Автор этого эссе – известный петербургский писатель, прозаик и «литературный старатель», как он сам себя называет, Евгений Белодубровский. Отличается Евгений Борисович и на ниве других жанров – в частности, сочиняя оригинальные миниатюры о писателях или о собственных литературных находках. А теперь ещё решил заняться стихотворчеством, в чём нам и признаётся.
Я не пишу стихов. Хотя и писатель. И, смею думать, неплохой: иным я себя не мыслю с самой школьной скамьи. Скажу лишь, что моя «Сага о пальто» (второе издание под названием «Тринадцать петербургских пальто», отпечатанная очень приличным на сегодняшний день тиражом в 5 тысяч экземпляров), к моему великому удивлению и радости, разошлась почти мгновенно на ура. Сначала её расхватали в «Книжной лавке писателей» на Невском, и в то же время она появилась целыми стопками на самом виду с моей фамилией в киосках «Первая полоса» при входе на все станции метро. И там и там – мой читатель, не проходящий мимо Невского и пользующийся исключительно метрополитеном.
Нет, на случай, конечно, я могу сочинить и написать какие-то стихи (ведь наше профессиональное ремесло – слова, а за ними уже звуки и образы, или наоборот, не в том суть), даже складные и по форме, и по содержанию (что, впрочем, одно и то же). Они могут «привиться» (модное нынче слово) моим близким, домашним, друзьям, ученикам и даже понравиться мне самому (ведь мог же Пушкин хвалить себя, «сукина сына», хлопая себе самому в ладоши, а мне почему нельзя?).
Я мог бы даже по сусекам собрать полтора-два десятка таких своих «стишат» курам на смех, но и только. Да и давно сия муза меня не тревожила. Своих забот по этой части предостаточно, но всё больше по милости более дающейся мне «презренной прозы» (см. Пушкина). Но вот недавно подстерёг-таки меня, чистого прозаика и старателя-офеню, подстерёг точно по Блоку случай. Ухватил за цугундер. Да так, что я поначалу чуть было не скатился с катушек (нет, только поначалу, потом – всё путём).
Луна за окном
То была – Луна. Луна за моим оконным стеклом. Было около четырёх ночи, для совы приличное время. То есть где-то к пяти можно бы и залечь в койку, ожидая милости от бога сна. Мой ориентир – детский сад, что напротив, и перед ним – дежурный фонарь… Но тут я что-то забеспокоился: детский сад есть, а света и фонаря, казалось бы, и нет. Ночь – глаз коли. Стал шукать вокруг. Завертел башкой туда-сюда, вниз на снега и вверх на небо и вдруг увидел почти прямо над собой сумасшедшего света чистейшей легированной стали Луну! Полный-полный, законченный по всем статьям по школьному «Учебнику геометрии» Киселёва овал. Отвес. Снежное озеро с тёмными краями по кругу. Ничего себе – блюдечко…
И смотрит моя Луна на меня во все глаза – обалдеть. Смотрит вопросительно, до боли в очах моих (помните у Осипа Мандельштама финальную строку его гениального стихотворения «Кому зима – арак и пунш голубоглазый»: «…а белый, белый снег до боли очи ест…»). И так явно, будто что-то говорит мне в окно весело так: ничего, мол, не бойся, мой свет глаза не слепит…
Вот миг – с ума сойти (когда я, помните, чуть не с катушек?..). Я, конечно, сознания не потерял, но Луна – сама, она так близко, казалось рукой подать, только бы не упустить. И стронуло меня дикое желание поделиться (вся классическая поэзия зиждется на этом желании – делиться, чем я не таков был в эту минуту?) своим окном и своей…
Мгновение, остановись!
У меня есть мобильник с ладонь, «мериканский», «блекберри», ежевичный, с отличной камерой с объективом с ежевичное зёрнышко в глазке, да ещё сама без вспышки держит и цвет, и свет, и фокус. Решаю – надо это приключение, этот мой монолог с Луной снять. Далековато, но возьмёт, надеюсь, хоть мглу. Данность такая вдруг. Награда за бессонницу – можно ли заснуть! Бросился искать мобильник. То там, то здесь. Наконец нашёл на полке книжной. Нащупал, нашёл и – к Луне за Луной. Вот я у окна, навожу аппарат и вижу, что Луна почти потеряла блеск и смотрит на меня как-то скукожившись, словно узница сквозь наглые плётки голых ветвей высоченной тощей осины (вечно в любое время года торчащей над моим окном скелетом). Полная ужасная картина узника за тюремной решёткой: ни былинки, ни пылинки, ни травинки, ни плетёных кружал и «корзинок», о которых писал Мандельштам, – ничего подобного. Я свободен, а Луна моя – за решёткой…
Грустно, но и не весело. Щёлкаю, щёлкаю – такая редкость. Но оказывается, что Земля – шар! Ещё минута-две – и всё вновь ожило, и моя подружка сама собой движется, плывёт и плывёт дальше от меня и от моего окна, где я уже привык её видеть всегда. Подружился… Вот она уже совсем высвободилась из осиновых пут и кущей и бочком никелевым своим увернулась мне на прощание и ушла за крыши тыщеоконных соседних домов-кораблей, оставив меня за своим столом и листом чистой бумаги, вынужденным взять себя в руки и заняться стихосложением. Иначе – грош мне цена!
И вот такое написалось:
Подружись с моей Луной,
спишь Ты или не спишь, –
всё равно, кто Ты,
подружись с моим окном,
подружись с моей Луной.
Если можешь…
20 Лун 21 ноль один 2022 г., 4 часа 38 минут почти утра…
P.S. У меня много друзей. Может быть, сто! А может, и сорок. Но самым близким – двадцати женщинам и мужчинам – я, посчитав, что написанное четверостишие – ничего себе, послал его на следующий день (вместе с фотографиями) по электронной почте. Одного из этой моей золотой закадычной двадцатки и самого по мне строгого и умного, чьим мнением я дорожу особо и всегда сверяю часы (Бориса Х-кого, философа, художника, актёра и писателя), я просил сей текст смиренно послать «на пробу» многим своим друзьям и коллегам по цеху через свой Facebook.
Вот его ответ: «…а Ваше стихотворение, Евгений Борисович, я, согласно Вашему желанию, обнародовал вместе с подлунными фотографиями в сети Facebook, и отклики самые добрые, и даже сам Владимир Гандельсман лайк поставил».
Я был счастлив...
Кто такой Гандельсман? Поэт. Родился в 1948 г. в Ленинграде, окончил электротехнический вуз, работал кочегаром, сторожем, гидом, грузчиком, преподавателем русского языка и литературы и т.д.