В разгар ковидного театрального лихолетья акимовцы решились на премьеру. Татьяна Казакова, художественный руководитель и мотор знаменитого театра, опять решила говорить со зрителем о главном: о любви и ее иллюзиях. Питерский Театр Комедии им. Николая Акимова, не чуждый социальной критике и сатире, все-таки остается прежде всего театром психологическим, театром человеческих чувств.
На этот раз «бремя страстей человеческих» представлено в фирменном «аглицком» стиле – пьесой знаменитого и когда-то феноменально популярного у нас прозаика Сомерсета Моэма «Иллюзии любви». Джентльмен, разведчик, исполнявший какую-то тайную миссию в России 1917 года, скептик, знаток жизни и человеческих сердец, этот писатель сейчас нечастый гость в нашем театре. Устарел ли Моэм?
Пьеса, которую принято относить к типу «эдвардианских» (по имени наследника королевы Виктории короля Эдуарда VII), обладает всеми чертами английской комедии: действие происходит в родовом имении, любовная история, в которой замешана молодая пара аристократов, разворачивается в атмосфере политических амбиций, борьбы честолюбий, иронии, лицемерия, наконец, главное – остроумия и словесных пикировок.
Эпоха сразу же определяется орнаментами стиля модерн интерьерной декорации, линейными контурами регулярного сада, роскошными туалетами главной «этуаль» постановки – леди Кэтрин в исполнении народного артиста России Ирины Мазуркевич (художник спектакля – Андрей Климов). Собственно, ее героиня и становится тем стержнем интриги, вокруг которого разворачивает свои стороны любовный треугольник: взаимоотношения молодой пары, амбициозного политика Арнольда Чэмпион-Ченнея (Михаил Сливников) , его прелестной, юной жены Элизабет (Дария Лятецкая) и небогатого начинающего заморского бизнесмена Тэдди Льютона. Леди Кэтрин, когда-то юная красавица Китти, бежала с возлюбленным от своего мужа Клайва (Константин Воробьев), отца Арнольда, бросив маленького ребенка и прожив тридцать лет во Флоренции. Она стала изгоем чинного викторианского «круга» (название пьесы – «Круг»), но была счастлива и теперь возвращается в родовое поместье как райская птичка, веселая и щебечущая.
Она вносит смуту в сердца сына, которого не узнает при встрече, мужа, который, несмотря на цинизм старого ловеласа, сохранил к ней чувства, она раздражает своего вечного любовника, ставшего старым подагрическим брюзгой. Но она позволяет разжечься той искре любовной страсти, которая тлела в сердцах Элизабет и Тедди. По сути, эта великосветская трещотка, несносная в своей болтливой кокетливости, оказывается не просто умна – мудра и способна на глубину чувств. Мазуркевич в роли леди Китти приходится переходить от внешних приемов на грани комизма к проявлениям сильных эмоций, балансировать между гротескным и драматическим, держать внимание зрителя подобно Джулии Ламберт.
Клайв, брошенный муж, выступает ее главным антогонистом: он хочет вывести ее из себя образами былой красоты и молодости (отсюда прием с демонстрацией слайдов «красавиц былых времен» в пышных шляпах), он хочет предотвратить бегство из своего дома еще одной юной жены – на этот раз не Китти, а своей невестки Элизабет. Он циник, меняющий юных дев, но он не Тоцкий, не злодей, скорее, тихим развратом он прикрывает горечь опустошенной души. Яркий Константин Воробьев в роли Клайва тоже играет с элементами гротескности, вообще, по-итальянски экспансивная манера игры в этом спектакле кажется поначалу неожиданной и даже избыточной. Все-таки тут столь любимая русским зрителем «игра в англичанство». Возможно, громкая подача голоса, широкие движения, диагональные перемещения актеров призваны приблизить сдержанный английский материал к современному зрителю, привыкшему к быстроте и звуковой насыщенности всего, что его окружает: от музыки до телесериалов и модных спектаклей. Но ведь и в самой пьесе кипят страсти, которые лишь приглушаются обычными для английской традиции недоговорками, иронизмами, ловким обманом. Обман будет и в развязке спектакля, но не будем спойлерить и говорить, какой, тем более, что и пьеса, и ее интерпретация Татьяной Казаковой оставляют открытый финал.
Акимовцы и здесь, при заполненном по правилам Роспотребнадзора на 25% зале, показали себя охочими до большой актерской игры. Они не жалеют мастерства и душевной энергии, они сохраняют школу и верны принципам игрового, но все-таки глубоко психологического театра. А Казакова еще раз продемонстрировала, что ее видимое режиссерское растворение в стихии актерской игры – на самом деле следование одной из лучших традиций русского театра: быть актерским режиссером.
Что ж, пьеса Моэма, материалиста и атеиста, вполне востребована современным зрителем, ибо она как раз – о таком невещественном пустяке, как душа, о ее порывах и ее иллюзиях.
Мария ФОМИНА, искусствовед