Вьетнамские записки, радостные и горькие одновременно«Пролетаем над дружественным Казахстаном… Пролетаем над мятежным Афганистаном… Пролетаем над прекрасной Индией… Подлетаем к свободолюбивому Вьетнаму...» – развлекала нас стюардесса.
Никогда не думал, что Вьетнам так далеко. Я привык считать, что он рядом, что он всегда где-то рядом. Это понятно – я взрослел в те времена, когда все последние известия начинались фронтовыми сводками из вьетнамских джунглей. Маленькая страна схватилась в неравном бою с Соединёнными Штатами Америки, которые десять лет выжигали напалмом целые деревни, ковровыми бомбардировками выкорчёвывали древние джунгли, ядохимикатами вытравляли всё живое, оставляя на месте цветущих полей марсианские пустыни...
А ведь не дрогнул Вьетнам, победил.
Приземлились ночью. Встречали нас с цветами.
По ночной, пустынной дороге мчимся в Ханой. Впервые увидел странную вьетнамскую архитектуру – стоит дом, к примеру, пятиэтажный, но весь этаж состоит из одной-двух комнат. Кто-то из нас удивился – все дома тёмные, ни одного светлого окна.
– Ребята, три часа ночи! – рассмеялся наш провожатый Хоанг Тхюй Тоан, прозаик, поэт, переводчик. Кстати, во Вьетнаме многие писатели по совместительству и переводчики. Раньше переводили с русского, сейчас – с английского.
Поселили нас в старом городе, в маленькой гостинице «Спирит-Ханой» – переводите, как хотите, название позволяет проявить фантазию.
Потом уже, утром, опять же на рассвете, мы осознали щедрость этого подарка. Старый Ханой – особая страна, которая, похоже, живёт, как и сотни лет назад. Маленькие кафешки, ресторанчики, на тротуаре низенькие столики, у которых можно расположиться, сев прямо на асфальт, тут же кипит котёл с каким-то варевом, стелется вкусный дымок от жареных каштанов. А мелкие лавочки, заваленные сокровищами – бронзовые подсвечники с черепахами и аистами, статуэтки Будды из металла, нефрита, самшита, шкатулки, инкрустированные перламутровыми раковинами… Перечислять бесполезно. Часто всё свалено в одну кучу, и нужны время, усердие и тревожный трепет в душе, чтобы в этом ворохе высмотреть вещицу, которая будет украшать твой дом и после тебя.
Я высмотрел такую вещицу. Нужен был нюх старого любителя свалок, чтобы увидеть в пыли чёрную от времени бронзовую фигурку буйвола. Когда я сдул с неё пыль веков, глазам моим предстало нечто потрясающее. На спине буйвола сидел мальчик и держал в руке перед глазами книгу. К тому же к одному рогу буйвола была привязана целая стопка книг.... Колебаний, брать или не брать, не было ни единой секунды.
В старом Ханое полно туристов со всего мира, но самые заметные – двухметровые старики с военной выправкой. Это американцы, солдаты, которые когда-то бомбили эту страну. Видим, любопытно им стало – что же осталось после их усердия тридцать с лишним лет назад.
А всё осталось. Как жила страна тысячи лет, так и живёт. Чингисхана громили в своё время, китайцев, французов, японцев… Так что американцы оказались в общей компании побеждённых. Но что больше всего удивляет этих мужественных старцев – доброе, радушное, улыбчивое к ним отношение со стороны вьетнамцев. И не только молодых, пожилые люди, которым от них же досталось в своё время, так же добры и великодушны.
Но эти великодушные, доверчивые и улыбчивые люди – самые мужественные и несгибаемые воины. Потому что великодушие – это душевная щедрость, которая идёт от силы характера и цельности личности. И доверчивость – это тоже сила. Вспомните наших отцов и дедов шестьдесят с лишним лет назад, посмотрите им в глаза на старых снимках – доверчивость и простодушие. Взгляните на портреты гитлеровских военачальников – спесь, высокомерие, превосходство. А портреты наших маршалов… Всё-таки простодушие сильнее надменности, выше, талантливее.
Вечером – встреча с вьетнамскими писателями. Мы приехали более чем через десять лет с тех пор, как в Ханое была последняя делегация русских писателей. Прозвучали лестные для нас слова…
– Русская литература – великое культурное достояние вьетнамского народа. Многие наши писатели и поныне сохраняют преданность русской литературе. Мы храним память о тех временах, когда были вместе в самые тяжёлые испытания, которые выпали на нас. Была война, и мы прекрасно помним – в те годы питались хлебом из России. И духовная наша пища тоже была из России. Мы охотно переводили ваши книги на вьетнамский язык, а наши писатели печатались в Москве… И каждый, кому посчастливилось напечатать книгу в России, становился самым уважаемым писателем здесь, во Вьетнаме. Почему всё это кончилось? Ведь мы братья по оружию!
