Литературная жизнь идёт своим чередом. Исчезают одни журналы («Арион», «Homo legens»), нарождаются свежие. Так, 2018 год порадовал читателей появлением нового издания – «Традиции & авангард». Учредитель – Александр Гриценко, главный редактор – Роман Сенчин.
Во вступительном слове к первому номеру Сенчин довольно внятно определяет задачи журнала и векторы его развития. При всём плачевном положении толстых журналов («Литературные журналы загибаются. Это очевидно») «безумство храбрых» никто не отменял. Впрочем, есть у этого безумства и вполне рациональные предпосылки: действительно, журналы (точнее, журнальные «книги») всегда были лакмусом и мерилом движения литературы, «дневниками происходящего в нашей словесности», площадкой для дебюта будущих звёзд литературного небосклона. К тому же журнальная форма удобна и эргономична тем, что даёт «срез всех родов литературы».
Кажущаяся «банальность» наименования журнала – оборотная сторона прямоты и чёткости расстановки его эстетических приоритетов. Название знаменует два крайних эстетических полюса современной (да и любой) литературы. Провозглашая соседство на страницах журнала «авторов разных школ, направлений и идеологических (а в литературе без этого никак) убеждений», Сенчин резонно допускает, что найдутся и недовольные – и это хорошо, ибо «гримаса неудовольствия – это тоже эмоция, а значит, работа наша может считаться небессмысленной».
Эта потенциальная провокативность позволяет теплиться надежде на то, что «журнал будут читать не тысячи людей, как большинство наших старших по возрасту товарищей, а сотни тысяч людей. Что номера будут расхватывать с прилавков, а публикации обсуждать до хрипоты на улице, в СМИ и пресловутом интернете». Слышится в этом идеализм, действительно граничащий с безумием. Лично мне этот идеализм близок, ведь что ещё, кроме романтического стремления к невозможному, может подхлестнуть к тому, чтобы сделать всё возможное? Стоящий перед глазами недостижимый идеал наиболее эффективен для реальных свершений. И в этом парадоксе романтизм и реализм смыкаются. Литература – вообще дело парадоксальное.
И хотя до сотен тысяч читателей пока далековато, незамеченным появление журнала не прошло. Так, в февральском номере «Знамени» за этот год, в рубрике «Наблюдатель», вышел обзор «Традиций & авангарда», принадлежащий перу известного критика Елены Сафроновой. Обзор этот, даже несмотря на пронизывающую его иронию с уклоном в сарказм, выполнен добросовестно, содержит ряд интересных наблюдений и даёт объёмное представление о контенте журнала. Однако и подискутировать есть о чём.
Отметив «требовательность редакции к делу рук своих» и «достаточно высоко поставленную для издания планку», Сафронова, однако, считает его название неоправданным и не подкреплённым журнальной практикой. Основная мысль критика, как я понял, заключается в том, что журнал явственно тяготеет к полюсу традиционализма и практически игнорирует авангард.
Понятие литературного авангарда ныне размыто в высшей степени. Об этом мне приходилось писать в статье «Самоуверенность незнания», опубликованной на страницах «Традиций & авангарда» (№3). Процитирую неутешительный финал этой статьи: «Итак, сегодня формалистское остранение и обнажение приёма всё чаще обнажает не приём, а инерционную и имитационную пустоту творческой мысли и не остраняет, а отстраняет от себя и так редкого, как уссурийский тигр, читателя. Надо честно отдать себе отчёт в том, что к планомерной и качественной работе в области поэтического авангарда – если мы говорим о настоящем авангарде, а не подделках под него – способны очень немногие поэты, обладающие набором качеств, каждое из которых само по себе редко – от глубоко концептуального мышления до умения пренебречь новизной оболочки ради новизны сущностной и чувством свободы как осознанной ответственности (которую накладывают те же «формальные ограничения»)».
Согласен с Еленой Сафроновой, что в журнале «мало произведений такого авангардного вида и толка, какими были для своей эпохи тексты Бурлюка или холсты Кандинского». Однако на причины такого положения дел смотрю несколько иначе: мало таких текстов не потому, что журнал отказывает им в публикации, а потому, что авангарда как такового в современной поэзии исчезающе мало, зато много псевдоавангарда, поделок-подделок под него. Показательно, что, отвечая на мою статью в пятом номере журнала, поэт и исследователь авангарда Сергей Бирюков конспективно рассказал историю авангарда XX века, но где искать его сегодня – так и не ответил, ограничившись грешащими абстракцией и умозрительностью выкладками. Потому что адекватного вопросу ответа на данный момент, видимо, попросту нет.
