Если подразумевать под рабочими лиц, занимающихся исполнительным физическим трудом, то таковых в стране насчитывается 30 миллионов, что составляет 40% экономически активного населения. Из них 10 миллионов – это именно промышленные рабочие. Ещё 6,5 миллиона человек работают водителями и машинистами. Показательно, что эти цифры в целом совпадают с данными исследования начала 2000-х годов «Современный рабочий класс России в зеркале статистики». Согласно тем подсчётам, в стране тогда насчитывалось 29,8 миллиона рабочих.
То есть рабочий класс продолжает оставаться достаточно многочисленной социальной группой, несмотря на деиндустриализацию, которая проехалась по нему гигантским катком. Всего, как считают, количество рабочих сократилось, по сравнению с советскими временами, в полтора раза. Сокращалось и промышленное производство. Вот яркий пример – в середине 90-х годов в РФ ежегодно выпускали 12–15 тысяч металлорежущих станков с числовым программным управлением (ЧПУ), а в нулевые оно упало до 100 штук в год. Деиндустриализация продолжилась, несмотря на некоторые положительные сдвиги в промышленности. Так, если в 2005 году в России насчитывалось 46 тысяч текстильных фабрик, то в 2009 году их осталось 27 тысяч. Количество предприятий, производящих машины и оборудование, уменьшилось с 74,2 до 49 тысяч.
Зато стало больше занятых в сфере добычи полезных ископаемых – 17,5 против 14,5 тысячи. К тому же многие машиностроительные заводы остались таковыми только по своему названию. В середине нулевых старший научный сотрудник Социологического института РАН (Санкт-Петербург) Борис Максимов сделал такое вот интересное наблюдение: «Например, на Кировском (машиностроительном) заводе в Петербурге продукция металлургических цехов составляет более 60% (при этом лишь незначительно потребляется самим предприятием); на заводе турбинных лопаток во время нашего обследования механообработка была полностью остановлена (с соответствующим сокращением рабочих), работало только металлургическое производство, отливавшее дефицитный (дорогостоящий) по составу металл в так называемые муфты, позволявшие вывозить металл под видом изделий. Такие вот коллизии сырьевой экономики.
При этом, в «нулевые», в результате кризиса больше всего пострадали именно высококвалифицированные рабочие. По приблизительным подсчётам, до кризиса доля рабочих в «армии» безработных составляла 85%, после 2008 года она снизилась приблизительно до 78% – за счёт вливания потерявшего работу «офисного планктона». Но в то же самое время произошла некая перегруппировка внутри «безработных рабочих». Доля рабочих низкой квалификации после кризиса снизилась в 1,7 раза, а рабочих высокой квалификации, напротив, возросла в полтора раза.
Каково же настроение рабочего класса, как он относится к ситуации? Судя по опросу фонда «Общественное мнение», к социально-психологическому типу «спокойные и удовлетворённые» отнесли себя 24% респондентов, к «жизнерадостным оптимистам» – 17%. А вот 9% записали себя в «безразличные», 23% – в «раздражённые и тревожные». К «унылым и растерянным» примкнули 16%, а к «злым» – 8%. Недовольных очень много, но долгое время это почти никак не выражалось. Более того, рабочий класс демонстрировал некую социальную апатию, в отличие от средних городских слоёв, проявивших (для многих – неожиданно) протестную активность в 2011–2012 годах.
Данная апатия уходит своими корнями в советское прошлое, когда государство (1950–1980-е годы) выступало как этакий тотальный патрон, заботящийся о постепенном подъёме благосостояния всех слоёв в обмен на отказ от общественной самодеятельности. Автор этих строк вовсе не сторонник «валить» всё на СССР, у этого патернализма были и свои плюсы, общество очень уж устало от предвоенных и послевоенных модернизационных напрягов и желало спокойного, максимально бесконфликтного развития. Это был своего рода негласный социальный договор власти и народа.
После 1991 года договор был нарушен, но, что весьма интересно, общество продолжало рассматривать государство как патерналистское, пусть даже и в перспективе, ожидая «возобновления» договора. К тому же сохранялись некоторые черты, присущие «социалистическому» (на самом деле, госкапиталистическому) строю. Всё-таки оставались – бесплатное образование и лечение, не было такой массовой безработицы, как на Западе, и т.д. А в «нулевые» людям даже кое-что перепало от высоких цен на нефть.