И наконец прозвучали слова, которые я слышу до сих пор…
– Куда же вы подевались?
Самое горькое то, что в этих словах не было укора или обиды. Да, опять простодушная доверчивость, недоумение – может, случилось нечто такое, чего мы не знаем? И нам оставалось только разводить руками и моргать виноватыми своими глазами.
Местный прохладительный напиток под названием «Ханой-водка» продаётся в разных ёмкостях. Если вы купите бутылку 0,7, то крепость напитка будет 39,5. Если возьмёте бутылку 0,25, то крепость составит всего 29,5 градуса. В том же оформлении, с той же этикеткой и тем же, уже милым сердцу, названием. Если совсем отощаете или по состоянию здоровья возьмёте мерзавчик ёмкостью 0,15, тот пить придётся действительно прохладительный напиток в 19,5 градуса.
Как говорится, Восток – дело тонкое.
Во времена наших добрых с Вьетнамом отношений МИД России располагался в роскошном особняке в дипломатическом квартале Ханоя, в самом центре города. Но предыдущий президент (имя его я знаю, но стараюсь забыть, как говорили римляне) решил, что это нам ни к чему. И теперь посольство великой России на окраине города, в спальном районе Ханоя.
Так что «отступала грозная броня».
Выяснилось, что председатель правления Союза писателей Вьетнама Ху Тхин – бывший танкист. И в подтверждение он на чистом русском языке пропел: «Мчались танки, ветер поднимая, наступала грозная броня, и летели наземь самураи под напором стали и огня!»
Следующий куплет мы пропели уже вдвоём под восторг всего зала… «И добили – песнь тому порука, всех врагов в атаке огневой три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боевой!».
Отвлекусь. А помните недавние времена, когда мы, пристыженные собственной неполноценностью, в угоду заокеанским ценителям наших песен меняли слова, вычёркивали всё, что они могут не одобрить, – очень хотелось понравиться, да, Борис Николаевич? В угоду японцам не решались произнести слово «самурай», в угоду немцам коверкали священные строки, опасаясь, что им не понравятся слова, с которыми побеждали наши отцы – «Артиллеристы, Сталин дал приказ!».
Вьетнамцы тоже громили самураев, а сейчас у них с Японией вполне дружеские отношения. Но они не стесняются петь истинные слова нашей песни – «И летели наземь самураи под напором стали и огня».
Но, кажется, что-то меняется и в нашей нравственной атмосфере.
После ужина решили пройтись по ночному Ханою. Жизнь кипела и в позднее время. Клокотали котлы на тротуаре, вокруг низеньких столиков на асфальте сидели весёлые мужчины и женщины, пылали костерки и поднимался дымок от громадных вогнутых сковородок с жареными каштанами.
Очень много лавочек с живописью. Масло, гуашь, карандашные наброски. Много копий Ван Гога, Гогена, Матисса, других импрессионистов. Это то, что оставили французы после своего здесь пребывания. Кстати, и гостиницы украшены не экзотическими вьетнамскими пейзажами, а копиями картин тех же художников.
Ну что ж, не самое худшее напоминание оставила о себе Франция.
В одну из лавочек мы всё-таки зашли. Узкое помещение, высокий потолок, стены сплошь увешаны картинами. Художники, судя по всему, не оканчивали наших художественных институтов и потому писали кто как мог. Хозяин, прислушавшись к нашему разговору, осторожно приблизился:
– Россия?
– Россия.
– Очень хорошо! – И он удалился куда-то в подсобные помещения. Вышел через несколько минут с громадной бутылью, наполненной зеленоватой жидкостью, в которой плавало нечто растительное, вьющееся. После первой рюмки, которую мы выпили не без опаски, хозяин рассказал, как он ездил на заработки в Россию. Работал на каком-то курском заводе. Платили мало, обижали, но рассказывал он об этом легко, незлобиво, со счастливой улыбкой. После второй рюмки я понял, что ничего лучше в своей жизни не пил. У странной настойки была полная прозрачность, цвет глухой зелени, крепость около пятидесяти, вкус растительной горчинки, не перцовой, не обжигающей, нет, мягкой. Этот вкус ещё какое-то время оставался во рту, как бы напоминая о себе, как бы призывая повторить.
