Арби Мамакаев. Я был твоим, Кавказ…: Стихотворения. Проза и публицистика. Письма. Воспоминания и посвящения / Редакторы-составители И.Ю. Голубничий, В.Н. Рахманов. – МГО СПР, 2008. – 240 с.: ил.
Поэта Арби Мамакаева (1919–1958) называли «чеченским Есениным», и такое определение, данное ему ещё в молодые годы, должно настроить русского читателя этой книги на определённый лад. Но хотелось бы предупредить: не надо искать в стихах Арби «есенинских мотивов» и тем более «есенинской системы образов». Русская и чеченская литература – это два разных мира, и чисто стиховые сходства двух поэтов вряд ли найдутся. Определение же, данное Арби Мамакаеву его друзьями, говорит о глубоко народном характере творчества, о типе и масштабе творческой личности. Если попытаться дать короткую формулу, я бы сказал так: их обоих отличала искренность до бесстрашия и бесстрашие до бесшабашности. (Если кто-то предложит другую формулу – буду только рад, глубины таких поэтов трудно исчерпать.)
Вот что писал Арби Мамакаев любимой женщине 17 августа 1952 года – из посёлка под Магаданом, уже после того, как он изведал преследования, аресты, пытки в застенках НКВД, неправедный суд, тюрьму и ссылку: «Я искренен и свободен в мыслях, в самом себе, ибо во мне нет обмана, нет притворства. Я не скажу слова, которому не сочувствую, не поступлю противно своему убеждению». Согласитесь, это вполне мог бы написать и Сергей Есенин.
Стихи Арби Мамакаева помнили и любили чеченцы все те годы, когда он был узником ГУЛАГа, а сам народ был рассеян по отдалённым землям (лично я видел высланных чеченцев в Северном Казахстане в 1944-м). Есенина долго пытались вытравить из русского соборного сознания – уже после того, как в 1925 году агенты ОГПУ (предшественника НКВД) его убили. Не вышло. Я помню «несанкционированные» сборища в юбилейные есенинские даты на его могиле – ещё той, старой, с крестом – и множество «товарищей в штатском» в толпе поклонников великого поэта. Есенина убили в тридцать лет, Мамакаев прожил сорок, но если вычесть из его такой до обидного короткой жизни годы ГУЛАГа, окажется, что жестокий ХХ век отпустил ему ещё меньше, чем его русскому собрату.
Внимательно читая сборник, замечаешь, что за стихами Арби Мамакаева, помеченными 1941 годом, следуют помеченные лишь 1956-м. Освободился поэт в 1950-м, но с Колымы «на материк» его не выпускали, он работал вольнонаёмным в системе Дальстроя. Жил материально неплохо, ел, выражаясь по-лагерному, «от пуза», добротно одевался-обувался, охотился и рыбачил, много читал (сохранилось, в частности, письмо, в котором он просит прислать с юности любимого им Сергея Есенина). Но – не писал. Есть, конечно, литераторы, которым безразлично, «где стоит их письменный стол», но есть соловьи, которые не поют и в золотых клетках. Арби Мамакаев взялся за перо только после возвращения в родную Чечню. Увы, жить ему оставалось совсем недолго, многого он не успел написать…