Лепестки из другой жизни

КНИЖНЫЙ РЯД

Римма Чернавина. Сивилла космическая: Стихи. Миниатюры. Эссе. – М.: Издательство «МИК», 2008. – 324 с.: ил.

Помню, как шестнадцатилетним подростком, поступив в медвуз, одновременно записался в областную публичную библиотеку и, быстро освоившись в этом удивительном особом мире, погрузился в чтение (обладание) редчайших изданий конца позапрошлого – начала прошлого века.
Особенно восхищали роскошные поэтические издания порой с неразрезанными страницами, которые я разрезал – за неимением бронзового ножа или такового же из слоновой кости – обыкновенной пластмассовой расчёской...
Эпоха практицизма и бытового минимализма не только отучила нас, читателей, от «воздуха» вокруг каждого отдельного стихотворения на странице, но даже приохотила к набору стихотворений друг за другом, впритык. Особенно, когда каждую бумажную пядь стало необходимо оплачивать, и чаще не из кармана мифического и недосягаемого спонсора, а из собственного.
Что уж тут говорить об иллюстрациях! Худо-бедно детские книги ещё как-то украшены, существуют (весьма эпизодически и экзотически) подарочные издания мировых классиков, но сам вид красочно оформленной поэтической книги исчез или близится к полному исчезновению, как уссурийский тигр или розовое фламинго.
Тем неожиданнее появление книги Риммы Чернавиной «Сивилла космическая». Роскошный альбомный том с ляссе, в цветной суперобложке, заключённый в ещё более стильный футляр. Раскрыв книгу, обнаруживаешь фигурно завёрстанные стихотворения и прозаические тексты в обрамлении чёрно-белых иллюстраций, контрапунктом через которые проходят еще и цветные воспроизведения работ Михаила Шемякина.
Чернавиной с читателями явно повезло; только в этой книге находим посвящённые её многолетней работе не просто доброжелательные, а восхищённые отзывы того же Михаила Шемякина, поэта Генриха Сапгира, актёра и отчасти поэта Валентина Гафта, наконец, доктора философских наук, заведующего кафедрой эстетики философского факультета МГУ Евгения Яковлева.
Шемякин краток и, может быть, уже от этого обезоруживающе прав: «Стихи Риммы Чернавиной тонкие, изящные, рафинированные. Но главное, что в них – глубина мысли и так необходимая большому искусству – тайна».
Сама Римма в своих эссе наметила пунктиром болевые точки вызревания своего необычного дара. Он не имеет ничего общего с распространённым сегодня коммерческим воспроизводством жизнеподобий, не важно в стихах или в прозе. Он – просто часть природы, сама природа in statu nascendi.
Думается, читателя тоже чаще всего не интересует вопрос о том, что является источником труда любого художника. В нашем случае – художника слова. Замечательный американский исследователь Льюис Хайд в своём труде «Дар» великолепно развил постулат разделения любых творений на выработанные усилием профессиональной воли и на полученные в дар.
Действительно, главнейшей составляющей любого творческого труда является не столько само творение, сколько призвание к такому творению, призыв музы, обращённый к художнику. Ни мольбами, ни напряжённым высиживанием, ни тем более деньгами этого не приобретёшь. Сегодняшние графоманы даже с очень толстыми кошельками, покупающие себе место на газетных и журнальных страницах, порой даже создающие книжные издательства в угоду своему тщеславию, никогда не добьются того успеха, который выпадает на долю редких литературных самородков.
Книга эта уникальна ещё и потому, что целое всегда больше, чем простая сумма его частей. Стихов, эссе, чёрно-белой и цветной графики.
Здесь при желании можно вычленить и последовательный дневник идентификации, и осознания себя (не закавычиваю, хотя и это – цитата из Р. Чернавиной), и цепь любовных историй, и метафизический экскурс в будущее-прошлое, как в стихотворении «Из другой жизни»:
Ветка багульника…
И зацепившийся за неё блеклый листок
Хризантемы…
Ненужный и чуждый…
Лепесток из другой жизни.

Полностью оригинальная графика шрифтов, увы, невоспроизводима, тем более – композиционная вёрстка.
В какой-то степени к автору книги «Сивилла космическая» можно отнести нижеследующие строки Джозефа Конрада, описывающего художника Орфея, спускающегося в глубины собственного «я», чтобы отыскать там пределы своего призвания: «Его призвание обращено к нашим, не столь сильно выраженным способностям: к той части нашей природы, которая – из-за грубых, как на войне, условий бытия – по необходимости становится невидимой, прячась за жёсткими оборонительными качествами – как бренное хрупкое тело прячут внутри стальных доспехов…»
Вполне символично, что на лицевой стороне суперобложки мы находим фото автора в золотистом платье-скафандре со шлемом мифической воительницы-пророчицы. Замечу, кстати, что дизайнер книги Нина Пескова внимательно и бережно оформила этот неординарный и экстравагантный книжный проект.
Меж тем догадки поэта, пророчества, порой внешне совсем неавантажны: «Мне красота явилась В детстве. Я поняла её в цветке. Была пронзительной догадка – Цветок…» («Прозренье»). Но торжественность и алчность последующих прозрений куда грубее и материальнее, заставляет вспомнить по аналогии признания Уолта Уитмена, который однажды заметил в молодости: «Найдётся ли в моём сердце больше сострадания, чем у кальмара или моллюска?»
Поэт отвергает пассивность, вроде бы от века полагающуюся по ролевой функции женщине, её жизненная энергия поразительна, она не хочет отдаваться праздности и постоянно творит новые реальности, творит-выковывает жизнестойкую душу космической воительницы.
И она не жестока, она жёстко добра. Творчество для Чернавиной – воистину хлеб насущный, и она с поразительной щедростью дарует его всем жаждущим духовного насыщения.
Кстати, в заключение для полноты впечатления помимо текстов самого поэта ещё раз отсылаю к отзывам поименованных выше поклонников её дара. Е. Яковлев подметил, что автор книги – «поэт с глубоким архетипическим подсознанием, что позволяет ей проникать в такие слои бытия, о которых она, возможно, и не имеет рационального представления. В. Гафт поразился: «Почему я считаю её великим поэтом? На это нет ответа», и всё-таки довольно долго пытался найти подходящий ответ. Г. Сапгир чуть ли не позавидовал: «Женский стрекозиный взгляд, устремлённый на случайные причудливые детали бытия».
Ваш покорный слуга тоже увидел в Р. Чернавиной верность призванию жрицы космического Слова, великого Искусства, бесконечно чарующей нас необыкновенной притягательной силой искреннего самораскрытия и мощного воображения одновременно. 

Виктор ШИРОКОВ