И мы повторили. Говорили о смысле жизни, о пространстве и времени, о поэзии и прозе – каждый говорил, о чём хотел, не дожидаясь, пока замолкнет собеседник.
Расставались со слезами на глазах, клялись увидеться вновь…
А на следующий вечер мы были в гостях у известного вьетнамского художника Чан Куан Нгока. Дом у нашего хозяина был неплохой – пятиэтажный. Но, как это водится во Вьетнаме, по две комнаты на каждом этаже, а между ними лестничный пролёт. На первом этаже мы пили чай, а на пятом смотрели картины художника.
В мои годы уже неприлично часто испытывать потрясение, пора бы уже всего насмотреться, но тут я дрогнул. Как вы думаете, что пишет этот немолодой уже мастер Чан Куан Нгок, человек, объехавший весь белый свет, написавший дюжину книг, проведший не одну выставку в разных городах и странах… Что он изображает на своих полотнах? Что тревожит душу его и заставляет вновь и вновь подходить к чистому холсту?
Он пишет Россию. Вот громадное панно – православный монастырь в псковских лесах. Храм Покрова на Нерли. Заснеженные избы в сибирской деревне. Тобольский кремль на высоком берегу. Тропинка в осенней берёзовой роще… Портрет моряка, приехавшего на побывку в свою деревню, портрет старой крестьянки…
Сотни работ – живопись, рисунки, наброски. О чём мечтает в свои годы Чан Куан Нгок? О выставке в России. Именно здесь он хочет отчитаться о прожитой жизни, о работе, которой свою жизнь посвятил.
– Годы, проведённые в России, до сих пор светятся в моём прошлом, – сказал художник на прощание.
Помочь бы ему, а? Господа, принимающие художественные решения… Поднатужьтесь, ради бога! Ведь наш человек… Тридцать пять лет он не был в России, не расставаясь с ней в душе!
А потом мы поднялись на крышу, где художник в каждое полнолуние общается с Буддой, любовались ночным Ханоем, потом пили зелёный чай, пили за наши будущие встречи в Москве... И висел над столом, висел всё тот же вопрос: ребята, куда же вы подевались?
Город Хошимин. Бывший Сайгон. Именно здесь, в его окрестностях, шли наиболее тяжёлые бои тридцать с лишним лет назад. Сейчас часть джунглей огорожена и здесь создан музей. Как у нас принято говорить – музей боевой славы. Только побывав здесь, начинаешь понимать, что такое ковровое бомбометание. Уже заросшие воронки – метров двенадцать в диаметре, метров пять-шесть глубиной, а свежие они были куда больше. Защитники демократических ценностей сбрасывали бомбы в тонну весом, не меньше. Воронки идут одна за другой впритык, площадь покрывалась полностью, здесь ничто не могло уцелеть.
И даже в таких условиях выживали. Благодаря подземным ходам, которые пронизывали окрестности. В полном смысле слова из-под земли возникали партизаны, наносили удары по базам, аэродромам, казармам противника и снова уходили под землю. Исчезали, не оставляя следов. Поэтому бомбы американцы сбрасывали в основном, чтобы уничтожать, обрушивать эти подземные ходы. Да, конечно, многое удавалось, но ходы были проложены в три этажа, каждый этаж всё ниже, углублялись на десять–пятнадцать метров. Спасала система многочисленных выходов на поверхность.
Мы попробовали пройтись по некоторым ходам – страшновато, но, наверное, привыкнуть можно.
Ежегодно в самом большом зале Хошимина собираются писатели города за накрытыми столами, шумно друг друга приветствуют, представляют новых членов союза, чествуют юбиляров, награждают лауреатов, выпивают, что бог послал…
Вот бы и нам так! Худосочные фуршеты для избранных не идут ни в какое сравнение.
И, наконец, тёплая и радушная встреча с коллективом совместного российско-вьетнамского нефтедобывающего предприятия «Вьетсовпетро».
Прекрасный, ухоженный городок со всеми необходимыми для жизни службами. Но больше всего мне понравилась библиотека. Сообщить нашим хозяевам какие-то московские новости мы не могли по той причине, что в городке принимаются едва ли не все каналы центрального телевидения.
А вот они – порадовали. Уже в Москве мы получили радостную весть, что предприятие готово оплатить издание двух антологий – поэзии и прозы на русском и вьетнамском языках
Виктор ПРОНИН