Кризис гламура и гламур кризиса

КНИЖНИК

В современном мире развивается очередной кризис. На этот раз финансовый, а шире – системный кризис экономики производства. Кризисы не случаются одномоментно. К этому мировая политическая система готовилась два десятилетия – с тех времён, когда Горби начал раскачивать шаткую лодку международных отношений и начал разваливаться созданный в XX веке привычный мировой порядок. Не зря на вопрос о культуре последний советский генсек высказался, как и о многом другом, поверхностно, не по-хозяйски: мол, не до культуры, нам бы с экономикой разобраться… Увы, он не разобрался ни с экономикой, ни с культурой. Точнее, его разборка оказалась приговором его собственной стране.

Когда в мире происходят подобные потрясения, естественно, это не может пройти мимо сознания общества, тем более мимо сознания творцов, в данном случае меня интересуют поэзия и критика. Я думаю, что мировые кризисы отражаются в поэзии хотя бы падением её уровня. То же и в критике.

Конечно, литература – это книги. Но литературный процесс – это всё же отношения отдельных людей, творящих литературу. Сегодня из этого процесса книги как бы исключены. Они перешли в сферу книжного бизнеса. Словно бы пропало общее когда-то огромное пространство – поэтического существования. Пространство пропало, а стихотворцы всё же остались. Они разбились на узкие сообщества, называемые нынче тусовками, и исходят из интересов своего круга. Широко выдвигаются «гении» узкого круга, которые ну никак не признаются соседями. Соседи же сами выдвигают «своих»… Критика работает по инерции. Одна из бед современной поэзии в том, что общество не отзывается на поэтические сочинения современников. Может быть, сами поэты перестали быть частью того общества? А критика замечает только своих? Как говорят сегодня, своим – всё, остальным – закон.

Вспоминаю уже давние так называемые тоталитарные годы. Тогда ситуация в поэтической жизни была иная. Конечно, были любимцы власти. Были выдвиженцы от начальства – самого разного. Но был и тот гамбургский счёт, понятие, которое ввёл в русскую литературу Виктор Шкловский. Не буду пересказывать знаменитую притчу о гамбургских борцах. Но точно помню, что в те годы каждый точно знал, чего он и его коллеги сто’ят на великом шахматном поле отечественной поэзии. Там были свои короли и королевы. Свои кони и свои пешки. Свои гении и графоманы. Лёня Губанов всего раза два напечатался в СССР в 60-е годы (первый раз в «Юности» и второй – в каком-то коллективном сборнике молодых). Но все, кто занимался стихами, знали о его таланте. Это знание не зависело от власти. От литературного начальства. От критики, которая всё же очень внимательно интересовалась не только своими, но и «чужими». Сегодня критика поэзией как таковой не занимается. Она отслеживает несколько привычных имён. Так проще. Комфортнее. Да и ни к чему заниматься всеми – изменилась система книгоиздания, сегодня книга почти не имеет ценности, если её не «раскручивают» мощные издательские концерны, любую книгу легко выпустить за не очень большие деньги. Это не значит, что она будет обязательно никчёмной. Но всё же…

Мне хочется сказать о стихах людей, которых я знаю десятки лет. Мне хочется также написать о стихах людей, которых я не знаю лично, никогда в глаза не видел. «Зачем тебе это надо?» – спросил меня однажды мой давний знакомый. Дело в том, что я несколько лет назад написал о его книге, о чём он меня не просил. Поэтому и удивился. Он давно привык к тому, что просто так уже не пишут. Я, к сожалению, привыкнуть к этому никак не научусь.

СТРАНСТВИЕ ПЬЯНОГО КОРАБЛЯ
Поэт из Самары Михаил Анищенко, ранее мало кому из читателей известный, выпустил впервые за много лет свой новый сборник. С предисловием Евгения Евтушенко. Да ещё в одном из тех культурологических издательств, где выходит высокая классика. О том, как всё это совпало, отчасти рассказано в предисловии. А всё остальное – в стихах этого ранее практически неизвестного автора из российской глубинки.

