы», другой звон – «всем чертям разгон». На Благовещение, когда является народу штатный «птицевыпускатель», поп-расстрига Серафим Иваныч Геликонский, – звон радостный, лёгкий, весело-весенний. На Великий пост – неуимчиво покаянный. А уж как духоподъёмен золотой клич пасхальный – не металла звон, а «светлоседмичный хмель»!

Колокола у Дурылина звенят-позванивают чуть не вслух; аллитерируя так, что куда там Бальмонту. С оттенками, на которые способен только русский язык. Звон тут бывает вот какой: зазывный, зовкий, зовучий, узывчивый, размывчивый, золотой, золотистый. То буйный, буреломный, а то – пенливый, уповательный…

Колокольный глас, коему из поколения в поколение внимают в отведённый для души час горожане, не просто живой. Он – «человечней человечьего». Ибо в человечьем-то «и ложь, и хрип, и пёрх». А в медном да серебряном – чистая печаль и чистое умиление. Чистая сущность. Человечий глас, что доносится снизу, «о Боге вестит, а пятачком звенит». А к Богу взывать надо несуетно, незамутнённо. Потому и посредствуют колокола между обременёнными грешками людьми внизу и Начальником Тишины, то есть Господом наверху. Напоминая о Нём людям, чтобы не оскотинивались. Звон таков, что «возвращает и прохвоста в человека». Потому и влечёт, и манит – как мечта. Душа тянется.

Колокол выше и учёной премудрости. «Кто книгой учён, тот умом помрачён». А тут, вот он – «ум умов». Прямиком входит в сердце.

И во служение к колоколам призываются люди особенные, сокровенные. Отбираемые чем-то, что выше настоятелей и наставников. Дабы «не уронить городскую достопамятность». И не только городскую, но – ясен намёк – и общерусскую.

Так и течёт целый век русская жизнь – мирно и мерно, как колокольный звон над окрестными нивами, полями, лесами. А со временем – не ведомо как, никому незаметно – проступают вдруг среди цветных ядрышек размеренно-привычного жития-бытия тёмные пятнышки-червоточинки. То тут, то там сбираются кучкой пролетарии, что-то бубня невнятно угрозливое. И вот уже городская ведунья Тришачиха начинает то и дело не к месту вскрикивать: «Быти вскоре!» Никто ведь всерьёз не ждал смертельной грозы, хотя и находились любители потолковать «о конце времён». А вот поди ж ты настал – негаданно – последний пасхальный звон. И полезли на колокольню не умилённые в сердце своём сокровенные чудики, а хмурые большевики-пролетарии. Стащить колокола, «урезонить звон». Чтобы не мешали «пустословить на площадях», то бишь проводить митинги. Чтобы «голос прошлого» не заглушал голоса партработников – провозвестников грядущего всеобщего счастья.

И притих город, поникли горожане. Ибо довлеет дневи злоба его. А «прать против рожна не спасительно», – как молвил, ужасаясь бесчинствам, мудро оглядчивый соборный протоиерей.

Любопытно и показательно, как с переломом эпохи в романе меняется и речевой строй. Вместо напевного лада в завитушках пословиц и поговорок в духе «русского узорочья» являются вдруг надолбы «пролетарского» косноязычия. Словно меняется задник изображения – на место «фольклорного» Ремизова заступает Платонов с его взрывной неоархаикой. То-то будет любителям интертекстуальности упоительная работа – поколдовать над словом Дурылина в этих сопоставлениях.

Самые большие колокола новая власть, «организовав спуск», увозит из города на переплавку. Да не выдерживает деревянный мост через речку, и колокола уходят под воду. Как град Китеж, о котором Дурылин писал в самом начале своей литературной карьеры. Как град Китеж – чтобы в своё время воскреснуть. Как сама православная Россия, на семь долгих десятилетий ушедшая под воду – «чтобы сбылись пророки».

Недаром Дурылин зачинался как писатель в эпоху символизма. Припоминаются тут, кстати, и мистические рассуждения Вячеслава Иванова о «Большом Колоколе» и его Братстве, призванном склонить жизнь к преображению. Ещё один возможный пласт ассоциаций.

Не без намёка, видимо, русский автор воспользовался и названием одной из известных «Рождественских повестей» Диккенса. Там ведь тоже речь идёт о казнённых колоколах – в эпоху ровесника Ивана Грозного короля Генриха VIII, состязавшегося с русским царём в свирепости и многожёнстве. Тогда в Англии также были сотни закрытых монастырей, тысячи загубленных монахов и священников. Аналогия явная, неприкровенная.

Впоследствии, «при конце времён», добрые темьянцы будут долго ещё вспоминать «славные времена своих красных звонов, бархатного благовещенского благовеста и постного покаянного рыданья». Вспоминать как утраченный рай. Возрождаемый ли? Было и будет?

Да, в подспудном идейном замысле и зароке романа есть что-то державинское – державное. Металла звон как глагол времён.

Расслышать бы.

Юрий АРХИПОВ

10

Юрий Архипов

Юрий Иванович Архипов (16 марта 1943, Малая Виш...
Подробнее об авторе

Быть в курсе

Подпишитесь на обновления материалов сайта ЛГЗ на ваш электронный ящик.

В режиме реального времени

01.10.2023

«ЛГ»-рейтинг

30.09.2023

Укрыться от осеннего дождя

29.09.2023

Как рождались сказки?

29.09.2023

Наши вышли на связь

29.09.2023

Путешествия шеститомника

1961 голосов

Голос совести

1468 голосов

Русская поэзия обязана провинции

1346 голосов

Молчанию небес наперекор

973 голосов

Бедный, бедный Уильям

902 голосов
LGZ
«Литературная газета» – старейшее периодическое издание России. В январе 2020 года мы отметили 190-летний юбилей газеты. Сегодня трудно себе представить историю русской литературы и журналистики без этого издания. Начиная со времен Пушкина и до наших дней «ЛГ» публикует лучших отечественных и зарубежных писателей и публицистов, поднимает самые острые вопросы, касающиеся искусства и жизни в целом.

# ТЕНДЕНЦИИ

Фестиваль Память Театр Премьера Книги Дата Книжный ряд Выставка Эпоха Кино Новости Сериал Утрата Писатели Век
© «Литературная газета», 2007–2022
Создание и поддержка сайта - PWEB.ru
  • О газете
  • Рекламодателям
  • Подписка
  • Контакты