Корней Чуковский. О Чехове: Человек и мастер. – М.: Русский путь, 2007. – 208 с.
Очередное переиздание уже известной книги диктуется различными причинами: популярностью издания, его забытостью, вновь возникшей актуальностью… В случае с Чеховым – причина в Чехове. Ну и, конечно же, в авторе книги. Потому что Корней Чуковский именно в Антоне Павловиче видел идеал Писателя.
Читатель книги, как и автор, наверняка, будет потрясён чеховским жизнелюбием и гостеприимством: «Он был гостеприимен, как магнат. Хлебосольство у него доходило до страсти. Стоило ему поселиться в деревне, и он тотчас же приглашал к себе кучу гостей». Чехов снимает дачу в украинском захолустье, и ещё даже не видев её, ещё не зная, какие там условия проживания, уже спешит созвать туда массу людей из Москвы, Петербурга, Нижнего Новгорода… Когда же он поселился в подмосковной усадьбе, дом буквально превратился в гостиницу. По воспоминаниям брата Михаила, «спали на диванах и по нескольку человек во всех комнатах, ночевали даже в сенях. Писатели, девицы – почитательницы таланта, земские деятели, местные врачи, какие-то дальние родственники с сынишками». Он зазывал к себе в гости с пусть шутливыми, но угрозами: «Если не приедете, то поступите так гнусно (курсив Чехова. – А.А.), что никаких мук ада не хватит, чтобы наказать Вас». И вся эта гостевая орда вслед за Чеховым резвилась, хохотала, проказничала, упивалась розыгрышами.
Его любовь к каждому встречному, наверное, и стала причиной такой многочисленной череды самых разнообразных и колоритных героев, наполнивших его изумительные рассказы. Да иначе и быть не могло. Вот о чём свидетельствуют письма: «Был сейчас на скачках…», «Ел, спал и пил с офицерией…», «Хожу в гости к монахам…», «Пил и пел с двумя оперными басами…», «Был у сумасшедших на ёлке в буйном отделении…» и т. д.
Но был в России «строгий и придирчивый критик, который с упрямой враждебностью относился к гениальному творчеству Чехова и в течение многих лет третировал его как плохого писаку», – констатирует Чуковский. И не без удовольствия сообщает: «Замечательнее всего то, что этим жестоким и придирчивым критиком, так сердито браковавшим чуть ли не каждое творение Чехова, был он сам, Антон Павлович Чехов». Свои пьесы он называл пьесёнками, а рассказы – дребеденью и рухлядью. Кстати, ни в одном из дошедших до нас четырёх с половиной тысяч его писем к родственникам, друзьям, знакомым он не называет своё творчество – творчеством. Словно совестится. Такой бы совестливости современным литераторам…
Более того, нам, современникам, кажется, что уж более бронзовой и признанной фигуры, чем Чехов, в отечественной литературе и не найти. Увы, так было далеко не всегда. Критикам эпохи Чехова всё его взволнованное и горячее творчество казалось праздной игрой таланта, «постыдно равнодушного к скорбям и тревогам людей, уводящего читателя прочь от борьбы, в область самоцельного искусства», – не без горечи отмечает Чуковский. «Русские ведомости» в номере 104-м за 1890 год писали: «Господин Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодною кровью почитывает». Но время всё расставляет на свои места. А для многих и многих читателей и почитателей творчества Антона Павловича и в те годы не было никаких сомнений в истинной ценности его таланта. Чуковский признаётся: «Чеховские книги казались мне единственной правдой обо всём, что творилось вокруг».
Книга Корнея Чуковского, конечно же, не откроет секрет, как стать писателем, равным Чехову. Но доставит истинное наслаждение тем, кто уже успел обжиться в мире чеховской словесности, подскажет, как можно и нужно работать писателю, по-настоящему влюблённому в свою отчизну, в свой язык.