Ирина ДЕГТЯРЁВА
По обочинам узкой асфальтовой ленты стояли вёдра с картошкой и астрами… жёлтыми, белыми, фиолетовыми, розовыми. Свежими, словно только что после дождя. На дачу!..
Там ждёт его тётушка, в дачных старых кофтах и резиновых ботах. Скамья со скорлупками орехов. Их колют камнем, лежащим здесь же. Стол на шатких ножках в саду. Обжигающий самовар, яблоки и варенье, разное, приторное. Летом оно кипело на террасе в большом тазу, привлекая соседскую девчонку и пчёл.
Осенью варенье выставлялось на стол в старых хрупких вазочках на высокой тонкой ножке. Абрикосовое, вишнёвое, смородиновое, малиновое, клубничное…
В сумерках он начнёт топить печь. Огненным квадратным глазом печка будет смотреть в темноту кухни, на высокий белый буфет, на пузатый холодильник с облупленной эмалью, на него, сонного от жара, примостившегося на низенькой скамейке с поленом в руке.
Тётушка заметит, что он дремлет, сама дотопит печь, а его отправит на широкую тахту с потёртой обивкой на круглых валиках. Потом она придёт и укроет его своей шалью, тёплой и колючей. Ничего не приснится. Но сквозь сон будет настойчиво пробиваться запах тетушкиных духов. Тётка сядет вязать, подвинув кресло ближе к печи. Спицы в руках у неё постукивают и блестят. Сколько он себя помнил, она вязала этот лиловый шарф. Распускала и начинала снова.
Ему было так спокойно в этом доме, запрятанном среди зарослей орешника, берёз и елей. С вареньем, самоваром, тётушкиной шалью и бесконечным шарфом. В полудрёме казалось ему, что ещё чуть, ещё полминуты, и откроется то самое… тайный смысл жизни. Ухватит он эту ниточку, сплетённую из чувств и событий. Тогда и нечто самое главное поймёт... Но нить, которая будто лежала уже на его ладони, ускользала вместе со сном. Оставалось лишь ощущение, что он знал это «нечто», но забыл и вспомнит ли…
На дачу!.. За сыростью и солнцем осеннего дня.
В саду уже действительно был накрыт стол. Раскалённый самовар исходил паром, особенно густым в прохладном воздухе. Всё было. И варенье, и яблоки с коричневыми бочками от удара о землю, и знакомая красная шаль на узеньких плечах тётушки, и пресловутый недовязанный шарф. Не появилась только девчонка с вечной ссадиной на подбородке. Соседский дом пуст и ставни заколочены.
Сладкая истома расползалась по телу от свежего воздуха и предвкушения долгого сна у сухой горячей печи.
Тётушка, словно ждала его, ждала все эти долгие дни и месяцы кавказской командировки. Здесь ничего не менялось – бурлило варенье в тазу, пока он изнемогал от южной жары, постукивали спицы в руках тётушки, отсчитывая его время там… И сплеталась нить из множества составляющих её волокон – та самая нить, которую он пытался нащупать и которая ускользала или вовсе рвалась, оставляя на ладони разрозненные волокна, как липкую паутину.
В стволе старой яблони – дупло. Оно увеличилось за время его отсутствия. Палкой он пробил пробку из трухи. Дупло проходило дерево насквозь, под углом. Он заглянул в нижнее отверстие и, как сквозь трубу, увидел клочок неба, круглый маленький клочок неба. Термитам, уничтожавшим яблоню, небо казалось огромным. Из дупла пахло яблоками, а труха на ощупь была тёплая и мягкая.
Он услышал шорох в траве и обернулся. К столу крался котёнок, воровато оглядываясь. Чёрный, с белыми лапами. Вместо длинного настороженного хвоста, какие бывают у кошек, у этого котёнка бугрился только пушистый комочек.
«Хулиганы отрубили», – сказала тетка.
Он уже не смотрел на котёнка. Прижался щекой к мшистому и оттого мягкому стволу яблони. И вновь ему почудилось, что он нащупал ту самую, ускользающую нить…
…Там на обочине, на обломках разрушенного здания, стоял мальчишка лет семи. А он проезжал на уазике мимо. Видел ребёнка мельком, но так и стоит перед глазами фигурка мальчишки в драной футболке до колен, с пустым рукавом вместо левой руки. В правой он держал игрушечный пистолет и пристально целился в проезжающую машину.
Он не запомнил лица мальчишки. Он видел только пустой рукав и дуло пластмассового пистолета, направленное на него.
…Тётушка позвала за стол. Он отказался и поехал в город.
На полпути он остановил машину. Поле с изумрудными всходами, которые скоро укроет снегом, выглядело совсем по-весеннему. И только кайма дальнего леса нависала тяжёлой багровой осенью над полем.
«Так всё и будет, – думал он, глядя на поле. – Здесь – умиротворение, старый тёплый дом, розовые пенки только сваренного варенья, дупло, пробившее насквозь дерево, и через которое видно небо. А там… там на обломках до скончания века будет стоять мальчишка с пустым рукавом и целиться в проезжающие машины, мечтая, что однажды его игрушечный пистолет выстрелит».