У полутора сотен «сильных мира сего» есть нечто общее – все они давали интервью первому заместителю гендиректора ИТАР-ТАСС, ведущему программы «Формула власти» Михаилу ГУСМАНУ. Дипломатичному, обаятельному, открытому... Но не простому.
– Вы представляете редкий для нашего телевидения жанр политического интервью: ваши герои – лидеры своих стран.
– Действительно, сегодняшняя журналистика не балует зрителей, читателей и слушателей этой проблематикой. В советские времена международники в каком-то смысле отвлекали аудиторию: у нас, мол, не всё гладко, но в Сомали вообще сплошной голод, а в Алабаме негров вешают. Сейчас, мне кажется, другая крайность – мы стали ленивы и нелюбопытны, замкнулись в себе. А ведь понимание процессов, происходящих вокруг, помогает стране занять более прочную позицию в условиях глобализации.
– Не тяготит ли необходимость учитывать в своей работе требования дипломатического протокола и сочетать их с естественным для журналиста желанием быть острым, злободневным?
– «Формула власти», – скорее просветительская программа, нежели информационная. Я пытаюсь создать пастельный портрет, не требующий резких контрастов. Уверен, что наш зритель – умный и прекрасно разберётся, кто перед ним. Телевизионная камера (пусть это звучит банально) сродни рентгену, проявляет всё, от неё ничего не скроешь. Поэтому совсем не обязательно наступать на больные мозоли, колоть булавкой, искусственно вызывать какие-то особые эмоции.
– Многое остаётся за кадром?
– Интервью длится не менее сорока минут, иногда час, а программа всего двадцать шесть минут. Приходится, что называется, резать по живому. Обидно бывает ужасно. Когда-то мы делали трёхсерийный фильм «Россия – Америка – из прошлого в будущее», где мне удалось побеседовать со всеми ныне здравствующими госсекретарями США, послами в Советском Союзе и России, с нашими министрами, дипломатами. С американской стороны были Бейкер, Шульц, Киссинджер, Бжезинский, ушедший недавно из жизни бывший министр обороны Макнамара – уникальные личности. С Киссинджером, который является, по моему мнению, выдающимся дипломатом ХХ века, мы беседовали около часа. Когда беседа закончилась, он своим низким-низким голосом спросил: «Ну и сколько из нашего разговора останется в фильме?» И после паузы: «Три минуты?» Даже пальцами показал для наглядности. И он был прав… В моих архивах – бесценные материалы. То, что они не стали достоянием миллионов, – обидно.
– Несмотря на дипломатичность «Формулы власти», иногда вокруг программы возникают скандалы. Так было в 2006 году, когда интервью с Виктором Ющенко сняли с эфира. На Украине этот факт интерпретировался как знаковое политическое событие.
– Программа была сделана, анонсирована, однако по каким-то причинам её перенесли на несколько недель. Перенесли, но показали.
– Расскажите о выпуске «Формулы власти», героем которой стал Александр Лукашенко. Почему её не увидел наш зритель?
– Программа вышла на «РТР-Планета», её транслировали в Белоруссии... Насколько я знаю, причина была следующая: в этот день в прямом эфире показывали похороны Сергея Владимировича Михалкова. Именно поэтому изменилась сетка, несколько программ сняли.
– Не обидно, что один из лучших выпусков программы – яркий, эмоциональный, раскрывающий с неожиданной стороны и вас, и вашего героя – не увидел российский зритель?
– Ну что тут скажешь… Дело ведь не только в моём авторском ощущении… Повторяю, «РТР-Планета» и белорусское телевидение этот выпуск показали. Программа была действительно очень интересная. Мы можем по-разному относиться к Александру Григорьевичу Лукашенко, удобному-неудобному, симпатичному-несимпатичному, но такая яркая личность для телевидения всегда интересна. И я бы разделил телевизионно-журналистский интерес и политический.
– А как вообще происходит выбор героя «Формулы власти»?
– Решение о том, кого снимать, принимается в ТАССе. Есть руководитель программы Виталий Игнатенко, есть автор – ваш покорный слуга, есть канал, который заранее проинформирован о планах. Никаких иных высоких коридоров для принятия решения не нужно. Но возникают разные факторы. Сегодня мы наметили героя, только через пару месяцев к нему подобрались, ещё спустя какое-то время монтаж, эфир. Таким образом, производственный цикл может составлять полгода – огромный срок. Вот вы вспомнили программу о Ющенко. В то время, когда мы планировали ехать в Киев, ни у кого вопросов не вызывало, когда мы снимали, тоже практически никаких, когда программа была готова, появились сомнения. Но заранее всё спрогнозировать невозможно.
– Почему «Формула власти» перешла с Первого на «Россию»?