Интереснее другое: понятие литературной традиции размыто не в меньшей (а то и в большей) степени, чем авангард. Что сегодня представляет собой традиция? С одной стороны, традиционными величают почвеннического духа вирши о живородящей славянской пшенице, с другой – по ведомству традиции всё чаще проводят ещё относительно недавно преподносившийся как самый авангардный авангард пресловутый русскоязычный верлибр, перенявший, в свою очередь (хоть и в крайне искажённом виде), двухсотлетнюю, идущую ещё от Уолта Уитмена традицию верлибра западного. И это только одна из множества дихотомий, которые с лёгкостью, достойной лучшего применения, снимаются словом «традиция», а само это слово неуклонно превращается в терминологическую пустышку.
Диалектика взаимоотношений традиции и авангарда сложна и многоаспектна: вспомним хотя бы знаменитую работу Тынянова «Архаисты и новаторы». Прямолинейным умозрительным отстранённо-теоретизирующим подходом, не спроецированным на конкретный текст, на творческую личность его автора, эту проблему не решить. Не новость, что любой большой поэт перерастает всякий сомнительный «-изм». Маяковского без потерь невозможно втиснуть в рамки футуризма, Блока – в рамки символизма, Мандельштама – в рамки акмеизма. Но самое главное, что между двумя обозначенными туманными полюсами существует множество промежуточных ступеней. Дихотомия «традиция – авангард» горизонтальна. Приведём вертикальную аналогию: «гений – графоман». Понятно, что она не может обслуживать всё многообразие литературы. Между этими крайностями есть «версификатор», «стихотворец» и т.д. Да и внутри крайних областей возможны самые разнообразные классификации.
Именно таких промежуточных звеньев не учитывает Елена Сафронова, и в этом мне видится серьёзный методологический изъян её критической стратегии. В частности, одну из важнейших ступенек между традицией и авангардом составляет то, что можно назвать неомодернизмом. Ориентируясь в первую очередь на достижения Серебряного века, современные неомодернисты не отрицают (в отличие от постмодернистов) «последних», «проклятых» вопросов о мире в себе и себе в мире, о Боге, о смысле жизни и т.д., но творческие подходы к ним ищут принципиально новые.
На страницах «Традиции & авангарда» опубликовано довольно много текстов, которые (с понятной долей условности) можно определить как неомодернистские. При этом тяготеет неомодернизм больше к полюсу авангарда, нежели к традиционным практикам.
Поэтический блок журнала Сафронова характеризует как «спокойный, сдержанный, формализованный, не злоупотребляющий эпатажем ради эпатажа», а его авторов – как представителей «различных ипостасей традиционализма» без всяких «проблесков авангарда». Показательно слово «злоупотребляют». Для футуристов, дадаистов и прочих эпатаж был осознанной эстетико-идеологической стратегией и уже потом инструментом самопиара. Сегодня же «эпатажем ради эпатажа» именно что «злоупотребляют» сотни и тысячи молодых авторов, и если бы журнал публиковал такое «злоупотребительство», то быстренько превратился бы в филиал сайта «Стихи.Ру».
Тем не менее в журнале опубликована, например, подборка стихов «чёрной иконы русской литературы» Алины Витухновской. При упоминании этого имени слово «традиция» приходит на ум уж точно не в числе первых. Елена Сафронова судит именно в первом приближении, без учёта нюансов каждой индивидуальной поэтики, поэтому подвёрстывание очень разных авторов под общий гребень традиционализма выглядит грубовато и топорно.
Бросим взгляд на некоторых поэтов, опубликованных в последнем на данный момент (пятом) номере журнала.
Натурфилософская поэзия Дарьи Верясовой – это лирика глубокого дыхания, плавного мелодизма, грандиозной нежности и слегка горчащей радости ощущения всего природного космоса, «хрусталя стрекозиного» дня – всего того, что любовно фиксирует глаз, впитывает сердце и хранит «земляничная память».
В стихах молодого соликамского поэта Михаила Куимова жизнь тоже побеждает смерть неизвестным науке, но известным поэзии способом. Проговаривая «смерть бога», Куимов отнюдь не корчит из себя юношу, отравленного ницшеанством, но парадоксальным образом убеждает как раз в наличии и непреходящести божественного в человеке, возможности экзистенциального прозрения человеческой души – парадоксального и никаким законам трёхмерной реальности принципиально не подчинимого.
В балладах екатеринбуржца Егора Белоглазова экзотика восточной философии и мифологии перемежается с прямыми лирическими высказываниями, а игра ведётся действительно всерьёз.
Так, стихотворение «Уроки алисского» по виртуозности вплетения английских лексем в стиховую ткань заставляет вспомнить известное стихотворение Владимира Маяковского «Барышня и Вульворт».
Мне представляется, что – простите за многоступенчатую тавтологию – в традиционном (спрямлённом, огрублённом) понимании традиции традиционалистскими стихи этих авторов назвать нельзя.
Ещё один момент. Размытость понятия и практически полное отсутствие подлинного авангарда в современной поэзии (да, пожалуй, и прозе) приводит к тому, что авангардизм переносится большей частью из области непосредственно текста в область внетекстового жеста – в том числе жеста редакторского. Таким жестом со стороны Романа Сенчина можно счесть публикацию стихов Александры Аксёновой и Стефании Даниловой – авторов, от стихов которых, как мне представляется, редакция любого толстого журнала в лучшем случае вежливо отказалась бы, а скорее – отшатнулась бы, как от огня. Речь сейчас идёт не о художественной состоятельности этих произведений, но исключительно – о жесте.
