О.Л. Фетисенко. Гептастилисты. Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. – Санкт-Петербург: Издательство «Пушкинский Дом», 2012. – 808 с. – 1000 экз.
Константин Леонтьев, «пламенный реакционер» второй половины XIX века, в той или иной мере известен многим. В наши дни слово «охранитель» ассоциируется с недалёким отроком, подрабатывающим «троллингом» и «флудом» в блогосфере; в лучшем случае – с политологом, уныло рассуждающим о кознях Запада и призывающим сварить либеральную оппозицию в масле. Разумеется, даже сопоставлять Константина Леонтьева с этими персонажами было бы несерьёзно. Самобытный мыслитель восставал против европейского либерализма, так как считал, что тот убивает «цветущую сложность» мира. Его антизападничество – это «эстетический мятеж против обмещанившегося века». Да и сама жизнь Леонтьева – это иллюстрация его тезиса о «цветущей сложности». Участник Крымской войны, на которой он выполнял обязанности батальонного лекаря, небезызвестный в своё время писатель, публицист и цензор. Дипломат, отменно изучивший Балканы. Тайный монах Оптиной пустыни. И, наконец, философ, создатель учения о «гептастилизме», одновременно реакционного и революционного.
«Гептастилисты» Ольги Фетисенко – не развлекательное чтение и не «Леонтьев для чайников». Монография демонстрирует добротный фундаментальный подход, подзабытый нами в эпоху 140-знаковых откровений. В книге цитируются малоизвестные сочинения Леонтьева, многие из которых сохранились только в черновиках. Тщательному анализу, граничащему с вивисекцией, подвергается его художественная манера. Исследователь уделяет внимание родословной и биографии Леонтьева, извилистой эволюции его философских взглядов.
Так, в молодости он мечтает об «устройстве общества на прочных физиогномических началах» и «распределении занятий и труда… сообразно с натурой». Разочаровавшись в «утилитарных» взглядах, он приходит к славянофильству, но греко-болгарская распря, «отложение болгар от Вселенской Цареградской Церкви» заставляет его «колебаться в слепой и пламенной вере в славянство». Вершиной его философских и, как сказали бы сейчас, геополитических исканий и обобщений становится идея создания «С Россией во главе Великого Восточно-Православного Союза». Эта антитеза «среднего европейца» должна быть устроена на принципах «гептастилизма», или «семистолпничества».
Примечательно, что сам философ не сформулировал учение о «семи столпах» в целостном виде. Неспроста Ю.Н. Говоруха-Отрок определяет Леонтьева как «писателя… чрезвычайно разбросанного и хаотичного». Книга о семи столпах, о которой мечтал Леонтьев, в итоге так и не была написана. Исследователь реконструирует религиозную, политическую, юридическую, философскую, бытовую, художественную и экономическую составляющие гептастилизма на основании леонтьевских «Писем о Восточных делах».
Мыслитель представляет теократическое государство, где приверженность религии была бы выше национальной принадлежности («если русские, например, изменят православию, они погубят своё государство, но православие найдёт себе более достойных, твёрдых и пламенных сынов»). При этом он ратует за «особую пропаганду за утверждение самобытных вкусов». «Местное самоуправление с мужицким оттенком в уездах» должно сочетаться с «отеческим самоуправством наверху». В эпоху, когда во всём мире, и в России в том числе, стираются сословные барьеры, Леонтьев отстаивает незыблемость сословного неравенства, при этом заявляет, что «хорошо бы прикрепить и дворян к земле (личной собственности)».
Большая часть монографии посвящена «собеседникам и совопросникам» Леонтьева. От К.П. Победоносцева («умом робок» – жёстко припечатал его однажды Леонтьев) до «отставного нигилиста» Л.А. Тихомирова. Подробно рассказывается о полемике философа с Достоевским и «бедным рыцарем славянофильства» Сергеем Шараповым.
Исследователь, как и многие биографы Константина Леонтьева, отмечает «умственное одиночество» философа. Он полушутя говорил о своём «иезуитском ордене», но «этот план остался у нас в зародыше, заглавием ненаписанного романа», цитирует Фетисенко упомянутого выше Тихомирова. Большинство последователей Леонтьева никак себя не проявили, и, если бы не их принадлежность к обществу «гептастилистов», они бы канули в безвестности.
Казалось бы, при чём здесь дракон? Будучи по образованию естественником, философ подвергает серьёзному научному анализу это мифическое создание. Подробно расписав, почему дракон не мог существовать в том виде, как его представляли древние, и иметь те крылья, которые ему приписывали, Леонтьев отмечает, что «баснословный дракон» отчасти напоминает ископаемого птеродактиля и современных ящериц рода Draco, способных к планирующему полёту на перепонках. «Нет ничего в уме человеческом, чего бы не было прежде или не будет после в природе вещей. Таково… и моё новое учение Эптастилизма… Оно не бред фантазии… а нечто действительно возможное», – приводит Фетисенко выдержку из черновика Леонтьева.
Учение это, как мы отметили выше, не приобрело законченного вида, сохранившись до наших дней разбросанным по письмам и черновикам. Может быть, однажды оно выйдет за пределы научных монографий: самые невероятные социальные утопии иногда получают путёвку в жизнь. А может быть, так и останется предметом исследований историков и филологов, избравших областью научных изысканий наследие Константина Леонтьева.
Владимир ТИТОВ