Танцкласс на экране, или Современная хореография глазами Сигаловой (телеканал «Культура», цикл «Глаза в глаза»)
Часть I.
Апология насилия
Мало кто осознаёт, что мы живём в состоянии войны. Война носит глобальный характер и разворачивается не между странами, а в каждом государстве Европы. И всюду протекает по единому сценарию. С одной стороны в ней принимают участие силы, имеющие, но не ценящие классическое образование, с другой – люди, пусть не имеющие, зато испытывающие к нему глубочайшее почтение. Между ними – колеблющееся «мирное население», способное на партизанские вылазки. Эти, как правило, либо не имеют классической подготовки, либо образование их связано с техническими дисциплинами. Часто в состав «нерегулярных частей» попадают умные люди. Но даже рафинированный физик не способен порой сделать отчаянный шаг и понять, что в угаданной позитивистским умом картине мира, в неизбежном чередовании порядка и хаоса есть постоянство неизбежности, которое важнее частных проявлений. Короче, есть таблица умножения с её числами, а есть алгебра с отношениями между ними. Первую интересует, условно говоря, курс евро, вторую – законы функционирования валютной биржи. Так вот, культура представляет собой систему правил преобразования внешних проявлений интеллекта таким образом, что результаты работы человеческого ума не дают нам погибнуть как виду.
Культура репрессивна – и в этом благо. Культура изменчива в частностях, но неизменна в основах. Понять это просто. Живое развивается, мёртвое разлагается. В основе всех процессов одни и те же законы природы. В физическом мире нет ничего незаконного, если оно возможно. Нет и зла: есть общее поле возможностей, из которых следует и полёт спутника вокруг планеты, и гибель писателя Гаршина – в основе этих событий единый закон всемирного тяготения. Тогда почему спутник благо, а самоубийство нет? Оценки расставляет культура, которая говорит, что творческого начала зло не имеет, это раз. Что зло способна производить лишь человеческая воля, это два. Что наша душа – христианка и мы живём уверенными как в познаваемости мира, так и в его моральности, причём подозреваем, что мораль старше мира, это три. Отсюда вывод: мораль – неудобная, но посильная и достойная ноша. Которая кодифицируется в культуре.
Общие рассуждения приводят к постановке вопроса: что есть традиция? Уточним: неизменна ли она или должна развиваться? Ответ: должна. Застывшая традиция мертва, пульсирующая – нет, но её изменения должны быть обусловлены механизмом, определённым культурой, а результат обозначен ею же как благо. Здесь ломаются и недюжинные умы. Неизменность форм они путают с неизменяемостью культурных парадигм и гонятся за внешним, пренебрегая главным: мир целен, а искусство имеет смысл, если каждое его произведение рассказывает о вселенной, её рождении, строении, благе.
А само благо – всегда результат насилия культуры над хаосом, возделывание поля потенциальностей для выращивания гармонии.
Часть II.
Театр военных действий
Цикл передач «Глаза в глаза», показанный каналом «Культура», нужно анализировать только в свете вышеизложенного – иначе мы не сможем оставаться на твёрдой почве законности. Напомним, что четыре программы Аллы Михайловны Сигаловой были посвящены пяти акторам современной хореографии: Иэну Макгрегору, Мерсу Каннингему, Марии Пахес, Элвину Эйли и Мэтью Боурну. Вопрос, который поднимала ведущая, касался как раз развития традиций, в данном случае танцевальных. Алла Михайловна влюблена в современный танец, она сама выступает как хореограф, её работы интересны, ответ танцовщицы был очевиден: танец должен развиваться. Однако очаровательная женщина спутала развитие болезни с возмужанием и обретением мудрости.
Строение мира в классическом наследии Эллады дано нам в музыке небесных сфер, которых насчитывается семь. И мир наш всегда построен по законам какого-то лада. Дорийскому соответствует одна картина мира, эолийскому другая; набор ладов отвечает высокому закону взаимодействия человека и мира – ведь мы знаем, что мир был создан для нас.
