Телеутский текст XX в.
Из собрания Н.П. Дыренковой
ОБРАЩЕНИЕ К БУДУЩЕМУ БУБНУ
ВО ВРЕМЯ РУБКИ ДЕРЕВЬЕВ ДЛЯ НЕГО
Если к хану ты войдёшь, не стесняйся,
если к пигу1 ты придёшь, не шатайся!
Перед ханом ты всегда просветлённым будь,
перед пигом ты всегда распрямлённым будь!
Если ты заговоришь, то пристойно,
если кланяться начнёшь, то достойно!
Если к хану ты придёшь – милости проси,
если к пигу ты войдёшь – знания проси!
Если действовать начнёшь – то на пользу,
если что-то сотворишь – то во благо!
Что увидишь – пусть всегда это помнит глаз,
что возьмёшь – пусть удержать сможет всё рука!
Приближайся к божеству с добрым словом,
обращайся к Небесам с чистым сердцем!
Если хана славишь ты – милость ожидай,
если с пигом говоришь – мудрости внимай!
Если ошибётся кам – будь его щекою,
если спотыкнётся кам – будь его стопою,
если в реку он войдёт – посохом предстань,
если на гору взойдёт – то опорой стань!
Если пошатнётся кам – не давай шататься,
если покачнётся кам – не давай качаться.
в пораженье одного кама не бросай,
злому глазу на него глянуть не давай!
Злонамеренного ты отгоняй от кама,
крепкорукого бойца отдаляй от кама!
Если будет отбегать, с камом отбегай,
если станет догонять, с камом догоняй!
Пусть глазастый никогда не увидит кама,
пусть имеющий камчу2 не огреет кама, –
через пёстрый перевал с камом проходи,
через водяной поток с ним же и бреди!
Легче пущенной стрелы, бубен, будь!
Горного ручья быстрей, бубен, будь!
Укрывающим в пурге, бубен, будь!
Помогающим в пути, бубен, будь!
Избавляющим от бед, бубен, будь!
Исцеляющим людей, бубен, будь!
Перевёл А. ПРЕЛОВСКИЙ
1 Пиг (бек) – здесь и далее (применительно к верховным духам) в значении: господин.
2 Камча – общетюркск. плётка.
3 В оригинале «водворившаяся». В.И. Иохельсон комментирует: «Здесь речь идёт о духе оспы или «поветрия», одним словом, о пришедшем вместе с русскими демоне».
4 Ненастоящий шаман – речь идёт, видимо, о шаманящем человеке, ещё не прошедшем обряда посвящения.
Интервью с поэтом и переводчиком, лауреатом Государственной премии Анатолием ПРЕЛОВСКИМ
– Анатолий Васильевич, вы много лет занимаетесь переводом эпосов народов Сибири. Расскажите немного о происхождении эпоса.
– Вообще-то происхождению эпоса посвящены обширные научные труды. Но будем кратки. Сначала давайте определимся с понятием эпоса. Эпос – это не сказки и легенды, это родовая память народа, сохранённая в сказаниях и передаваемая от поколения к поколению. Это великая поэзия, чудом дошедшая до нас. Первоначально человек пытался вступить в диалог с силами природы, чтобы заручиться их поддержкой. Реки, скалы, деревья, горы – всё имеет своих хозяев, духов. Духи могущественны и невидимы и только иногда являются избранным людям. До сих пор в Сибири существуют обряды ублажения духов. Например, хакасы, преодолевая горный перевал, приносят в дар духу горы монетку или необычный камушек, веточку или букетик цветов и просят: «Позволь войти и помоги вернуться». Широко распространён и обряд привязывания ленточек (чалама) к веткам дерева с загадыванием желания, просьбой, обращением к духу горы. Здесь можно сказать и о тотемных животных, хранителях определённого рода. Существовали роды хорька, орла, медведя, оленя, барса, лебедя, быка, волка и других. Животные эти покровительствовали тому или иному роду. Был, к примеру, культ Чингисхана в образе ястреба. У него просили всё, что угодно: хорошей погоды, прибавления скота, помощи в битве с врагом, избавления от болезни.
Но шаманские духи прежде всего играли роль посредников, проводников. У сибирских, например, тюрков был целый пантеон богов со своей иерархией, к которым обращался шаман от имени рода. Богам приносились жертвы: на раннем этапе человеческие, позже на алтарях закалывали жертвенных животных.
Вселенная древних сибиряков делилась на три мира: Нижний – обиталище злых духов и мертвецов, Средний или Срединный – земля людей, а Верхний – местопребывание божеств.
С веками вырабатывался так называемый культ предков. Когда человек, чем-то выделившийся (вождь, герой, силач), умирал, по представлениям древних, он уходил к «верхним людям» и становился защитником и хранителем своего рода. Стали появляться сказания об их подвигах и деяниях, слагались о них песни, им возносились молитвы. Сказания эти были достоянием только одного конкретного рода и хранились в тайне от других родов. Порой целыми неделями в зимние ночи сибиряне оставались зрителями театра одного актёра-сказителя. Таким образом и бытовал эпос, формировался менталитет народа. Важным был не столько сам сюжет, сколько заветы предков: как жить, как обращаться с богами и с природой, что в жизни ценить превыше всего?
