Как я оказалась в «Литературной газете», где провела пять замечательных, интересных, счастливых лет – может быть, лучших в моей жизни?
В середине 60-х годов прошлого века я напечатала несколько статей в «ЛГ». После статьи о классике немецкой литературы ХХ века Гюнтере Грассе меня пригласили на работу. Благо газета расширялась и с 1967 года должна была выходить на шестнадцати полосах.
«Вас ждёт первый зам»
В газете был создан отдел зарубежной культуры. Позвонил занимавшийся иностранной литературой милейший человек – Роман Сергеевич Белоусов:
– Редколлегии понравились твои статьи, они были вывешены на доске лучших материалов. С тобой хочет поговорить редактор международного отдела Олег Николаевич Прудков.
Олег Николаевич, крупный светловолосый мужчина в модном клетчатом пиджаке, сидел за огромным столом в огромном кабинете. Стол был девственно чист: как я потом узнала, Олег, некогда служивший в МИДе, по давней привычке никогда не держал никаких бумаг «в открытом хранении». Он быстро прочитывал всё, что надо прочитать, и подписывал то, что надо подписать.
Прудков сказал, что мне необходимо зайти и к новому первому заму главного редактора Виталию Александровичу Сырокомскому, без которого ни один серьёзный вопрос в газете не решается.
Белоусов повёл меня на четвёртый этаж. Я робко приоткрыла дверь. Кабинет первого зама был маленький, гораздо меньше прудковского, а уж по сравнению с кабинетом Чаковского это вообще была каморка. Чаковского в тот момент в редакции не было, к тому же он передоверил все кадровые и почти все творческие дела своему новому первому заму, ещё недавно бывшему редактором «Вечерней Москвы».
Чаковский слышал, что редактор «Вечёрки» – молодой, динамичный, резко повысил тираж московской газеты. Ему нужен был такой энергичный, смелый, готовый рисковать человек, на которого можно было спокойно перевалить все неприятные проблемы. И когда Чаковский ознакомил Сырокомского с планом нового еженедельника, у того загорелись глаза: это должна была быть принципиально новая газета, какой в Советском Союзе ещё не было, а Сырокомский любил затевать новые дела, pacкручивать их и добиваться успеха. Размер кабинета для него значения не имел – значение имела творческая обстановка и возможность инициативы.
– Садитесь, садитесь, Ирина Владимировна, – сказал первый зам так, словно знал меня по крайней мере года два.
И предложил сесть поближе, за маленький столик, примыкающий к большому, на котором было много телефонов и громоздились кипы бумаг, рукописей и гранок, лежали свежие газетные полосы. Такие же полосы были развешены на стенах.
«А немецким хорошо владеете?»
Первый зам был живой, симпатичный, несомненно обаятельный. У него широкие плечи и мощная грудная клетка, на которой ладно смотрелся серый пиджак, голубая рубашка и тёмно-красный галстук. Цвет рубашки поразительно совпадал с цветом глаз, разглядеть который мешали только блики от стёкол очков в тонкой металлической оправе. Он пристально и даже как бы хмуро посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
Улыбка была замечательная. Возможно, эта короткая улыбка решила мою судьбу. Я поняла, что первый зам мне нравится. Возможно, и он ощутил нечто похожее, но быстро погасил улыбку и, стараясь выглядеть строгим и почему-то даже исподлобья (часто он так скрывал своё смущение или расположение к людям), сказал:
– Итак, Ирина Владимировна, чем же вы намерены заниматься у нас в газете? Вы только немецкой литературой интересуетесь или шире – искусством, культурой, политикой в каком-то смысле? А немецким хорошо владеете?
И тут, к моему удивлению, первый зам задал несколько вопросов на вполне сносном немецком, хотя его произношение оставляло желать лучшего. Оказывается, он окончил МГИМО, учился в немецкой группе. Но поскольку давно в журналистике, а по дипломатической части не захотел пойти, то языковой практики не хватает.
– Может, с вами будем практиковаться? У вас произношение классное, – сказал он как-то по-детски и снова улыбнулся, окончательно покорив меня.
Потом он опять согнал с лица улыбку и с демонстративной суровостью заявил:
– Ну, много мы вам платить не сможем... Сто тридцать рублей. А там посмотрим…
Вспоминая потом этот разговор, я не могла понять, как у меня хватило смелости возразить:
– А Олег Николаевич сказал – сто пятьдесят!
Первый зам рассмеялся.
– Ну, я Прудкову выдам! Не бережёт государственные средства! Но раз уж он обещал, я ничего изменить не могу. Будь по-вашему!
Он встал, вышел из-за стола, коренастый, с мощными развёрнутыми плечами, и протянул руку, снова озорно и дружески улыбаясь:
– Рад был с вами познакомиться, Ирина Владимировна. Видеться будем теперь часто.
Я тоже улыбнулась, сожалея, что беседа окончена.
На шестом этаже Роман Белоусов ждал меня в своей маленькой рабочей келье.
– Отлично, – сказал Роман. – Он неплохой мужик, этот Сырокомский. Его уже окрестили Сыром. Так что знай: Чаковский – это Чак, Тертерян – это Тер, а Сырокомский – Сыр.
