С 13 по 19 апреля в Оружейной палате Московского Кремля пройдёт 10-й юбилейный фестиваль «Кремль музыкальный». Этот смотр имеет заслуженную репутацию одного из самых значительных музыкальных событий в культурной жизни России, в том числе и благодаря тому, что его программы и состав участников всегда соответствуют тому замечательному месту, где он проходит, а именно одной из жемчужин Музеев Кремля – Оружейной палате.
Фестивалем бессменно руководит его основатель – народный артист СССР пианист Николай Петров.
Главная цель этого фестиваля – представить слушателям лучшие образцы русской и зарубежной музыкальной культуры, познакомить их с сокровищницами Московского Кремля и подтвердить, что, несмотря на все сложности, наша культура жива и составляет предмет нашей гордости.
В концертах фестиваля будут участвовать Российский академический камерный оркестр (художественный руководитель и дирижёр К. Орбелян), камерный оркестр Musica Viva (художественный руководитель А. Рудин, дирижёр А. Полищук), камерный оркестр «Эрмитаж» (художественный руководитель и дирижёр А. Уткин), израильский «Тель-Авивский квартет», мужской хор под управлением А. Гринденко, французский пианист Сипрен Катсарис, скрипач Дмитрий Коган, пианисты Никита Мндоянц и Александр Гиндин…
На вопросы «ЛГ» отвечает Николай ПЕТРОВ.
– Николай Арнольдович, в этом году фестиваль «Кремль музыкальный» проводится в десятый раз…
– Проводить этот фестиваль в Кремле, честно скажу, идея не моя. История такая: мой друг, искусствовед и телеведущий Святослав Бэлза, пригласил меня выступить в Оружейной палате (была такая серия концертов «Звёзды в Кремле»). Когда я туда пришёл и сел за этот чудесный рояль (там стоит Yamaha), Боже, я был в восхищении – какая акустика, какой звук, а главное – удивительная атмосфера! Вскоре после этого концерта администрация залов Московского Кремля предложила мне сделать такой музыкальный фестиваль. Вот и родился «Кремль музыкальный». Зал Оружейной палаты – благодарное помещение, полностью раскрывающее все возможности и инструмента, и голоса. Любая музыка там замечательно звучит, даже джаз. Если бы не телеканал «Культура», конечно же, этот фестиваль не имел бы никакого почти резонанса. Ведь в зале всего сто пятьдесят мест. А благодаря телевизионной трансляции его смогут увидеть миллионы зрителей.
– Может ли артистичность, художественная индивидуальность исполнителя слегка затмить то зеркало, в котором должен непременно отразиться композитор, автор сочинения?
– История знает случаи, когда публика после концертов Антона Рубинштейна, находясь под совершенно немыслимым впечатлением, как ей казалось, гениальной музыки, бежала к нотоиздателю Беляеву. Покупали эти ноты, садились за рояль, и выяснялось, что это очень убогая и, в общем-то, малоинтересная музыка. Настолько был силён тот имидж, который создавал этот великий пианист, это компенсировало очевидные недостатки сочинения.
Мой педагог Яков Израилевич Зак был этому сильно подвержен… Когда я предлагал ему сыграть какое-нибудь новое сочинение, он сразу говорил: «Нет, нет, нет»! – «А что такое?» – недоумевал я. Яков Израилевич продолжал: «Его в 1936 году сыграл Петри в Москве, так что больше это сочинение играть нельзя»!
– Вы стремитесь в своих учениках развивать индивидуальность?
– Я не могу придумывать на каждый урок новые рецепты! У каждой хозяйки есть свой рецепт приготовления борща. Если она каждый раз будет пробовать на гостях новый рецепт, то это будут помои… Я никогда не форсирую, я никогда не давлю на ученика, так же как и на партнёра. Я не хочу никому навязывать своё видение того или иного сочинения. В этом отношении для меня был примером Евгений Фёдорович Светланов. Это был совершенно гениальный партнёр, который никогда, даже если он играл с очень молодыми музыкантами, не навязывал своё мнение, свою концепцию. А вот Кирилл Петрович Кондрашин, он был чрезвычайно настойчив и очень часто на концерте всё-таки брал свой темп. Самый яркий пример – это выступление молоденького Жени Кисина и Герберта фон Караяна с 1-м концертом Чайковского. Концерт звучит сорок пять минут (вместо тридцати пяти). Женя что-то пытается сдвинуть, а тот его прессингует, я думаю, за счёт значимости своего имени.
– В программе вашего фестиваля Бах и Гендель, Гайдн и Моцарт, Мендельсон, Чайковский и Шостакович… Вы по-прежнему ярый сторонник привычной классики?
– К несчастью, главная мечта нынешних композиторов, чтобы после смерти их портреты были непременно между Шуманом и Брамсом. Не будет этого никогда в жизни, сколько он ни будет пыжиться, если только Господь Бог не одарил талантом Шостаковича! У меня есть такое определение понятия «композитор». Композитор – прямоходящее существо на двух ногах, носящее с собой портфель, набитый собственными сочинениями, которые он всучивает всем встречающимся на пути. И после этого настойчиво и невежливо звонит и интересуется, когда будет премьера.
– Но ведь это ваше, чисто субъективное восприятие современной музыки?
– Да, музыка наиболее субъективное из всех видов искусств. Я думал, например, почему Сталин музыкантов-то почти не трогал? Вот Дмитрий Дмитриевич Шостакович, который получал по полной программе за «сумбур вместо музыки», получал и Сталинские премии. А потому что музыка – её нет, она эфемерна. У художника – творчество остаётся на холсте, у режиссёра – на киноленте, у писателя – на бумаге. А человек сыграл сонату: один говорит – замечательно, а другой – что это ни в одни ворота не лезет. Кто прав?
– Русская литература – Гоголь, Толстой, Достоевский… Как бы вы продолжили этот список классиков?
– Я бы продолжил так: Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, Булгаков, Платонов; добавим сюда плеяду наших замечательных юмористов: Аверченко, Тэффи, Ильфа и Петрова, Зощенко… У меня очень обширная библиотека, это замечательная подборка. Сейчас, конечно, она потеряла всякую актуальность. Тогда я мог сесть лет на десять запросто. Когда всё это было запрещено, я многое привозил из-за границы, потея и дрожа от страха: Солженицын, Авторханов. В доме также всегда была замечательная иностранная библиотека. Сейчас я стал хуже видеть и читаю меньше. Честно говоря, читать всех этих новомодных Мураками и прочих тяжело. Когда я читаю, я хочу получать какое-то удовольствие, какую-то отдачу, а не продираться сквозь эти философские бредни.
Беседу вела