При этом сам спектр поэтик, охватываемый журналом (условно говоря – от Верясовой до Даниловой), выглядит весьма широким. То есть внутри неомодернистской поэтики тоже существуют различные традиции, которые журнал и выявляет, тем самым успешно реализуя провозглашённые задачи. То, что Елена Сафронова называет разнообразием форм традиционализма, мне видится просторнее – разнообразием форм поэзии, на разное расстояние приближённых к / удалённых от пресловутой «традиции» в индивидуально-вкусовом понимании последней. Проще говоря, если Елена Сафронова откроет, например, журнал «Наш современник», то не исключено, что многие стихи из «Традиций & авангарда» предстанут перед ней в ином свете и она не станет объединять элегические медитации с социальной постиронией под общей шапкой «традиции».
Прозаическую составляющую журнала критик характеризует так: «Лирика с психоделикой, реалистичные зарисовки и душевная травма – три кита толстожурнальной прозы, и здесь они все на месте». Но ведь толстые журналы печатают отнюдь не только не традиционные вещи. Да и само сочетание лирики и психоделики проходит, как кажется, отнюдь не по угодьям традиции. К примеру, психоделическая проза битников рассматривалась всегда в контексте как раз авангардном. Вновь мы упираемся в плюрализм трактовок традиции: традиция великой русской литературы, традиция неподцензурной прозы, традиция древнерусского жития… При желании к любому жанру, к любой поэтике (в том числе авангардной) можно прицепить свою традицию, но прикладной толк от этого близок к нулевому. Всё по Шкловскому: мейнстримные явления вытесняются маргинальными, которые, в свою очередь, становятся мейнстримом и так далее и далее так.
Публикация на протяжении нескольких номеров документального романа Полины Жеребцовой «45-я параллель», который, по словам Сенчина, «не решилось выпустить в России ни одно издательство», – тоже тянет на жест, что признаёт и сама Сафронова: «то, что журнал решился напечатать этот современный «Один день Ивана Денисовича», – не только поступок, но и художественный жест». Да и очерк Василины Орловой «Жители городов будущего: дядя Коля» написан отнюдь не в духе образцовых для жанра «Районных будней» Валентина Овечкина, но выполнен с использованием далеко не самых ортодоксальных писательских и научных техник…
Говоря о критическом разделе журнала, Сафронова отмечает статью Татьяны Марьиной о Екатерине Наговицыной. И это тоже авангардный редакторский жест. В каком ещё журнале с осознанно поставленной высокой планкой встретишь статью «критика из народа», простого читателя – эмоциональную, состоящую из любопытного невыбродившего словесного сусла и при этом – информативную?
Критик говорит о традиционности состава номеров и тут же уточняет, что критические материалы выводятся из конца номера, а разбивание стихов и прозы критикой или пьесой «неплохо для переключения читательского внимания». При этом речь идёт о корректировке уже два с лишним века существующего композиционного канона толстого журнала. Такая артикуляция критических материалов абсолютно согласуется с неоднократно высказанным главным редактором мнением о необходимости актуализации и обострения современного критического высказывания.
Права Елена Сафронова в том, что «всё смешалось», и даже публикация фантастики в литературном журнале – это уже не революционно. В том-то и дело, что ничего уже не революционно. Однако что-то более не революционно, а что-то менее... Таковы нынешние реалии.
Общий вывод критика таков: «та или иная публикация авангардна не по форме, а по сути или содержанию. Мне кажется, что это и есть лейтмотив журнала. Здесь исчезающе мало экспериментов со словом, с текстом, лингвистической эквилибристики, образцов острого новаторства… Однако редакционная команда сохраняет и приумножает священные для русской литературы традиции: «глаголом жги сердца людей», «я лиру посвятил народу своему» и, разумеется, «чувства добрые я лирой пробуждал». Не ломает, а строит. По-моему, это главное».
И тут мы вновь сталкиваемся с сочетанием несочетаемого. Эксперименты со словом обязательны для авангарда, но практикуются далеко не только в авангардной литературе, в каком-то смысле это фундаментальная черта творчества в целом. Лингвистическая эквилибристика – негативное свойство псевдоавангарда эпигонского плана. Острое же новаторство – абсолютный антипод «эквилибристики», черта авангарда подлинного.
Сетуя на то, что «всё смешалось», Сафронова сама же всё смешивает. Пассаж же про «приумножение священных традиций» не только не вытекает из предыдущих наблюдений критика, не только несправедлив, но звучит как прямое издевательство, которого журнал, на мой взгляд, не заслужил. А заслужил он пожелания долгой и продуктивной жизни, удачного плавания. Пусть таковым оно и будет.