В этой книге он ничего о себе не скрывает, более того, раскрывает несколько наивно свою поэтическую родословную, своё творческое ученичество через «Зарубки Заболоцкого», через цикл «Диктовки Артура Рембо». И в самом деле, какой истинный поэт на Руси смог пройти мимо «Пьяного корабля» гениального французского сорванца и не оторопеть от счастья и узнавания: это наше, этот размах, эта удаль, эта отвязанность от пристани:

Летела душа моя. Птицы летели.
Пылала, как спирт, заповедная кровь.
Под Богом, под небом, в разорванном теле
Любовь умирала. Рождалась любовь.

На дне, в темноте, на волне, без обмана,
Уже никуда от себя не спеша,
Я понял, что небо и ширь океана,
Всё это и есть человечья душа.

Во мне умещались все бездны и дали,
Сливались все реки и все времена.
Во мне африканских коней бичевали,
Во мне загоралась и гасла луна.

Дожди и туманы, пески бездорожья,
Цари Византии и хан на коне,
И Божья роса, и трясина безбожья –
Всё это живёт и страдает во мне.

Конечно, это переложение, и в анналах русской и советской поэзии десятки таких переложений, пересказов безумного корабля Рембо (практически родного брата гумилёвского сумасшедшего трамвая), но всё же выйти на экспрессию подобной силы дано не каждому. «…Я не знаю французского языка, я не хочу сверять диктовки Рембо с его подстрочниками, – признаётся автор. – Принимаю всё, как есть. Вот они – стихи. Его? Мои? Какая разница! Они есть, и этим всё сказано». Простим поэту этот вызов, который он бросает миру. Проследим странствие его «Пьяного корабля».

Он не с крестьянского огорода пришёл к стихам. Он со стихами ушёл на крестьянский огород от перестройки, от должности помощника самарского мэра, о чём пишет Евгений Евтушенко. Не выдержал чиновного духа, спеси, алчности политиков.

А начал ещё в 1977 году – в Литературном институте. В 1979-м в Самаре вышла первая книга «Что за горами». Стал лауреатом премии ЦК комсомола имени Николая Островского. Но в Москве непросто провинциалу – да не обидится Михаил Анищенко за это определение, за этот истинный титул. Три раза его исключали из Литературного института, а диплом он получил только в 1988 году. Но это только подробности анкеты. Что же главное?
Главное, что «Пьяный корабль» продолжает своё странствие по России уже в новом веке.

НА ХЛЕБНИКОВЕ И ВОДЕ
Я не знаком с Михаилом Анищенко. Но мне и не надо его знать лично, впрочем, как и Александра Кабанова. Я пишу не о людях, а о стихах. К сожалению, сегодняшняя критика очень часто обращается к стихам только для того, чтобы поддержать автора. По-человечески это понятно, но недостаточно. Поддержать приятеля, собутыльника, приятного человека – святое, как говорится, дело, но при этом из критики уходит весьма серьёзная составляющая: трезвость взгляда. Тусовка боится объективности. Это болезнь. Есть ли лекарство?

Александр Кабанов тоже живёт в провинции, но в зарубежной – на Украине в городе Киеве. Может быть, это та необходимая удалённость от языкового центра, чтобы оставаться самим собой. Может быть, сегодня Кабанов самый свободный русский поэт – он восприял уроки Хлебникова (не сомневайтесь, Велимира!) и Вознесенского, но пишет абсолютно своё. В сегодняшней – уже международной – поэтической тусовке, которая создаётся на русском языке, он, возможно, самый неожиданный и лёгкий талант. Его безошибочно можно выделить как самого, может быть, оригинального пишущего на русском языке поэта первого десятилетия нового века:

Напой мне, Родина, дамасскими губами
в овраге тёмно-синем о стрижах.
Как сбиты в кровь слова! Как срезаны мы с вами
за истину в предложных падежах.

Что истина, когда – не признавая торга,
скрывала от меня и от тебя
слезинки вдохновенья и восторга
спецназовская маска бытия.

Оставь меня в саду на берегу колодца,
за пазухой Господней, в лебеде…
Где жжётся рукопись, где яростно живётся
на Хлебникове и воде.