– Нас никто с Первого не прогонял, но, с другой стороны, показалось, что должного внимания к проекту нет. Хотя люди, которых мы предлагаем в качестве героев, мне кажется, этого заслуживают. Главную роль тут сыграл, скорее всего, его величество рейтинг. Может быть, потому, что я по происхождению не телевизионщик, к рейтингу отношусь без особого пиетета. С другой стороны, можно понять менеджеров, которые на этом строят свой бизнес… Как бы там ни было, мы оказались на «России» – государственном канале.
– Не кажется ли вам, что принципом коммерциализации менеджмент каналов маскирует собственную алчность?
– Я могу сто раз с вами соглашаться или не соглашаться. Но суть состоит в том, что у каждого своё дело, свой бизнес, не суди да не судим будешь. Когда говорят о телевидении, я такой же зритель, как и вы, только ещё немножко там работающий. У меня тоже есть вопросы к телевизионщикам, но я не люблю разглагольствовать о вещах, которые и так всем понятны. Существует телевидение, его делают люди, делают в меру таланта, профессионализма. Есть телевизионные критики, чей хлеб – обсуждать телевизионный продукт. Я не хочу уподобляться тем, кто с лёгкостью судит о чужом деле, глубоко его не зная. Я могу профессионально анализировать деятельность информационных агентств – в мире, в Европе, в России. Думаю, немного людей в нашей стране знают в этой области больше меня.
– В команде «Формулы власти» работали: Джаник Файзиев (стал режиссёром «Турецкого гамбита», «Адмирала»), Вадим Островский (получил премию «ТЭФИ»), Мурад Ибрагимбеков (завоевал приз Венецианского кинофестиваля)…
– Все, кого вы перечислили, выдающиеся профессионалы, представители одного поколения, одной школы. К сожалению, все они изменяли мне с большим кинематографом. Как только возникал масштабный кинопроект, мы, сердечно обнявшись, расставались. И дело тут не в финансовой составляющей, а в возможности реализоваться.
– Скажите, в какой мере вообще использован интеллектуальный, творческий потенциал людей телевидения? Кажется, что их профессиональные возможности не соответствуют «качеству конечного продукта». Почему так происходит?
– Здесь вы затронули тему очень важную, но бесконечную. Тема соотношения зрительских потребностей в интеллектуальной пище и того продукта, который предлагается телевидением. Считается, что передачи для умных – это десятые, сотые процента рейтинга.
Такой сложился стереотип. Правильно ли сложился? Не убеждён.
– У вас как у зрителя возникали когда-нибудь мысли о необходимости ввести цензуру?
– «Цензура» – плохое слово по определению... Но я вам приведу пример, который прояснит мою позицию. Я с телевидением познакомился в качестве игрока бакинской команды КВН. В конце 60-х – начале 70-х программа шла в прямом эфире. И это была очень тонкая история – подготовка программы, конкурсов, разминки, домашнего задания. У нас были блестящие редакторы, режиссёры: Марьяна Краснянская, Марат Гюльбекян, Белла Сергеева, которые смогли построить свои отношения с командами так, что мы тонко чувствовали границы дозволенного. Мы не были трусливы, но и не были агрессивно-радикальны, мы знали границы, видели флажки, если вспомнить слова Высоцкого, за которые не следует заходить. Но даже тогда в КВНе флажки были расставлены достаточно далеко друг от друга.
– Но сейчас, кажется, флажков вообще никаких нет.
– Правильно, и это оказалось ещё большим испытанием, потому что, как сказал один мой коллега, некоторые падают до выстрела.
– С чем связан ваш интерес к международной журналистике?
– По природе своей я информационщик. Мне было лет двенадцать, когда старший брат Юлик назвал меня информационным вампиром. Я с детства любил читать газеты, журналы, выискивать информацию, сравнивать, анализировать, сопоставлять. О профессии журналиста-международника я узнал из телевизора. Профессия дипломата была чем-то абстрактным, а вот пример в лице таких легендарных личностей, как Александр Бовин, Владимир Цветов, Александр Каверзнев, позволил наполнить мечту конкретным содержанием. Каждый из них был уникальным явлением отечественной журналистики. Современному поколению малопонятно, в каких условиях они работали, оставаясь при этом неординарными личностями… Как я ждал очередной выпуск «Международной панорамы»! Это было окно в мир. Вообще образ окна, при всей его непритязательности, мне близок, он в полной мере отражает и моё отношение к жизни – открытость, любопытство и профессиональную миссию. Мы заперты в своих квартирах, живём своей личной жизнью, с опаской наблюдаем, как в неё вторгаются современные технологии. И всё же хорошо, когда у людей есть окно во внешний мир – окно, но не замочная скважина.
Советское телевидение помогало людям увидеть мир. Мы помним, конечно, шутку Жванецкого: «Мне надоело смотреть на мир глазами Юрия Сенкевича», но факт остаётся фактом: Юрий Сенкевич совершал профессиональный журналистский подвиг. Из года в год он делал программу на высочайшем профессиональном уровне.