– А каковы основные сюжеты сибирских сказаний?
– Фольклорная действительность в основном сказочная, волшебная, но не лишена и бытовых коллизий. Большей частью это, конечно, ратные сюжеты. Нападение врагов и борьба с ними. Возмездие за разор и насилие, спасение своего рода, племени, народа от гибели. Весьма широко представлены и варьируются мотивы сиротства, как следствия межплеменной вражды. Но сирота в эпосе – человек деятельный, благодарный людям за спасение и сам спаситель. Мотив, кстати, интернациональный, свойственный и русской былине. Немало сюжетов посвящено общежительству сибирских народов, как проблеме раздела или общего пользования тайгой и тундрой. Есть и охотничьи сюжеты, и сюжеты героического сватовства. Что интересно, герой легко путешествует по всем трём мирам, запросто обращается с богами и всевозможными духами. Он равен богам и сильнее духов и наделён, по сути, удивительной возможностью – быть человеком Вселенной.
– Как обстоит дело с сохранением и переводом текстов?
– Это, пожалуй, две самых больших проблемы. Для сохранения древних сказаний нужно как минимум две вещи: интерес к собственному эпосу самого народа и интерес государства, выражающийся прежде всего в форме финансирования. Необходимо выделять средства и на издание книг, и на достойный гонорар переводчикам. В Венгрии, например, издаются несколько журналов, посвящённых фольклору, у нас же нет ни одного. Не изучается фольклор и в школах, хотя, по-моему, введение в школьную программу изучения эпоса своего народа не помешало бы и, возможно, гораздо больше повлияло бы на формирование мироощущения молодёжи, чем, скажем, история о Гарри Поттере. Такое уникальное явление, как сказительский театр, умерло, ещё в 40-е годы XX века. Настоящего шаманского камлания с горловым пением и степенным, без резких движений и прыжков, хороводом (кстати, не круговым, а линейным) тоже уже не увидишь.
– Кстати, о шаманах. Кому отводилась в племени такая роль?
– Шаманство передавалось по наследству. Шаман для человека прошлого был существом особым, посвящённым в таинства общения с силами природы, с божествами и духами, насылающими болезни или приносящими счастье и удачу. Он был и лекарь, и предсказатель, и участник театра одного актёра. Шаман мог и умел перемещаться по всем трём мирам Вселенной, вступать в контакт с неземными силами, поддерживать связь людей с их предками. Шаман должен был быть поэтом в душе, а не только пользоваться готовыми наследственными стихотворными текстами. У народов Сибири, надо заметить, богатейший стихотворный шаманский фольклор, записанный в XIX веке отечественными этнографами и фольклористами, самым обширным было собрание бурятского этнографа М.Н. Хангалова. Шаманская поэзия родственна эпической поэзии богатырских сказаний, в тесной связи с пословицей и поговоркой, с благопожеланием и наставлением, даже с таким тёмным жанром, как проклятие или, по меткому замечанию Хангалова, «злопожелание». Все эти стихотворные формы уходят своими корнями в глубокую древность.
– Давайте вернёмся к переводу. К какому времени отнести первые попытки и что было сделано в XX веке?
– Собирание фольклора народов сибирского Севера началось давно: с первыми сведениями о них, с отправки в Москву донесений – землепроходческих казацких «скасок». Одними из первых стали прислушиваться к национальному фольклору православные священники-миссионеры, хорошо изучившие быт народов и их языки. Здесь следует назвать пионеров сибирской фольклористики. Это В. Радлов, В. Вербицкий, Г. Новицкий, С. Патканов, Н. Катанов, В. Тан-Богораз, А. Попов, Г. Прокофьев, Н. Дыренкова и многие, многие другие.
До начала 1930-х годов сибирская фольклористика была на подъёме. Но в период массовых репрессий понесла необратимые потери: уничтожали шаманов, сказителей, фольклористов – как националистов, жгли архивы, отключали от работы учёных, опечатывали фольклорные хранилища. Период замалчивания сибирского фольклора был долгим. Только в 60–70-е годы появились капитальные труды и научные публикации национального фольклора, в том числе и записи сказительских версий стихотворных эпических произведений.
Вообще в XX веке были переведены почти все крупнейшие эпосы народов Сибири. Художественный перевод мансийского сказания «Янгал-маа» в начале 30-х годов был сделан поэтом и этнографом М. Плотниковым. После появляются переводы эпоса алтайского сказителя Н. Улагашева, выполненные новосибирскими поэтами Е. Березницким, К. Урмановым, Е. Стюарт, И. Мухачевым, – книга «Алтай-Бучай». Вскоре публикуется перевод якутского «Ньургуна Боотура» А. Штейнберга, выходят переводы шорских сказаний А. Смердова. Бурятским эпосом «Гэсэр» занимались С. Липкин, В. Солоухин. Крупный алтайский эпос «Маадай-Кара» перевёл по образцу С. Липкина новосибирец А. Плитченко.