Поэт не зря подзаголовком своей книги поставил давнее, знакомое ещё со школьных лет понятие «симпатические стихи». Вспомним «симпатические чернила», которые проявляются при нагревании бумажного листа, на котором записано послание. Когда-то Александр Межиров на даче в Переделкине сказал мне, тогда молодому литератору: «В стихах должен быть текст, а кроме текста – что-то ещё, та магия, которая проявляется при определённых условиях…» Вот это «что-то» время от времени явственно проступает в стихах Александра Кабанова – заграничного поэта из Киева.

ЗВУКОРЯД  ГЕННАДИЯ КАЛАШНИКОВА
Геннадий Калашников всегда писал не много, но надо отдать ему должное – печатался и издавался ещё меньше. Есть такие поэтические судьбы. Вообще издание книг может стать весьма опасным делом для поэта. На наших глазах имена, практически овеянные ореолом «непечатности», некоторой «полуподвальности», вдруг теряли этот ореол, когда выходили их первые книги. Изустная слава не всегда перевешивает вес бумаги…

Калашников никогда не тосковал по признанию в андеграунде, но и к официальной славе не стремился. Думаю, стихи были, скорее, потребностью души, чем инструментом продвижения по жизни. Его книга «Звукоряд» вышла в свет после многолетнего перерыва, до этого поэт издавался, наверное, лет двадцать назад. Что происходило во время этого перерыва:

Твержу: забудется, запомнится,
клублюсь чужими голосами,
в слепое зеркало бессонницы
гляжу закрытыми глазами.
В чужом дому – чужие отзвуки,
течёт луна по скатам крыши,
а души всех – живых и о’тживших –
поют, а вот о чём – не слышу.

Вот здесь сокрыта тайна. Как услышать, о чём поют? Это цель поэтического творчества, пусть даже одна из целей:

Я хочу, чтоб на слове полопалась кожа,
и нежнее, чем свет, и болезненней яблок глазных
твоих пальцев касанье, рифм кощунство…
Быть может,
если только я есть, я весь в пальцах твоих.

Звукоряд Геннадия Калашникова складывается из ощущений, снега, воспоминания…

НЕ КОШМАРЬТЕ НАС КОРОЛЯМИ...
Уверен, что не ошибусь, если выскажу одну – в чём-то пускай и спорную – мысль о том, что самым значительным событием 2008 поэтического года стало появление прошлой осенью первого номера первого «гламурного» поэтического журнала «ПОЭТОМУ». Но, как сказала одна из героинь гламурной мелодрамы, «умные люди глянец не читают, они его издают». Или продают…

Давайте хотя бы пролистаем первый в новом веке поэтический журнал.
Отметим, что под рубрикой «Знать в лицо» – полтора десятка фотографий поэтов современной поэзотусовки. Есть и вопросы к поэтам типа «какую книгу вы читаете сейчас?», сопровождённые фотографиями «ответчиков», или «под какую музыку пишутся стихи?». И всё это, в общем-то, интересно. Одна полоса журнала посвящена памяти ушедшей из жизни в 2008 году нашей замечательной поэтессы Риммы Казаковой. Тоже благородный жест: на странице воспроизведены обложки двадцати восьми книг Риммы Фёдоровны – на русском и в переводах на другие языки.

И опять фотографии стихотворцев – более известных или менее известных. Фото полосные, фотомарочки, фото жанровые, фото постановочные. Среди фотографий – поэт, похожий на даму, и дама, неясно на что похожая. Всё очень прилично исполнено, но чего-то не хватает… В какой-то момент становится понятно: не хватает стихов, хотя стихи в журнале тоже есть. Не так много, наверное, процентов десять-двенадцать объёма, но они проигрывают: фотографии выразительнее… Гламур, короче. Но, чтобы завоёвывать поэтическое пространство, надо предъявлять шедевры. Предполагаю, что они есть. Вот только где они? Шедевры явно остались за рамками журнала. Вот и получается, что журнал «Поэтому» – это не журнал современной поэзии, это, скорее, журнал отношений какой-то части современной творческой тусовки. В нём как раз отразилось то, что мы писали про литературу и литературный процесс…