Звонок из ЦК
Первый зам собрал в стенах «ЛГ» будущие «золотые перья» отечественной журналистики. С самого начала новой «ЛГ» был создан и стал набирать обороты знаменитый и неповторимый «Клуб 12 стульев», у истоков которого стояли Виктор Веселовский и Илья Суслов. Вокруг них образовывалось талантливое авторское ядро, составившее славу отечественной юмористики: Григорий Горин, Аркадий Арканов, Александр Иванов, Марк Розовский – все они начинали на 16 й полосе «ЛГ».
Именно первый зам взял на себя смелость и позволил этим талантливым молодым людям создать полосу юмора, совершенно нового по своему характеру: вольного, свободного, яркого, непривычного по форме и так сильно отличавшегося от официального юмора «крокодильского» образца. У первого зама не раз бывали конфликты из-за 16 й полосы, потому что, как водится, среди партийного начальства было не слишком много людей, обладавших чувством юмора, и они приходили в негодование от самых невинных шуток.
Как-то ему позвонил замзав отдела культуры ЦК Юрий Мелентьев, которому пожаловался министр гражданской авиации; кипя от гнева, тот сказал:
– Кто позволил «Литгазете» так беспардонно обращаться с гражданской авиацией!
Виталий был поражён: ничего на эту тему в номере не было.
– А ты почитай свою газету! – кипятился замзав.
Листая полосы, Виталий обнаружил в «Клубе 12 стульев» короткую фразу: «Рождённые ползать, пользуйтесь услугами Аэрофлота!»
Помимо отсутствия юмора сей факт свидетельствовал и о том, что начальство не читало Горького, чью «Песню о соколе» тогда полагалось знать даже школьникам.
Виталий перезвонил замзаву:
– Юрий Серафимович! Позвони министру и скажи, что в следующем номере мы дадим фразу: «Рождённые ползать! Пользуйтесь услугами «Люфтганзы»! Пусть успокоится…
– Ладно, ладно, – буркнул Мелентьев. – Будешь тут ещё измываться над министрами…
Цвет интеллигенции
В коридорах можно было встретить знаменитостей того времени. Булат Окуджава, который раньше работал в «ЛГ» (я всегда, до самого конца старалась попасть на все его выступления), Юрий Трифонов, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко (с ними, как и с Беллой Ахмадулиной, мы позднее общались в Переделкино), Римма Казакова, Ираклий Андроников (беседовать с которым было неповторимым наслаждением), Евгений Долматовский, Михаил Луконин, Сергей Наровчатов, Чингиз Айтматов… В общем, можно было встретить весь цвет тогдашней советской литературы.
Часто редакцию посещали и известные зарубежные писатели. Так я познакомилась и сделала интервью со знаменитым швейцарским писателем Фридрихом Дюрренматтом, который с самым серьёзным видом рассказывал забавнейшие эпизоды из своей жизни и вообще всякие смешные истории.
В кабинете Чаковского взяла первое интервью у Генриха Бёлля, с которым позже встречалась и беседовала неоднократно. Из крупных писателей, мирового класса, до встречи с Бёллем и Дюрренматтом я разговаривала только с Ремарком, да и то по телефону.
Прудков попросил позвонить ему в Швейцарию и попытаться заказать статью: был очередной виток «борьбы за мир» и «ослабления напряжённости», и наивные руководители «ЛГ» полагали, что Ремарк станет писать статью для советской прессы.
Ответил незабываемый, приятнейший баритон. Такой очаровательный голос мог быть только у автора «Трёх товарищей» и «Триумфальной арки», лучших любовных романов, какие я тогда знала.
Из далёкой и мало реальной Швейцарии мне любезно отвечал столь же мало реальный Ремарк. Он был, конечно, вполне реально существующим писателем и человеком, и всё же – скорее легендой, как сказали бы теперь, чем-то «виртуальным».
Я представилась дрожащим от волнения голосом, он любезно выслушал меня и сказал что-то вроде того, что давно уже не пишет газетных статей, хотя и благодарит за предложение. Он пожелал мне всего самого доброго, мы попрощались, и он снова превратился в виртуальную реальность.
* * *
Работая в «Литгазете», я научилась очень многому – это была отличная журналистская школа, познакомилась с интереснейшими людьми, которые приходили в редакцию или работали в ней. Почему же я покинула редакцию?
Мы с Виталием Александровичем Сырокомским полюбили друг друга. И наступил день, когда мы пришли к выводу, что должны быть вместе насовсем, что иначе мы оба уже не можем. Я никогда не жалела о своём выборе. Мы были очень счастливы. Лишь много позже тяжёлая мучительная болезнь мужа окрасила нашу жизнь в печальные тона. Но я никогда, ни на секунду не переставала любить его. Как и он – меня.
А покидать редакцию «ЛГ» тогда очень не хотелось…
«ЛГ» сердечно поздравляет доктора филологических наук Ирину Владимировну Млечину с юбилеем – 26 марта ей исполняется 90 лет.