Елена Фролова,
Москва
* * *
День у моря – равняется жизнь.
Видишь, берег сегодня спокоен.
Так скорее у моря ложись,
отдохни, возвратившийся воин.
То ли мается, то ли стоит
вдалеке неприметное судно.
Слышишь, море тебе говорит
то, о чём говорить тебе трудно.
В каждой ракушке на берегу
чьё-то имя застыло навеки.
Боль и память сгибаешь в дугу,
прикрывая уставшие веки.
Дети трогают море рукой,
соль и горечь ещё не познавши.
Ты вернулся. Вернулся живой.
Так дыши, за себя и за павших.
Никита Брагин,
Москва
Прогресс
…А омский каторжанин
Всё понял и на всём поставил крест.
Ахматова
В Хрустальном Дворце
бенефис динозавров,
законы и моды диктует прогресс,
Луи Бонапарта имперские лавры
на крыльях фортуны
взнеслись до небес.
И в дыме над Сент-Антуанским
предместьем,
и в угольном чаде литейных цехов
рассудку мерещатся бодрые вести
о преодолении бед и грехов,
о том, что среда исправляет натуру
и надо всего лишь улучшить среду –
украсить цветочками мануфактуру,
поить кочегаров крюшоном на льду.
А где-то на севере,
в тёмном подполье,
ещё молодой, но по жизни старик,
мыслитель с душой,
переполненной болью,
всё понял, изведал, познал и проник.
Ему открывались от Рима до Риги
пространство и время, природа и дух,
и все повороты державной квадриги
предчувствовал тонко
настроенный слух.
Он видел – разбросаны камни Европы
и скоро их некому будет собрать,
он предугадал, что вселенским потопом
польётся в Россию бесовская рать.
В Европе его толковали по Фрейду,
а в русской печати он был ретроград.
Увы, Розенкранц не играет на флейте,
а ум Смердякова не чувствует лад.
А ныне мы поняли: всё совершилось
согласно давно изречённым словам –
священные камни, святые могилы
остались одни, а всё прочее – хлам.
Влюблённый не в силах
подняться к балкону
(комфорт и достаток, избыточный вес).
Общается с пассией он по смартфону –
и в этом, увы, весь хвалёный прогресс!
Николай Наместников,
Витебск, Беларусь
Братья
Июльским солнцем
день насквозь прожарен.
Поёт над полем жаворонок – птах.
Мальчонка Авель и мальчонка Каин
малину собирают на валах.
И запах лета, молодой и пряный,
в плетёнках лубяных на луг несут,
где их отец в рубахе полотняной
устало правит оселком косу.
Погодки, а посмотришь –
как двойняшки.
Всегда вдвоём. Не разольёшь водой!
Чумазые шкодливые мордашки,
и родинки над верхнею губой.
По пальцам сок малиновый стекает.
Лениво солнце катится в зенит.
А кто тут Авель и который Каин –
узнать ещё им это предстоит.
Светлана Панина,
Екатеринбург
* * *
Жду постоянно,
тороплюсь всегда.
Светает рано,
а ложиться поздно.
с небес течёт без счётчика вода,
и за дождями, очевидно, звёздно.
На честном слове виснут облака,
речь о любви,
тогда на – бранном, крепком.
Или на том – обветренном слегка,
как птичий след
на опустевшей ветке.
Та рощица корнями ищет дождь,
в нелётную погоду стриж резвится,
и ты её легко переживёшь –
что не случилось,
то не повторится.
Валентина Ерофеева,
Москва
* * *
Несуетная тишь, невиданная гладь,
Быть может, даже Божья благодать
Намоленного домика
вдруг снизошли ко мне,
И тени мягкие колышутся в окне,
Чтоб тайной росчерка улечься на ковёр
И воскресить забытое с тех пор,
Как помню я себя.
А время, ненавидя и любя,
Раскручивает звёздную спираль,
Но не уходит по привычке вдаль
По проторённо Млечному Пути,
А медлит, медлит – не спешит уйти.
И зависает вдруг над головой,
Стирая грань меж счастьем и бедой,
Ушедшим и стремящимся ко мне,
Дождём скользящим шелестит в окне,
Врачуя искажения души, –
Пред вечностью блаженной не спешит.