– Одно дело – смотреть на мир глазами Сенкевича, другое – глазами Познера и Урганта.
– Вы знаете, тут такая штука. Владимир Владимирович Познер – выдающийся мэтр российского телевидения. Иван Ургант, на мой взгляд, запредельно талантливый шоумен. Но проблема в том, что познавательная программа-путешествие требует не только индивидуальных талантов, но и огромного времени, чтобы отработать, отшлифовать материал. Против сыграло то, что они слишком занятые люди. Мне так кажется.
– Можно ли сейчас говорить о сохранении отечественной телевизионной традиции, о преемственности?
– Вряд ли можно считать продолжением традиции многочасовые юмористические шоу, хотя, как вы понимаете, против юмора на экране я не выступаю. Когда показывают огромный зал, наполненный смеющимися людьми, это, наверное, должно доказывать востребованность жанра. Однако уровню Аркадия Райкина артисты явно не соответствуют… Мне кажется, телевидение стало вещью в себе. Людям, вовлечённым в процесс его создания – продюсерам, режиссёрам, сценаристам, было бы полезно выйти из экрана, посмотреть на свою работу со стороны.
– Как вы отнеслись к распаду СССР?
– Я глубоко советский человек, большая часть моей жизни прошла в Советском Союзе. Чего-то сумел достичь, как мне кажется, сумел сохранить себя. Советский Союз был сильной, нешуточной системой. Подчёркиваю, что готов тепло отзываться о вегетарианском периоде Советского Союза – с конца 50-х до начала 80-х. Я принадлежу к числу тех людей, которые считают, что в той или иной форме Советский Союз мог быть сохранён. Мне могут возразить, что ничего не бывает случайного, что всё предопределено. Но с другой стороны, мы знаем: всё висело на тонких ниточках, одни обрывались, другие выдерживали… Уверен, Советский Союз имел возможность не быть стёртым с исторической карты, но требовал очень серьёзной модернизации… Хотя, что сейчас говорить… При этом я не считаю сегодняшнюю Россию в чём-то уступающей Союзу, даже без отколовшихся республик.
– Вы должны были распад воспринимать острее, чем среднестатистический житель Москвы, из-за ощущения оторванности от родины – Баку.
– Да, я родился в Баку, городе, который очень сильно отличался от других городов Союза. Я вообще полагаю, что было пятнадцать моделей советской власти. Советская власть по-таджикски не имела ничего общего с советской властью по-литовски, советская власть по-белорусски радикально отличалась от советской власти по-азербайджански. Да, были общие политические контуры, но внутри возникли разные системы советской власти – по отношению к религии, частной собственности, по культуре взаимоотношений мужчины и женщины. Мне кажется, что я жил в одном из самых льготных мест Советского Союза – в Баку.
– Вам хорошо известна партийно-комсомольская среда. Почему так легко принципы, казавшиеся когда-то чуждыми, укоренились и воспринимаются как очевидная норма? Бывшие коммунисты органично вписались в капиталистическую систему, легко эксплуатируют чужой труд, присваивают прибавочную стоимость.
– Это были не принципы, а система координат существования. Это разные вещи. Многие жили в формально очерченных координатах, навязанных с рождения, жили, не особенно нарушая правила игры, потому что эти правила не мешали. А дальше сложилось как сложилось.
– У вас был какой-то внутренний конфликт, связанный с переходом к новой системе ценностей?
– Возникло некое ощущение, что земля уходит из-под ног. Был момент, когда я самому себе напоминал Фирса из «Вишнёвого сада». У меня был кабинет в здании Комитета молодёжных организаций СССР. Все куда-то подевались, я один ходил на работу, а кабинеты уже распродавали каким-то непонятным арендаторам. Я вообще не понимал, чем буду заниматься в этой жизни. Считал себя человеком гуманитарного свойства, энергичным, инициативным и, не побоюсь этого слова, даже творческим. Как всё это применить в новых условиях, мне было непонятно. Реализовал несколько проектов, они прошли с шумом-гамом, и на меня обратил внимание Виталий Игнатенко, пригласил на работу в ТАСС. Я начал с не самой значительной должности, но быстро вырос. Здесь моё основное место работы, здесь я получаю зарплату, канал за программу «Формула власти» мне не платит.
– Значит, в этом смысле вы свободный человек, у вас нет перед телевидением никаких обязательств.
– Вы знаете, для меня свобода проявляется в другом – в постоянном процессе движения. Хотя по природе своей я консерватор, привыкаю к вещам, очень трудно, болезненно с ними расстаюсь... И вот, несмотря на весь свой консерватизм, идея передвижения стала для меня культом. В психологическом плане нет ничего более интересного, чем смена декораций. Это лучшее, что может быть в жизни. Я – кочевник… Консервативный кочевник.
Беседовал