Поводом для беседы стала информация о том, что программа «Агитпроп» Константина Сёмина на канале «Россия-24» 1 апреля закрылась. Мы обратились к Константину Викторовичу за разъяснениями.
– Неужели это правда, не розыгрыш?
– Да, всё так. Но не думаю, что моё исчезновение из субботнего утреннего эфира станет таким уж заметным событием для нашего телевизионного ландшафта.
– Значит ли это, что ваша многолетняя работа на ТВ завершилась? Или «Агитпроп» будет на каком-то другом канале?
– На мой взгляд, и то, что он выходил на «России-24», было в некотором смысле явлением сверхъестественным.
– Почему?
– Насколько я могу судить, на нашем телевидении не было других попыток освещения домашних и международных событий с точки зрения исторического материализма.
– Некоторые ваши поклонники, получив горестную первоапрельскую весть, подумали, что вы решили уйти в политику, вы же участвовали в предвыборных праймериз?
– Я не участвовал ни в каких праймериз, если вы об интернет-голосовании, проводившемся Левым Фронтом. Меня туда вписали задним числом. Своё отношение к буржуазным выборам я как-то сформулировал в ролике с названием «В гостях у сказки». Правящему классу выгодно распространять среди людей иллюзии, подсовывая им то одного, то другого «народного кандидата». Различные намёки в свой адрес я слышал не раз, как-то даже предлагали поучаствовать в создании «лево-консервативной партии, способной подставить плечо президенту». Я сказал, что, если уж всё вокруг превращается в цирк, то предпочитаю оставаться в нём зрителем, а не клоуном.
– Но зритель не имеет возможности вмешиваться в общественные процессы, кроме того, на арене выступают не только клоуны, но и тигры, и укротители, выступают и трибуны. Получается, что вы, солдат в информационной войне, дезертировали? Или разочаровались в возможностях ТВ и, вообще, СМИ?
– Почему же? Просто сперва нужно осознать, в чём заключается главная цель (в том числе агитации с пропагандой). А она состоит не в том, чтобы, приняв правила игры, удачно вписаться в происходящее на сцене, а в том, чтобы в какой-то момент сменить профиль всего учреждения, чего невозможно добиться без широкой и массовой разъяснительной работы среди остальных зрителей.
– А как вы предполагаете «менять профиль учреждения»?
– Хотелось бы мирным, цивилизованным путём, но, к сожалению, иногда кажется, что нынешние администраторы намерены довести его до банкротства или пожара.
– У вас двадцатилетний опыт политической журналистики, вы заведовали корпунктом ВГТРК в США, были в командировках в разных странах, в том числе в горячих точках, как за это время изменилась журналистика?
– Изменилась. И в худшую, и в лучшую сторону. Деградация образования (а следовательно, и мышления) не могла не сказаться и на нашей профессии. С другой стороны, научно-технический прогресс лишил журналистику остатков элитарности, практически уравнял в правах и возможностях производителя информации и её потребителя. Социальные сети, высокоскоростной интернет, доступность средств видеосъёмки и монтажа – всё это радикально изменило мир СМИ. С другой стороны, иногда сочетание двух упомянутых выше факторов приводит к тому, что в журналистике исчезает «защита от дурака». Доступ к рычагам воздействия на массовое сознание может получить любой. Это полностью переворачивает все нормы, и вот уже вчерашние мэтры больших СМИ, стараясь не отстать от поезда, начинают читать рэп или выстраиваются в очередь к какому-нибудь школьнику, чтобы тушкой или чучелом просочиться в «Ютуб».
– Ваши документально-публицистические фильмы («Биохимия предательства» и другие) неизменно вызывали большой отклик. Не собираетесь ли вы продолжить творческую деятельность в этом направлении?
– Посмотрим. Мы сделали народный фильм об образовании «Последний звонок» и убедились в том, насколько это трудоёмкий процесс, если тема касается острых социальных проблем. При этом, к сожалению, интернет не позволяет такими громоздкими формами привлечь внимание массовой аудитории. Нашу работу посмотрело в совокупности больше миллиона человек, но это всё же ничтожная величина даже для «Ютуба». Увы, короткие публицистические форматы пользуются большей популярностью. Будем думать, выбирать, маневрировать. То есть я не исключаю, что возьмёмся за новый фильм. Но уверенности нет пока. Надо оглядеться.
– Как вам видится будущее телевидения? Оно погибнет, и будет один сплошной интернет?
– Технологически интернет не отменит, а заместит собой телевидение. Продолжится слияние всех имеющихся форм массовой коммуникации. Но этот процесс происходит не сам по себе, за ним – экспансия крупнейших корпораций, работающих в сферах микроэлектроники и связи. Музыку в этом новом, меняющемся мире будет заказывать тот, кто производит средства производства мультимедийной реальности. Наша страна с её ущербным капитализмом на этом поприще остаётся аутсайдером. Никакие запреты, заборы и рубильники Роскомнадзора не изменят этого положения, а значит, не за горами тот день, когда игла Останкинской телебашни перестанет быть надёжным инструментом в руках правящего класса. Скорее всего, на этот момент и придётся начало больших трансформаций в том цирке, о котором мы только что говорили.
– Есть опасность, что в нём появятся иностранные дрессировщики?
