ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ 
Там, где нас нет и не было, наверно,
где даже сны – пиратский фотошоп,
и воет ветер в брошенных тавернах –
там хорошо.
Где нас уже не будет – там, где мы
в нелепых позах,
не лишённых шарма,
взлетали с арендованной кормы,
карманную прикармливая карму,
И уплывали в ночь неправым галсом,
где рыбы мрут от съеденных монет –
о, как же ты блистательно ругался,
что счастья нет.
Верстая стих запальчиво запойный,
смерть прогибалась радугой-дугой –
ты про меня, пожалуйста, запомни
другой, другой.
На расстоянье наши взгляды вровень.
Так хорошо, что дальше – не сослать,
а то, что мы одной бродячей крови, –
так не со зла.
Мело во все пределы по полгода,
бросались тени замертво на снег –
ты глянь, какая выдалась погода
там, где нас нет.
КАСТА
Где саду цвесть – белеет остов,
а мы краснеем для контраста,
лазутчики из девяностых,
нас – каста.
Неприкасаемая свора,
в напрасной нежности жестоких
солдат, не вынесших фавора,
не стойких.
Так высоты всё ниже градус,
и будто нет звезды позорней,
чем та, что выпала на радость
в наш лепрозорий.
Лечить отпетых нет причины,
и что в сердцах ни налабай ты,
мы – сто пудов – неизлечимы,
нас килобайты.
В анамнезе – сто строчек в ворде
за тех, кто, не успев наспамить,
за скобки вынесен – подводит
нас память.
Мы всё ещё on-line – на случай,
Когда, забыв про чад и жён их,
провайдер свыше свистнет
лучших
из прокажённых.
ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ
Что ты знаешь о жизни заснеженных тех
городов,
где секундная стрелка годами стоит
как влитая,
и короткая память не стоит
напрасных трудов,
и хрипят самолёты, с саднящего поля
взлетая.
У остывшей земли на краю без причины
не стой –
прибирает зима в ледовитом своём
фетишизме
выживающих чудом в местах, отдалённых
не столь.
Что ты знаешь о жизни?..
Родом из отмороженных окон –
куда нам таким?..
И тебе не понять,
постояльцу нарядных бульваров,
отчего так бледны одолевшие брод седоки
и не смотрят в глаза, отпуская своих
боливаров.
Что ты знаешь о жизни, немногим
длиннее стишка,
где случайным словам
в изувеченном ветром конверте
до последнего верят и крестятся
исподтишка –
что ты знаешь о смерти
искромётных свечей, позабытых
у пыльных икон,
где Господь раздаёт векселя в неизвестной
валюте
и всё так же один – налегке по реке босиком
отправляется в люди.
НИКТО И НИКОГДА
1.
Битый час, как зачахшею розой ветров
бредят гончие в кольцах Сатурна,
мы с тобой остаёмся в ослепшем метро,
беспризорники мы, десантура.
Сквозь краплёное эхо никак напролом,
но залётная, будь ты неладна,
бледнолицая полночь встаёт на крыло,
намотала нам впрок Ариадна.
Вьются блики заманчивых гиперборей
в запылённых витринах Пассажа –
молча сдайся на милость и переболей,
на реликтовый сумрак подсажен.
Не блажи, не пойдут блиндажи на дрова,
крепче крепа созвездий короста,
и всего ничего – лишь конверт надорвать –
и прощай, разлинованный остров.
Вместе скинемся – станет нам архипелаг,
и Мальдивы считай, и Спорады,
поднимая на флаг запылённый good luck,
восставая чуть свет из парадной.
Где выходишь в народ, понемногу живой,
завещая другим – да авось им
будет проще тащить свой ковчег гужевой
вещих песен, прописанных в осень.
2.
Хоть какую судьбину с весны замастырь –
к ноябрю всё едино – сплывёт за мосты,
где в законе сквозняк ледовитый
беззастенчиво крошит асфальт и гранит,
мой хороший, хоть тысячу слов оброни –
пропадут ни за грош. Не дави ты
не согласные буквы – хоть чем их секи,
только нам не с руки забивать в косяки
безударные сны на панно там,
где кислотный залив, сам себе падишах,
бронзовеет бесстыдно в чужих падежах
помертвевшей воды, как по нотам.
Всё едино – небесный смотрящий де Сад
нас на пару отправит в последний десант –
сколько можно сидеть взаперти, но
позывной твой, запальчиво отшелестев,
не взметнётся искрою на жёлтом листе –
сорван голос. Не плачь, Робертино.
По охрипшим звонкам двери не нумеруй,
пусть последнее дело краснеть на миру,
пусть настырно теряю ключи я,
пусть не ссудят тепла ни Сенат, ни Синод
но последняя страсть не сорвавшихся нот –
колыбельная. Santa Lucia.
3.
Засыпай же. Большой засыпает проспект
белым шумом почти тополиным –
ни закат не распят, ни рассвет не распет,
но не время читать тропари нам.
Пусть вовеки серебряных век не поднять,
не вписавшись в чужие полотна,
но бывало, по-братски подбросишь огня –
и вскипит под асфальтом болото.
Здесь фехтуют с тенями вслепую, сирéчь
в пику всем словарям и канонам
вольно льётся под камень невольная речь,
только нам не дано. Не дано нам.
Город гулких чернильниц и метких тавро,
пядь за пядью по памяти сдан ты,
тонет ветреный шёпот в колодцах дворов,
то не дремлют стихи-секунданты.
Рифму на посошок не сотрёшь в порошок,
льнут к колоннам покладисто ростры –
Никогда?.. Никогда. Хорошо?.. Хорошо.
Вряд ли в сумерках дело – да просто
ниоткуда никто умирать не пришёл
на Васильевский остров.