Александр Кондрашов
Бугония – это языческий ритуал, в котором в туше убитого быка рождаются пчёлы. В одноимённом фильме и пчёлы есть, и туши убитых, правда, не быков, а людей. Сначала немногих, а потом всех до одного. А пчёлки остались живы.
Режиссёр-абсурдист Йоргос Лантимос заинтересовал когда-то своим «сдвигом по фазе» в изображении родного греческого общества, потом европейского, а потом и всего «цивилизованного». Его изысканно отвратительный «кинотеатр абсурда», начиная с «Клыка» и «Лобстера», награждался самыми престижными кинофестивалями. Вершина была достигнута пару лет назад – эпически-фантасмагорические «Бедные-несчастные», где героиня чего только не делала, а в финале превратила своего мужа в козла, получили 11 оскаровских номинаций. Потом последовал спуск. Прошлогодние «Виды доброты» вполне можно было бы назвать «Разновидностями зла», а «Бугония», ремейк южнокорейской криминально-социальной драмы с элементами чёрного юмора и фантастики «Спасти зелёную планету!», поразила мизантропией.
В корейском финале наша планета гибнет, что воспринимается как закономерный итог фантастической битвы пришельцев с землянами. У Лантимоса гибнет не планета – все собачки, пчёлки-букашки, цветочки целы – одномоментно погибло только человечество. Мгновенно умерли все. Режиссёр под нежную лирическую мелодию показывает нам разнообразные положения, в которых людей застала смерть. Мы видим трупы врачей у операционного стола, новорождённых младенцев с роженицами, бизнесменов, сидевших на совещании, школьников, умерших в классе, невест, готовившихся к свадьбе, молившихся мусульман... не видно только кинематографиста, застигнутого в режиссёрском кресле. И это не результат ядерного взрыва, а исполнение приговора человечеству судом некой внеземной цивилизации. Император и его придворные с планеты Андромеда, оказывается, осуществляли у нас некий эксперимент с расселением людей и результатами этого эксперимента остались крайне недовольны.
Лантимос, взяв за основу историю Чан Чжун Хвана, переписал её со сценаристом Уиллом Трейси, а разыграть азиатскую фантасмагорию пригласил своих любимых артистов Эмму Стоун и Джесси Племонса и создал с ними своё видение конца света. Но без второго пришествия, без чистилища, ада, рая и прочих ветхозаветных канонов. Без Бога. Его у греческого ортодокса Лантимоса нет ни в одном фильме, для европейского кинематографа Спаситель с его заветами – пройденный этап.
Вместо него – некая Мишель (Стоун) с обложки «Форбс», владелица фармацевтического гиганта, который пробует лекарства на своих работниках. Тедди (Племонс) – сын одной такой безнадёжно больной после экспериментов женщины – считает, что Мишель – инопланетянка (однажды он срывается и обзывает её по старинке дьяволицей из ада). Она и вправду нездешняя какая-то, с огромными глазами, которые смотрят на людей, как жаба на насекомых. Мишель начинает как-то общаться с людишками, только когда Тедди с кузеном-аутистом умудряются её похитить и заточить у себя в подвале-пыточной. Он надеется вместе с нею отправиться на Андромеду, чтобы, видите ли, спасти человечество. Сначала это воспринимается как редкостный казус, сумасшествие: двум придуркам удаётся похитить даму из списка «Форбс», и они пристают к ней с идиотскими разговорами про пришельцев, потом Тедди становится всё более похож на маньяка. Он жестоко убивает полицейского, заглянувшего на их заброшенное ранчо, реально пытает Мишель, и её становится жалко, но женщине удаётся вырваться...
Она-таки оказывается действительно инопланетянкой, дьяволицей с Андромеды. Ей жалко убивать человечество, в её огромных глазах слёзы, однако она его убивает.
Чёрный юмор? Но всё так убийственно серьёзно, как будто чувства юмора и нет вовсе. Одна чернота. Звериная серьёзность. И жестокость. Она показалась перебором даже нашим релокантам, которым полагается превозносить Лантимоса.