Сам я заинтересовался сибирским эпосом в 1957 году и с тех пор перевёл не один десяток сказаний.
– А с какими трудностями и особенностями перевода столкнулись лично вы?
– Начнём с того, что у сибирского эпоса тоническая система стихосложения, хореическая или дактилическая метрика, а рифмовка, точнее анафорические созвучия – стоят в начале строки, а не в конце. Эти особенности необходимо учитывать. А в древних текстах, например в тюрско-монгольском эпосе, рифмуются и начало, и конец строки, и ещё середина. Создаётся ощущение, что строки насквозь прозваниваются.
Для того чтобы сохранить образную и повествовательную структуру текста, поэтику оригинала, я разработал так называемую строфему. Строфема – особый вид строфы, обычно от двадцати до сорока строк. Столбец текста делится на эпизоды, сообразно сюжетной конкретике. Такой метод расставляет, как мне кажется, необходимые смысловые акценты и, кроме того, способствует более лёгкому усвоению непростого интонационно-образного рисунка конкретного произведения. Естественно, рифменный рисунок строфем, как и стихотворный размер, для каждого сказания должны быть строго индивидуальны.
Подрифмовка в начале строки меняет синтаксис, и чаще всего глагол оказывается перед существительным, что образует почти сплошные инверсионные ряды. В русском языке столь частое употребление инверсий не оправданно и, с одной стороны, передаёт уникальную интонацию сказителя, с другой – перестаёт работать как художественное средство из-за частой повторяемости.
Ещё одна сложность – пышные имена героев, звучащие довольно коротко на родном языке, в переводе получающиеся очень длинными. Как правило, имя несёт в себе информацию о носителе и о его роде, титуле и т.д., поэтому перевести имена одним словом не представляется возможным. Скажем, имя героя могло расшифровываться так: Могучий хан, ездящий на гнедом коне. Этой проблемой специально занимались учёные-фольклористы. В конечном итоге решено было адаптировать имена к переводу на русский язык.
Надо сказать и о том, что я приверженец русской переводческой школы, которая предполагает осуществление стихотворного художественного перевода с подстрочного или научного прозаического перевода. Это переводы не лингвистические, а смысловые: скорее из поэзии – в поэзию.
– Известно, что национальные алфавиты у сибирских народов появились довольно поздно, многие только в начале XX века. Что послужило для них основой?
– До XII века у сибирских тюрков существовала орхоно-енисейская письменность, включающая в себя несколько алфавитов. На ней высекались на могильных стелах надписи павшим воинам. После нашествия монголов эта письменность была практически утрачена. И только во второй половине XIX века немецкий лингвист Бётлинк, посетив Якутию, изобрёл систему фонетической записи текстов, впоследствии получившую название системы Бётлинка–Радлова. Это были специальные значки, буквы-звуки, гласные и согласные, по сути, готовый алфавит. Позже были созданы уже современные национальные алфавиты народов Сибири на основе кириллической азбуки, а их, народов, надо заметить, немало: алтайцы, тувинцы, буряты, долганы, кеты, кумандинцы, манси, нганасаны, ненцы, орочоны, селькупы, сибирские татары, теленгиты, телеуты, тофалары, тувинцы, хакасы, хамниганы, ханты, чалканцы, чулымцы, шорцы, эвенки, эвены, энцы, юкагиры, якуты и другие. К счастью, фольклор – искусство устной речи, поэтому даже несколько веков отсутствия письменности не оборвали повествование наших предков, дав нам, их потомкам, возможность приобщиться к уникальной эпической культуре сибирских народов.
– Как по-вашему, существует ли связь эпоса и современности? И насколько необходимо человеку нашего времени знакомиться с древними эпосами?
– Связь, безусловно, существует. Эпос определяет национальное самосознание, менталитет народа. Родовая память – это не просто определённые события, вымышленные или реальные, уложенные в более или менее интересный сюжет. Это целая философия, ставящая перед человеком экзистенциальные вопросы: как и зачем жить, какими этическими критериями руководствоваться, на что опираться и во что верить. Эпическое сознание – особая форма мировосприятия, помещающая личность в родовой, а шире – во вселенский контекст и тем самым защищающая её от абсолютного одиночества в мире, спасающая от чувства покинутости и беззащитности. Эпос воспитывает в нас первородного человека, целомудренного, природно чистого, противостоящего силам зла, иноземной моде на секс и насилие, сохраняющего своё, сакральное знание, не давая перетечь ему в нечто преходящее.
Нам, россиянам, живущим веками в небывалом общежитии народов, должно знать друг о друге как можно больше: сообщаться и на фольклорном уровне.
Без знания эпоса, по-моему, будет неполноценной и современная литература. Утратив связь с прошлым, трудно создать гармоничное художественное пространство. И тем более – гармоничную не книжную реальность. А разве не к этому во все времена стремился человек?
Беседу вела