Александр Вепрёв,
Киров
В тёмной белизне
Что мне сказать о родине своей?
Морозом скована,
как зимнее ненастье.
Она вдали. Она всегда прекрасна
просторами заснеженных полей.
В Крыму опять зимой идут дожди,
а там, над Вяткой, вновь метут метели,
и огоньки окошек еле-еле
кому-то ночью светят впереди.
Мне хочется в тот крайний дом зайти,
где угощала нас старушка чаем,
попутчиков озябших, неслучайных
и, как ни странно, сбившихся с пути.
И, как тогда, услышать вновь
про жизнь,
что жизнь – держись –
горбатит понемногу.
Вздохнёт старушка:
– Ходим, слава богу,
да топим печь… Попутчики, кажись?
– Попутчики… – И, в комнатку войдя,
сесть у окна, подуть в окно глухое:
там ночь бела. Там зимний леший
ходит,
позёмку белоснежную вертя.
Там воздух мёрзлый инеем блестит
и от мороза ёлка задубела.
Старушка жизнь живёт без передела:
и муж погиб, и сын её – бандит.
– До кладбища зимой дороги нету,
оттает к вёснам, – скажет, как во сне...
И снова спросит, как бы по секрету:
– А что там видно в тёмной белизне?
Там царство снега! В снежные чертоги
зверь-поезд, зверь-автобус не промчит...
И что с того, что на душе горчит
и далеки родимые пороги!
Ведь если говорить придётся мне
о Родине от имени державы –
я вспомню бабкин дом, святой и правый,
и царство снега в тёмной белизне.
Евгений Юшин,
Москва
В грозу
Сквозь блин коровий лето проросло.
Перед грозой парит,
над лугом – сырость.
Кивнув причалу, скрипнуло весло
И лопухи у берега столпились.
И громыхнуло так, что дух смело!
И дали потеряли очертанья.
И над кипящим полем понесло
Горы небесной гулкое рыданье.
Так полило, что света не видать!
Летели воды и свивались в свитки.
И скрылся мир. И стали прорастать
В смятённой мгле ордынские кибитки.
Из гнёзд высоких падали грачи.
Летел табун, века пересекая.
И звонко харалужные мечи
Щиты рубили, искры высекая.
Колокола и пушки – гром внахлёст!
Приветим всех седой слезой политых.
Плыла Россия в небе мимо звёзд –
В крови, пожарах, песнях и молитвах.
Ей слышен голос каждого села,
Ручья и поля, леса и оврага.
Весь русский мир она с собой несла
Среди просторов космоса и мрака.
И всё менялось, грудилось, тряслось:
То гунны пролетали, то гусары…
Но как-то разом всё оборвалось,
Как струны надорвавшейся гитары.
Гроза прошла.
Просёлком ночь спешит.
Берёзы в лужах зябкие, босые.
И сумрак звёздной матрицей прошит.
И всё плывет под звёздами Россия.
Ангелина Лесная,
Курск
* * *
Снова снится мне родная хата,
Старый покосившийся сарай,
Сторожит подворье пёс лохматый –
За забором залихватский лай.
Я иду, и друг меня встречает,
Будто прошлым летом не подох.
Он мой шаг средь прочих отличает,
Будто перед тем и не оглох...
Выцветший приземистый дворняга,
И с боков повылиняла шерсть,
Но такой умильный симпатяга!
Для любимца угощенье есть!
Косточки достану из пакета –
Специально собирала впрок.
Он от счастья крутит пируэты,
Благодарно подставляя бок.
Перед ним на корточки присяду,
Вмиг оближет с головы до пят!
Попаду в приятную засаду.
Кто ещё со мной так встрече рад?
Дальше по программе
преступленье:
Отстегну ошейник от цепи.
Пёс сорвётся с места в исступленье,
Нашу дружбу лаем закрепив.
Вот она – желанная свобода!
Кажется, счастливей пса и нет!
Убегу с ним к краю небосвода!
Жаль, недолог радостный момент...
Сон прервётся, я глаза открою,
Улыбнусь и посмотрю в окно:
Занят на поляне сын игрою –
За щенком гоняется смешно.
И хоть нет того на свете друга,
Верю, что попал в собачий рай.
