Трезвый Витя Луков, что, впрочем, случается редко, – Емеля на печи. Попадёт же внутрь его неустойчивого организма вирусина-микробина – Соловей-разбойник по сравнению с ним мальчик на побегушках.
В этот раз Витина агрессия на самого себя обрушилась, полоснул лезвием по запястью, но умирать передумал, как кровь увидал.
В больнице камикадзе вены зашили, определили в отделение. Пару дней в двухместной с соседом пролежал. На третий того выписали, один в палате остался.
«На у-ко-лы!» – услышал призыв и Луков на обеденный допинг. Заходит в «процедурку» бледный, неспокойный. Штаны спускает, удержать не может – руки дрожат.
– Как дела? – внимательно вглядываясь в него, спрашивает сестра.
– Хорошо.
Через какое-то время заглянула в палату – спит, а через час сам пришёл.
– Сестра, дайте мне резиновые перчатки.
– ?
– В моей постели маленькие чёрные существа копошатся. Я их давлю, но голыми руками противно. Видите, как пальцы от перенапряжения трясутся?
В ординаторской остался один дежурный доктор. «Владимир Васильевич, у Лукова из 522-й палаты белая горячка начинается. Черти поползли… – Наташа кокетливо улыбнулась. – Я вам одного чертёночка прихватила».
Зазвонил телефон. Сестра стояла рядом, сняла трубку. «Это приёмный? У вас сейчас с пятого этажа никто не падал?»
Что за чушь?
И – по сердцу хлестнуло!
Охнула. Бросилась к 522-й палате. Обеими руками и грудью налегла на дверь… Постель перевёрнута. Шторку колышет ветер из распахнутого окна.… В ушах – звон. В глазах – темно. Ноги – вата.
Лукова, в новом статусе парашютиста, ощупали, осмотрели в приёмном покое (как опять вновь прибывшего), рентген сделали – никаких повреждений! От удара о землю только вены под повязкой закровили. Сменили на сухую.
Наталья Сергеевна, упившись корвалолом, сидит на посту. Мимо неё, словно сказочного восточного принца, санитары приёмного отделения проносят на носилках Витюшу. Он носом шмыгает – озяб бедолага под окном. Ноябрь – не май! Но в остальном держится с достоинством: здоровой ручкой воздушные поцелуи сестре посылает, больным, ведущим наблюдение из чуть приоткрытых дверей своих палат, подмигивает. На санитаров покрикивает. Кочевряжится.
Задали ему позже вопрос, зачем из окна прыгнул. Ответил: «Женщина знакомая привиделась, звала похмелиться…»
Утром мать Лукова прибежала, брат Луков и жена брата – того же поля ягода. Судя по аромату, которого до них не было, накануне люди с чувством праздник отметили. То ли день ангела кого из родных, то ли День запуска первого дирижабля. Шумели в коридоре.
«Будем жаловаться в Министерство здравоохранения! Плохо лечите, мало за больными смотрите! В вашу больницу только помирать ложиться! А ещё клятву Гиппократа давали!»
Гиппократа они, конечно, зря зацепили. Знаете, когда святое…
Алексей Степанович, заведующий отделением, был мужчина крутого нрава:
– Я вашего Витю принимал! Я ему вены зашивал! Я сейчас сложную операцию сделал – человеку жизнь спас!
И влетали после каждой фразы в открытые дверцы лифта: мать Лукова, брат Луков, его жена, того же поля ягода, и сам новоиспечённый парашютист-десантник.
– «Во-он! На амбулаторное лечение в поликлинику!»
Подошедшему коллеге, отряхивая руки, спокойно объяснил:
– Выпиской занимаюсь.
На следующий день мамаша Лукова с пирожками и благодарностью за сына прибегала.
Неугомонный дождь настырно стучал в стёкла костяшками пальцев. Будет в конце концов лето в этом году?
Наташа Клюева принимала смену, обходя палаты. За время её выходных поступило несколько новеньких. Среди них, как догадался, думаю, читатель, она рада была увидеть старого знакомого, доставившего ей в недалёком прошлом несколько приятных моментов. Правая нога в гипсе. На вытяжке.
Улыбается:
– Привет, Наташка! Соскучилась? А меня знакомый на самосвале подвозил, неудачно спрыгнул с подножки и вот – перелом в двух местах.
После операции осложнения были… Короче, до конца своей недолгой, беспокойной жизни ходил Витя Луков с палочкой.
– Самое обидное знаешь что, Наталь Сергевна? Я после того полёта в рот не брал. Ну и какой смысл, скажи мне?