Антология эпики «Власть и слово» заняла полных пять страниц. Это забавная информация о королях, императорах, царях и прочих эмирах, которые умели писать стихи. Например, фараон Эхнатон, король Ричард Львиное Сердце, царь Иван Грозный или японский император Муцухито… Справочки о владыках мира сопровождаются стихами венценосных авторов…

Но не только короли прошлого волнуют создателей журнала. Через весь номер проходит тема «королей» современной поэзии. Эта тема заявлена и на обложке – «поэты-короли». Может быть, это самая уязвимая тема выпуска. Вот пространное интервью «короля» 1983 года, о котором написано (не о годе, о короле): «из деревенских», на обложке ещё одна «королевская» физиономия, кто-то ещё, включая назначенных королями участников различных конкурсов и форумов. Впрочем, и авторы журнала это хорошо ощущают. Так, Елена Любарская, которая отмечает: «И если в каком-нибудь культурном преферансе поэт становится «Королём», значит, кто-то за столом разыгрывает карту «Капуста». Конечно, можно заниматься самообманом, играть в выборы «короля поэтов» в рамках собственного круга, когда десяток приятелей облачают тебя в воображаемую королевскую мантию. Но ведь когда сказочное выходит на воздух из тусовочных приятельских рамок, сказки заканчиваются печально – почему-то воспоминанием о мудрой андерсеновской притче о новом платье короля. Как не напомнить, что девяносто лет назад – в начале 1918 года – в давней революционной России уже выбирали первого короля поэтов?.. Им стал Игорь Северянин – несравненный Король русской поэзии. Вполне гламурный! Он и сегодня остался единственным. Делить его корону – дело неблагодарное, да и некому, если серьёзно, сегодня сравниться с его поэтической стихией.

Но вернёмся к нынешнему гламуру. Хорошо ли, что подобный журнал появился? Замечательно! Плохо другое. Слишком, знаете, узок круг этих «революционеров», и слишком далеки они от читающего народа. Поэтому и предполагаю, что у «Поэтому» нет будущего и его первый номер может оказаться последним. Слишком камерная заявка, слишком ограничен круг авторов журнала и соответственно читателей его. Мне кажется, что те, кто читает поэзию, более того – кто был бы не против её читать, ждут чего-то большего, чем фотографии стихотворцев, а тем более тех из них, о ком хорошо известно, что они как поэты никуда не годятся. Читатели стихов – а я надеюсь, что они ещё остались в России, – ждут вдохновенного творчества, а не поэтической политики в рамках своих тусовок.

Правда, в журнале об этом тоже есть, создатели выпуска это понимают: «Стихотворные школы, худо-бедно существовавшие лет десять назад (например, «сибирский экзистенциальный панк», воплощённый в творчестве группы «Гражданская оборона»), раздробились, рассыпались. Нынче каждый дует в свою дуду».

Возможно, вам попадался на глаза журнал «Поэтому»? Всё-таки первый его номер издан в сентябре прошлого года. Лучше бы его обозначили «нулевым», или «пилотным». Вот уже январь 2009 года, а № 2 ещё не появился. Почему? Из-за экономического кризиса? Из-за невостребованности первого номера? Думаю, что и поэтому тоже.

Но главное, как мне думается, в другом. Эта попытка издания первого гламурного поэтического журнала не вышла за пределы именно «гламурной» тусовки. Каждый дует в свою дуду. Ведь так и было задумано… А может ли быть поэзия гламурной, глянцевой, так сказать? Здесь есть серьёзное противоречие между целью и сутью. Уточнять не буду: и так всё ясно.

ВЕСЬ МИР – МАЛАХОВКА
Анжелина Полонская живёт в Малаховке. Многие её стихи так и подписаны – датой и местом создания. Она неизвестная поэтесса, хотя, понимаю, обидится на меня за это определение. Почему? Она автор нескольких книг – «Светоч мой небесный», «Небо глазами рядового», «Голос», лауреат каких-то международных премий, её книги выходили в Америках, ещё где-то. Но мир – это не заграница, мир – это Малаховка. А истинная поэзия – это не изданное, а ещё не написанное:

Где преломился век, где удивился глаз.
Если не вспыхнул свет – солнце сломалось в нас.