И не вечна наша с ним разлука –
Слышу за окном знакомый лай...
Григорий Блехман,
Москва
* * *
Я не жил в коммунальной квартире,
Но я жил в коммунальной стране,
Что была и добрее, и шире,
Чем пришедшая ныне извне.
Мы умели тогда свои песни
Петь без фальши,
без импортных фраз,
И мечтали, и строили вместе
Всё, чему разучились сейчас…
А теперь мы в отдельных квартирах,
И давно нет в нас общей мечты,
Потому и от внешнего мира
Всё сильнее приток пустоты.
Елена Лещенко,
Москва
Поздняя осень
Время ландыша, клевера, вишни
вышло.
Мокрый лист ветер с дерева сносит.
Осень.
Хлещет дождь, моет крыши, полощет площадь.
День, как тень от тяжёлой летучей тучи,
перечёркнутой белым крестом рамы.
Рано
сумрак дня утешается негой.
Снегом
прикрывает свою усталость
старость...
Где-то там, за застиранным небом –
небыль:
Море! Солнце забрызгало светом
лето!
Фартук бабушки, пахнущий хлебом...
Мне бы
не забыть, в безысходности серого цвета,
это.
Сусанна Шерстяк,
Донецк, ДНР
С тоской оглядываюсь в прошлое
Живут мечтою все о светлом будущем,
А я с тоской оглядываюсь в прошлое,
В том нашем светлом прошлом
всё живу ещё,
Хотя оно снегами запорошено.
А в настоящем всё тревожно-колкое,
В нём часто тело и душа изранены.
Оно впивается в меня иголками,
Хожу с незаживающими ранами.
В жестоком мире
места нет спокойствию,
Сто новостей с утра в меня вонзаются,
И сердце вздрагивает –
это сердцу свойственно,
Когда опасность близко приближается.
Планета вся дрожит
от сотрясенья взрывами,
Война – везде, как пытка бесконечная,
И кожа всей земли
поражена нарывами.
Кто прав, кто виноват –
проблема вечная.
В душе теплится всё ж мечта заветная,
Что всё когда-то как-то образуется.
Даст Бог – настанет будущее светлое,
А те, кто миром правит, образумятся.
Стефания Данилова,
Санкт-Петербург
Где были раньше
Где были раньше эти собаки,
снующие под кустами,
С поводками, повадками,
виляющие хвостами?
Эти утки в пруду,
эти уличные хот-доги?
Сколько юности было растрачено
на тревоги?
Время бездумных, бездомных трат
стало временем инвестиций
Я кормлю глаза: кошки цветы и птицы
Изучаю с нуля
простой алфавит природы
Вписываюсь в бессюжетные повороты
Где был раньше этот шиповник
эта корица
Правда ли что сегодня
больше не повторится
Где были эти кафешки с таёжным чаем
– это ты где была, –
Мне все они отвечают
Мутно матные вписки
где дружба дешевле пива
Однозначные взгляды
жгучие что крапива
Андеграундный клуб
и дымная подворотня
Не найдут ни в одном дубльгисе
моё сегодня
...а игла в яйце, а яйцо в утке,
а утка – в зайце... –
...а суть в свете, а свет во мне,
а кто я такая, чтоб отказаться.
Вера Зубарева,
Филадельфия, США
Колыбельная
Ах, ухватиться б за подол заката
И плыть, и плыть – туда, где не объято
Никем, пространство жмётся на краю
Всего земного, что уму понятно,
И напевает «баюшки-баю».
И на зеркально-синей акварели
Качаются как лодки колыбели,
Плывут как сны туманы вдоль земель,
И лунный свет играет на свирели
И нить судьбы мотает на свирель.
А ночью кроны – как большие крыши.
Под ними заклинается в двустишье
Магическое «баюшки-баю».
Ты слушаешь. Ты спишь.
А край всё ближе.
Как ни ложись, проснёшься на краю.
И смешивая сумрак с небесами,
Единый кто-то, множась голосами,
Поёт одно и то же – «не ложись!»,
Но исподволь меняет всё местами.
Очнёшься, вздрогнув.
Полоснёт, как пламя…
«Кто это был?» И вдруг прозреешь:
жизнь.