Рабочий класс, провозглашённый гегемоном, некогда был весьма опекаемым идеологически, что и явилось главной причиной его слабой общественно-политической мобильности. Однако чем более нарастают кризисные тенденции и чем хуже ситуация в экономике, тем более отчётливо понимание того, что никакого патернализма давно уже нет, а есть капитализм – пусть даже и весьма специфический. Наметилось массовое закрытие промышленных предприятий, что уже попахивает новым витком деиндустриализации. Так, группа компаний «Объединённые машиностроительные заводы» (ОМЗ) приняла решение, которое может сильно ударить по сотрудникам «Уралмашзавода». Руководство закрывает металлургическое производство, являющееся основным. После этого, как предполагают эксперты, закроется и сам завод – в течение двух-трёх лет. Экс-директор завода Юрий Кондратов сообщает: «Выведен из строя большой производственный корпус площадью 56 тысяч квадратных метров, на котором собирались прокатные станы, ликвидированы ремонтный цех и поточное производство экскаваторов и буровых установок. В 70–80-е годы мы выпускали более 400 буровых установок в год, сегодня их делают пять-семь штук в год».
В этих условиях рабочие начинают самоорганизовываться. Нарастает протестное движение – так, по данным Центра социально-трудовых прав (ЦСТП), в прошлом году произошло 277 акций протеста, а это даже больше, чем в кризисном 2009-м. При этом 40% составили забастовки, голодовки, перекрытия путей и т.п. Наращивают своё влияние в массах и «боевые» профсоюзы, которых часто противопоставляют «официальной» Федерации независимых профсоюзов (ФНПР), по некоторым данным, теряющей в год по миллиону членов. Взять, к примеру, Межрегиональный профсоюз «Рабочая ассоциация» (МПРА). Сегодня его ячейки существуют на многих предприятиях. И они достаточно многочисленны, только на «Фольсквагене», в местной первичке, состоит 1,7 тысячи человек. При этом сама МПРА входит в состав более крупного профсоюза – Конфедерации труда России (КТР), который тоже отличается «боевитостью» и насчитывает 2 миллиона человек.
Могут возразить, что бастуют не только рабочие, но и служащие. Это, конечно, так. Но большинство бастующих составляют именно рабочие. Вообще тут налицо некая «социологическая проблема». Существует мнение, что рабочих вовсе не стоит выделять в некую отдельную группу. Дескать, сейчас все, кто получает зарплату и «пашет на дядю», являются пролетариями. Но, во-первых, этак можно было говорить и сто лет назад, когда точно так же существовал «конторский пролетариат». А во-вторых, труд индустриального рабочего имеет свою специфику. Это всё-таки исполнительный физический труд. И данная специфика накладывает свой отпечаток.
Разумеется, нельзя говорить о том, что один вид общественно полезной деятельности труднее другого, везде есть свои проблемы. Но физический труд на промышленном производстве требует большего напряжения, дисциплины и организации – хотя бы уже тем, что в большинстве случаев он охватывает весьма многочисленные коллективы. Вот почему индустриальные рабочие могут быть как самыми «послушными» и «спокойными» (в условиях патернализма), так и самыми «буйными» и «опасными». В последнем случае они используют свои навыки «фабрично-заводской» организации в довольно-таки разорительном для работодателя массовом забастовочном движении. Понятно, что научно-технический процесс, вместе с сопутствующей ему автоматизацией, снижает значение физического труда и приближает рабочего к специалисту. Но песня эта очень длинная. К тому же данный процесс тормозится новыми деиндустриализаторскими тенденциями.
Бывший «гегемон» ещё скажет своё собственное слово. И оно может сильно не понравиться самым разным политикам (левым и правым), которые слабо взаимодействуют с зарождающимися массовыми движениями конкретных социальных слоёв.
♦ Минэкономразвития представило скорректированный прогноз социально-экономического развития России на 2014–2015 годы. Согласно ему, в будущем году ВВП России снизится на 0,8%, в рецессию российская экономика может войти уже в первом квартале. Инфляция составит 9% в нынешнем году и 7,5% – в следующем, а объём экспорта из России в наступающем году снизится до 432 млрд. долларов. Валютный курс в 2015 году, по прогнозу Минэкономразвития, будет колебаться около 49 рублей за один доллар. Уровень безработицы может вырасти до 6,4%.
♦ Производство машин специального назначения по итогам января–сентября 2014 года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года снизилось более чем на 15%, по сравнению с 2008-м – на 72%. Такой результат обусловлен в первую очередь снижением спроса со стороны добывающих компаний. Наблюдается спад и в сфере металлургического оборудования. Рост отмечен только в производстве оборудования для переработки мяса. Производство холодильников сократилось почти на 10%, а стиральных машин – более чем на 4%. Производство легковых автомобилей за десять месяцев снизилось на 8,2%, а их продажи – на 12,7%. Правда, с октября темпы падения спроса начали замедляться. Сыграла свою роль запущенная государственная программа утилизации (из бюллетеня Информационного агентства AK&M «Отрасли российской экономики: производство, финансы, ценные бумаги»).