Ни у кого не возникает протеста, когда он сталкивается с тональной музыкой. Слушатель понимает, что не каждый звук допустим в ладу, что лад репрессивен, как репрессивна и вся культура. Что не каждое созвучие одинаково воздействует на человека, что по-разному отзываются в нашей душе терции и секунды. Что раздражающий нас интервал бывает допустим, если за разрушением следует возрождение – основной принцип трагедии, дионисийской в своей основе. Что предтечей мира является, может быть, хаос, но его основой – порядок.
Следовательно: не каждое сочетание высот как звуков, так и зданий города способно порождать гармонию. Тотальность законов говорит о том, что не каждая из двигательных практик способна служить культуре, что не каждая культурой легитимирована, хотя физикой допущена.
Собственно, на этом можно было закончить, но каждая лекция предполагает в конце примеры. Ими и послужат передачи Сигаловой.
Иэн Макгрегор ключевым словом избрал термин «биомеханика». Очевидно, что он пошёл на поводу школьного курса физики, в котором интересно любое движение. Однако любовь Макгрегора к судороге, зачарованность атаксией говорит о том, что он далеко ушёл от классического понимания красоты и гармонии, что его танец разрушает культуру, ибо не следует музыке сфер. Он изучает законы механики по лекалам, отсутствующим в культуре.
Мерс Каннингем был одержим идеей разбалансировки движения, независимости работы разных частей тела, он призывал хаос. Он делал допустимыми в танце те сочетания, которые являются раздражающими в музыке сфер, но, предаваясь саморазрушению, не предлагал программу возрождения. Каннингем боролся с культурой.
Эти два бойца «войска недочеловеческого», безусловно, самые яркие и даровитые, даром что Каннингем уже умер, а его театр, согласно завещанию, не будет вечен. После Марты Грэм трудно найти разрушителей подобного уровня. Но и менее опасные враги у нашей культуры есть. Причём невольные.
Когда Элвин Эйли говорит о том, что его задача – показать красоту чёрного человека, это вызывает уважение. Действительно, когда его театр обращается к Африке, возникает восторг, его нам дала почувствовать ещё Лени Рифеншталь. Но вовсе не это предлагается примером для подражания в современном танце – «Африка» слишком противоречит нашей культуре, мы можем ею любоваться, но неспособны следовать её первозданной красоте. Нет, нам предлагают негров, подражающих белым, и предлагают подражать им. Что же, и это полезно, если способно помочь, но тогда уж лучше присмотреться к Уилларду Уайту, оперному певцу, прямо обращающемуся к аристократической культуре Европы.
Мария Пахес выглядит в ряду собеседников Аллы Сигаловой не совсем понятым ею исключением. Да, испанская танцовщица говорит о развитии традиции, но сам её танец выглядит традиционным – она изменяет его по правилам, прописанным культурой. Пусть и интуитивно – культура пишет не только буквами. Здесь бы сделать шаг и сказать, что вот он – путь, но!
В последней программе Алла Михайловна развенчивает Мэтью Боурна, хореографа небесспорного, владеющего скромной танцевальной лексикой, но человека культуры. Боурн может даже злить – порой не покидает ощущение, что в его балетах все – от хореографа до зрителя – умственно отсталые, но его балеты говорят о мире, о его загадках, о нашем бессилии перед его величием. Это классика.
И последнее. Из всех танцующих в передаче Сигаловой самой очаровательной является сама Алла Михайловна в тех коротких вставках, которые сшивают ткань её непростого повествования. То есть само тело танцовщицы, имеющей классическую подготовку, выступает главным аргументом против её умозрительных тезисов.
В культуре легитимны идеи, которые, условно говоря, запускают спутник и запрещают самоубийство. Культура – это утверждение жизни, это инстинкт самосохранения вида homo sapiens. Это торжество Аполлона.
И это процесс, а не состояние, это постоянная битва с силами энтропии.