– Беда в том, что наши и иностранные дрессировщики действуют заодно, внушая, что интересы зрителей совпадают с интересами хозяев каждого цирка – нашего, украинского или американского.
– Какими видятся перспективы наших отношений с названными странами?
– Для нынешней администрации США главной проблемой становится Китай. Россия не воспринимается ни как идеологический, ни как экономический, ни как военный соперник. Позиция милитаристской, империалистической элиты Америки состоит в том, что России нужно позволить догнить. Санкции формируют лишь атмосферу своеобразного хосписа, в котором должен остановиться прогресс и погаснуть всякая жизнь. Американцы отлично осведомлены о подлинном, не телевизионном, состоянии российской промышленности, науки и обороны. А вот Китай представляет настоящую угрозу для планов сохранения американской гегемонии. Поэтому одна из задач Вашингтона – сделать так, чтобы Россия «не отсвечивала» в большом противостоянии с Пекином. Для этого подходят и кнут, и пряник. Вся «пророссийская позиция Трампа» исчерпывается этими задачами. Со своей стороны, российская олигархия рада торговаться и готова торговаться, о какой бы проблеме ни шла речь. Но я сомневаюсь, что её подпустят к столу, за которым принимаются решения. Украина – удобный ошейник, капкан, позволяющий управлять поведением российской олигархии. Возможны и обострения, и провокации, но лишь в определённых пределах, как это и происходило до сих пор. Конечно, расчленение России и её дальнейшая колонизация остаются в планах Пентагона и НАТО, но спешить никто не собирается. В целом мы наблюдаем классический кризис капитализма, который обостряет и противоречия между самими империалистическими государствами, и классовые конфликты внутри каждого из них. Идёт постоянная торговля и постоянная борьба. Предсказать, как будут выглядеть завтрашние альянсы и где проскочит следующая искра, очень трудно.
– Звучит грустно и тревожно, а что вас радует в профессии и в жизни? Ведь есть что-то, что внушает оптимизм?
– Скорее тревожно, чем грустно. Есть ощущение, что и мир, и страна приближаются к какому-то серьёзному перелому, за которым события будут развиваться совершенно иначе, чем теперь. С другой скоростью. Разочарование может возникнуть от того, что предупреждения и прогнозы,
звучавшие в моих фильмах и передачах, как правило, игнорировались. В 2006 году, когда из американского Федерального резерва уходил Гринспен, я делал сюжет для «Вестей недели», в котором, ссылаясь на мнение экспертов, говорил о приближении глобального финансового кризиса. Нефть тогда зашкаливала, в Москве царила эйфория, и фраза о кризисе не попала в эфир. Но он наступил.
В 2007-м мы сняли очень алармистскую «Империю добра». Летом 2008-го я долго спорил с одним из своих старших коллег, уверявшим меня, что войны на Кавказе не будет, но в августе она началась.
В 2009-м мы с Владимиром Меньшовым сделали фильм об Украине, где прямо указывали на приближение гражданской войны. Помню, как, готовя тот проект, записывал в Киеве интервью с Олесем Бузиной. Он очень рассердился, услышав от меня вопрос об экспансии НАТО (многим тогда казалось, что вопрос закрыт), потом хлопнул дверью и выбежал из комнаты… Мы носили копию фильма в высокие кабинеты, но, как обычно, наш голос услышан не был.
Я могу привести немало таких примеров. Хотелось бы, чтобы их оказалось меньше или не было совсем. Но мой журналистский опыт, в том числе опыт наблюдения за распадом Югославии, убеждает меня, что я прав. Оптимизм же мне внушает только одно – с каждым днём я встречаю всё больше и больше людей, в том числе молодых, которые разделяют мою точку зрения. А, следовательно, мой труд не напрасен, и я не имею права останавливаться.
– И заключительный вопрос: российских журналистов их оппоненты часто называют пропагандистами, и это считается оскорблением, а может ли политический журналист не быть пропагандистом? Ведь всегда он отстаивает те или иные взгляды, пропагандирует те или иные ценности, действует в чьих-то интересах…
– Я не просто так назвал программу «Агитацией и пропагандой». В обоих терминах не вижу никакого подлого смысла. Надо заметить, что в западных словарях и в Большой советской энциклопедии им давались совершенно разные определения. С точки зрения буржуазии, контролирующей средства пропаганды, агитпроп – это манипуляция чужим мнением, в конечном счёте – обман. Для советского человека – это разъяснение, убеждение, заражение идеей, призыв к чему-то прогрессивному. По-моему, гораздо честнее позиция советской журналистики, которая не играла в фальшивую объективность, а прямо называла вещи своими именами. Ведь так называемая объективность западных СМИ – это тот же самый агитпроп, просто с фигой в кармане. Доверившись ему, читатель или зритель погружается в иллюзии, тешит своё самомнение (изучив различные источники, я разобрался сам, я – сам себе хозяин), но в конечном счёте оказывается «глупенькой жертвой обмана или самообмана».
Мои авторитеты в области агитации и пропаганды остаются неизменными – это мэтры советской журналистики (от Ильфа с Петровым до Симонова и Зорина, Цветова, Аграновского), это такие же выдающиеся люди, как Маяковский или Эйзенштейн. Кажется, никто из них не стеснялся термина «агитпроп». Вот и я не планирую.
Беседу вёл Александр Кондрашов