Каждая премьера в МХТ имени Чехова – это уже событие, так как публика мгновенно реагирует на любой спектакль, появляющийся здесь. Ну а если в репертуаре возникает постановка под названием «Событие», то тут хочешь не хочешь, а надо идти и смотреть. Тем более что это малоизвестная пьеса Владимира Набокова, написанная в 1937 году и сыгранная Русским театром через год в Париже.
Думаю, это сложное для современного прочтения сочинение вряд ли бы нашло прописку в золотой столице, поглощённой выгодными проектами, если бы не следопытские способности режиссёра Богомолова, по первому образованию филолога, предлагающего Олегу Павловичу Табакову нечто эдакое, открывающее новые горизонты в постсоветском театре. Что до самого спектакля, то в нём много «белых пятен», неясностей, обрывов, когда психологическая канва ни с того ни с сего прерывается и возникают гиньоль, игра масок, загадочный модерн. А впрочем, может быть, в этом виноват великий автор или виноваты мы, пропустившие декаданс как чуждое реалистическому искусству направление.
Помните, в «Чайке» Ирина Николаевна, раздражённая новаторской пьесой своего сына, язвительно вопрошает: «Это что-то декадентское?..» Так вот этого декаданса у Набокова предостаточно, хотя он в какой-то степени и подражал Чехову, если так можно сказать о гении. И параллели здесь весьма очевидные. Так, главную героиню в «Вишнёвом саде» зовут Любовь Андреевна, которая, утратив родовую усадьбу, переезжает в Париж. И в «Событии» Любовь Ивановна в тонком исполнении Марины Зудиной тоже покидает Россию, отцовский дом, но вспоминать об этом не хочет, слишком больно и мучительно. Её муж, художник Трощейкин (по непонятной причине приглашённый из Ленкома Сергей Чонишвили), пытается убедить себя и других, что эмиграция ничуть не повлияла на его творчество, но при этом соглашается на любую халтуру, лишь бы прокормить семью. В милитаристской Германии они чувствуют себя, как на острове, куда привёл их злой рок, а может, и судьба… Но! Это уже не лихой восемнадцатый год, когда дворяне бежали от тех, кто грабил и экспроприировал, а 1937-й, когда к власти приходят нацисты и опять надо куда-то бежать, потому что за окнами маршируют чернорубашечники, а страна в радостном возбуждении восклицает «Хайль!».
Спрашивается: куда бежать. Нет ответа. Да и денег нет, за портреты русскому художнику платят продуктами, а бакалейщики не хотят давать в долг. Одним словом, тупик: лишние люди на чужой земле. О прошлом запрещают себе говорить, о будущем не хотят думать, поскольку ничего утешительного в нём для себя не видят. Опять же, если вспомнить «Вишнёвый сад» Чехова, то Раневская уезжает во Францию не только потому, что обанкротилась и там её ждёт любовник. В России она стала всем чужая, ей здесь делать нечего, как, впрочем, и за границей.
Насколько я понимаю, Владимир Набоков, написавший пьесу для эмигрантской публики, выбрал весьма больную тему для своих земляков – жизни взаймы, черновика, который переписывать никто не собирается, по крайней мере на родине. Именно поэтому у режиссёра возникает сатирический калейдоскоп гостей на дне рождения мужеподобной маменьки, напоминающих белых клоунов на трапеции истории. Константин Богомолов буквально «купается» в раздаче «чёрных слонов» призёрам глупости и трусливого бомонда. Среди них нет, и не может быть личностей, их мёдом не корми, а дай позубоскалить про беды ближнего. Скорее всего, Набоков не очень-то жаловал эмигрантскую среду и потому решил подать её в виде ходячих манекенов с застывшими масками вместо живых лиц. Кстати, сегодня тоже не скажешь, будто русские эмигранты переполнены любовью друг к другу…
Итак, до середины первого акта взаимоотношения между героями строятся в лучших традициях психологического театра: жена, потерявшая ребёнка и разочарованная в муже, не знает чем себя занять. Поэтому заводит романчик с Ревшиным в исполнении Игоря Верника, напоминающего угодливого клерка в банке, за что впоследствии раскаивается. А муж тешит себя мыслью о собственном величии и между делом заигрывает с сестрой Любы Верой (Наташа Швец), которая верит лишь в счастливый миг и собственную неотразимость. Правда, в этой компании есть весьма необычный экземпляр – мать Любы, писательница-сказительница, сыгранная в ироническом ключе актёром больших форм Александром Семчевым. Именно наглядное перевоплощение мужчины в женщину, лишённой всякой женственности, но обряженной в женское платье, как бы заранее предупреждает зрителей: будьте бдительны – здесь пахнет фантасмагорией и разными сюрпризами.
Первый сюрприз и, пожалуй, самый главный, висящий дамокловым мечом над испуганным семейством в течение всего спектакля, – это досрочное освобождение из тюрьмы первого жениха Любови Ивановны, стрелявшего в неё и законного мужа, но, как сами догадываетесь, не смертельно. Таким образом, вендетта должна быть продолжена, и если Люба жаждет развязки, поскольку ей всё осточертело, то муж трусит и просит полицию защитить от злодея. А защищать-то и некому…
Не правда ли, подобного рода фантасмагория наталкивает на разные мысли, и режиссёру надо было бы приплыть к какому-то берегу, решить, в каком ключе ставить спектакль: то ли трагикомедии, то ли эстетики абсурда, то ли модной эклектики. Константин Богомолов выбрал эклектику, поскольку психологические сцены отлично уживаются с абсурдом, трагедия меняется местами с комедией, и в итоге получается слоёный пирог, как в жизни, где правит случай, превращающийся или не превращающийся в событие.