Фрагмент из романа
Притулившись к купейной переборке, Авдеев и не заметил, как закемарил. Поезд легонько тронулся, вагоны, дёргаясь на стыках, наполнились густым железнодорожным гулом. Вскоре он услышал шёпот, очнулся, но не вполне. Его сознание балансировало между сном и явью, звуки перетекали из одной среды в другую, слегка преламываясь на зыбкой границе. В путевом гудении появились трубные архангельские ноты, заслышались тайные имена Бога, которые и произнести-то боязно, как Тетраграмматон. Но здесь, внутри купейного пространства, всё вертелось вокруг слова «Иегова».
Авдеев осторожно открыл глаза. Перед ним сидели: пожилая, монументальная и самоуверенная бабища, молодая, зашуганная девица и третья, неприметная участница диалога. Начальственным тоном ораторствовала именно толстуха:
– Апостол Иоанн так говорил о чуде в Кане Галилейской. На свадьбе не хватило вина, и Иисус приказал наполнить водой шесть каменных водоносов. Когда было сделано, распорядитель пира позвал жениха попробовать, оказалось, что в ковше – хорошее вино. Как нам понимать эту притчу? Дело не в том, что вода стала вином. Мы – не алкоголики, слава богу. Иисус не хотел угощать пьяниц, их и так пруд пруди… – При этих словах она бросила выразительный взгляд на Сеню, который сидел с полуприкрытыми веками. – Вино надо понимать в переносном смысле. Тут имеется в виду не крепкий напиток – не зря ведь всё делается из воды, – а истинное вероучение. Долгие века человечество пребывало в заблуждении, что исповедует правильную религию, а на самом деле довольствовалось водой. И католичество, а тем более православие – и есть вода, то есть разбавленное, жидкое, ложное вероисповедание, которое сколько ни пей, а жажду познания Бога не утолишь. И католический священник-дундук, и русский пьяница-поп только и делают, что разглагольствуют вокруг да около. Они о Благой вести-то и не вспоминают. Божье слово ими разведено так, что не только подобно снятому молоку, но просто жиже воды. И только усилиями наших пастырей, основателей Общества свидетелей Иеговы удалось пресуществить воду их лжеучений в вино истины…
В купе постучался и вошёл робкий паренёк.
– Можно я с вами посижу? – спросил он.
– Конечно, Валерик. Мы как раз хотели тебя пригласить.
«Что же, у них целый вагон знакомых?» – Авдеев понял, что попал в окружение сектантов, которые возвращались домой с очередного съезда. О том, что на его родине пышным цветом расцвели объединения свидетелей Иеговы, Белого братства, церкви Иисуса, Авдеев знал и раньше. Городок некогда похвалялся своим революционным прошлым, но потом советская идеология отпала, как струп, и в эту ужасающую пустоту устремились бесчисленные сонмы миссионеров и гуру, торопясь собрать обильный урожай ничейных душ.
Сеня пока крепился, но инвективу против пьяниц всё же принял на свой счёт. Душеуловительная беседа продолжалась. Обсудив абзац, сектанты обменивались репликами о своём житье-бытье, из чего он узнал, что юная участница бдений конфузится своей сильно поддающей матери-одиночки, которая торгует мороженым на автовокзале.
– Ладно, – вернулась к привычному делу проповедница. – Теперь посмотрим, что символизируют поступки Христоса, когда он пришёл в Иерусалим («Христоса! Проповеднички, вашу мать!» – саркастически подметил Сеня).
Она раскрыла новенький Новый Завет, полученный на московском сборе, и прочла: «14. И нашёл, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. 15. И сделав бич из верёвок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. 16. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. 17. При сём ученики Его вспомнили, что написано: «ревность по доме Твоём снедает Меня». 18. На это Иудеи сказали Ему в ответ: каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать? 19. Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. 20. На это сказали Иудеи: «сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его?»…
– Как нужно понимать этот отрывок? – ушлая проповедница обвела строгим взглядом слушателей.
– Наверное… – начал Валерик. – Волы – это Бог-отец, овцы – Иисус Христос, а голуби – Дух святой… Но если разобраться…
– Можно мне? – подхватила та, что сидела рядом с ним. – А меновщики денег, наверное, это ростовщики и банкиры, которые наживаются на людях…
– Это всё понятно, – прервала их приблизительные разглагольствования толстуха. – Но нельзя понимать слова буквально: вы ничего не сказали о главном смысле этой притчи. А он состоит в том, что торговать – это большой грех. Понимаете, есть профессии и ремёсла чистые, достойные, а есть такие, которые избирают для себя изгои человеческие. Обойтись без них пока невозможно, но они не получат божьего благословения. Ну а храм, который будет восстановлен за три дня, – это, конечно, не какой-нибудь там лужковский храм-новодел. Храм этот – наше вероучение. Только свидетели Иеговы могут воссоздать божественные чтения через три дня после гонений. Нам не нужно ни икон, ни алтарей, ни прочей похабщины. Божье слово живёт внутри нас, а не прикрывается мишурой ряс и стихарей. Не к чему нам ни кадила, ни облатки, ни колокола, ни свечки, ни куличи, ни крашеные яйца…
–А ну прекратите! – вдруг гневно выкрикнул Авдеев. – Дайте ехать спокойно, пока я вас не разогнал к чёртовой матери!..