Будет и к нам лицом правда обращена,
странное чаепитие – страшная тишина.

Она в поиске, и поиск этот, может быть, только начат. Но уж точно никак не закончен. Правда ещё не обращена к нам лицом, но уже осторожно поворачивается:

Что к себе примеряла, на выдох и вдох,
оказалось – чужое, оказалось не то,
а в твоих каравеллах и дивных шелках
плыли все, кто о чуде вообще не слыхал.

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
Непонятно, почему произошла такая досадная ошибка. Книга Юрия Кузнецова, первая его большая книга за последние пятнадцать лет, которая должна была называться «Крестный путь», вышла под названием «Крестный ход». Как говорится, почувствуйте разницу… Вместо трагичного пути с непосильным крестом страстей и страданий – торжественный выход в расшитых золотом одеждах. Понятно, что эта торжественность никак не относится к жёсткой позиции безвременно ушедшего поэта. Какая роковая ошибка! Часто те, кто писал о парадоксальности творчества Юрия Кузнецова, попросту не могли принять её жестокой правды. Такой правды раньше в поэзии не бывало:

Отдайте Гамлета славянам! –
Кричал прохожий человек.
Глухое эхо за туманом
Переходило в дождь и снег.
…………………………………………
И приглушённые рыданья
Дошли, как кровь из-под земли:
– Зачем вам старые преданья,
Когда вы бездну перешли?!

Стихотворение, написанное тридцать лет назад – в 1978 году, сегодня звучит как написанное в наши дни. Ещё одна историческая бездна, а сколько их предстоит перейти…

ИМЯ В РАМКЕ…
Свою последнюю прижизненную книгу стихов «Происхождение вида. Стихи. Переводы» Александр Ткаченко подарил мне с доброй надписью ещё 8 июня 2007 года, сразу после выхода её из печати. Она вышла незадолго до его замечательной – и тоже последней прижизненной – книги прозы «Сны крымчака, или Оторванная земля». Мне понравилась новая ткаченковская книга стихов – своими неожиданными, как всегда у Саши, ритмическими ходами, отбором стихов для перевода в разделе «Отрывки неба» – среди авторов Роберт Фрост, Уильям Джей Смит, другие классики ХХ века. Я не буду останавливаться на её страницах – это не рецензия, а мимолётное воспоминание, но как пройти мимо туманного предвидения:

Всё, мальчики, играйте сами,
Я в эти игры больше не игрок.
Я лучше буду с небесами
Тянуть на па’ру звёздный срок. (…)

Откуда этот звёздный срок? Предчувствовал свой внезапный уход? Прощался? Не знаю…
Но что меня поразило сегодня, когда я снова пролистал страницы последнего – предсмертного – поэтического сборника Саши. То, что я не заметил, когда принял подарок и когда поставил книгу на полку. И только сейчас даже не увидел – понял, что фамилия автора на обложке – Александр Ткаченко – странным образом заключена в прямоугольную горизонтальную рамку, точь-в-точь так, как обрамляют фамилии авторов посмертно. Вообще в судьбе нашего друга случались мистические совпадения и предзнаменования… Что за мистика открылась в этом оформлении? И была ли эта рамка в июне, когда Саша подарил мне свою последнюю изданную при жизни книгу? Сегодня я начинаю в этом сомневаться.

ПОЧЕМУ?
Я нарушил привычный для газеты порядок рецензирования книг последнего года. Сегодня ситуация такова, что стихи, написанные сто лет назад, кровоточат, как будто созданы на наших глазах, а стихи сегодняшнего дня умирают ещё до их завершения.

Увы, все упомянутые мной книги, впрочем, как и единственный номер гламурного поэтического журнала, остались явно не замеченными литературной критикой или – того хуже – обойдёнными. Потому ли, что они хуже тех, замеченных, счастливчиков? Или по другим причинам? Почему? Так и хочется ответить: поэтому…

Сергей МНАЦАКАНЯН