Неожиданно для себя он ощутил себя в роли Иисуса, выгоняющего из храма всяческую нечисть. Попутчики на миг опешили, но тут же пришли в себя.
– Молодой человек! – с пол-оборота завелась и взвизгнула свидетельница. – Что вы себе позволяете?! Мы обсуждаем Божье слово, а вы выражаетесь… Учитесь себя вести!
Остальные затараторили в том же духе. Авдеев продолжал:
– Нет, это как раз вы – не умеете себя вести. Что вы тут за чушь пороли? И какое право имели устраивать шабаш в общественном месте? Закон о культах никто не отменял, а потому отправляйте свои гнусные обряды в отведённых местах, а не в поезде…
– Да как вы смеете! Вам колет глаза истинная вера, искренние, сердечные мысли…
– Это у вас-то сердечные! Ну, маразм! Такого примитива и такой гадости век не слыхивал. И сидят, надуваются с видом докторов богословия, клуши набитые…
Последняя реплика была необязательной, но Сеню было не остановить. И тут старшая тётка втянула ноздрями воздух и радостно запричитала:
– Да он – пьяный! Лида, он – выпимши, алкаш несчастный. Этого мы так не оставим! – и они вышли из купе. Оставшись с парнем и девушкой, Авдеев почувствовал себя увереннее и заговорил:
– Эти тётки вас обрабатывают, как детей, а вы молчите. Как вам не противно в этой секте? Если тянет к вере, пойди в церковь, помолись, исповедуйся – там вера наших предков. А тут – тупые разглагольствования…
Резко открылась дверь купе, на пороге показалось встревоженное лицо проводницы, из-за её спины высовывались торжествующие пассажирки.
– Вот полюбуйтесь, – провозгласила старшая. – Не даёт спокойно ехать, кричит, угрожает. Примите меры!
– Пассажир, вы почему хулиганите?
– Я – хулиганю? – оторопел Сеня. – Это они изводят меня своими проповедями.
– А вам-то что? Пусть беседуют.
– Нет, в моём купе они не будут проповедовать.
– Вот видите! – восторжествовала мастодонтша. – Прям террорист какой-то… Да пьяный он, неужели не видно?.. Вызывайте милицию!..
– Слышите, молодой человек, или вы успокоитесь, или я приглашу сотрудников, сопровождающих поезд.
– Валяйте! – решительно заявил Авдеев. – Посмотрим, кто прав.
– Ну смотрите! – предупредила проводница. – Я вызываю наряд.
Она ушла, в купе стало тихо. Свидетели Иеговы уничтожающе смотрели на Авдеева. А он, посидев, отправился к проводнице. Та разливала чай:
– Чего вы не поделили-то?
– Да не желаю я их бред слушать… А вы что, правда, вызвали наряд?
– А куда мне деваться? Они сказали, что пожалуются бригадиру.
– ›-моё!.. И что теперь?
– Да погоди, с милиционерами сам договоришься.
– А нельзя мне перейти в другое купе или другой вагон?
– Да у нас почти весь состав – иеговисты, и свободных мест нет.
– Ну дела! Сектантам всё можно, а нормальному человеку житья нет.
Она пожала плечами, а Авдеев поплёлся в своё купе, но заходить внутрь он не стал – слишком было противно. Он встал у окна и глазел на пролетающие мимо перелески и поля. Скоро нарисовалась милиция. Двое в камуфляже и детина в гражданке нырнули сперва в купе проводников, потом деловито двинулись сюда. Взглянув на ретивых ревнителей правопорядка, Сеня приуныл, почуяв невозможность компромисса. «Сейчас подойдут: документы!»
– Документы! – и он понял: ничем хорошим диалог для него не окончится.
Началось дознание. Одинокий голос не вполне трезвого человека производил плачевное впечатление перед единым строем выступавших и сплочённых оппонентов. Авдеев скис, отстаивать правоту в таких условиях было бесполезно. А когда для составления протокола его пригласили к проводникам, он вяло и неверяще сказал: «Слушайте, парни, зачем вам это нужно? Вы же видите, что сектанты меня достали?»
– Да всё мы видим, – спокойно ответствовал тот, что заполнял протокол. – И что сектанты, и что вы – нетрезвы. А в железнодорожном транспорте находиться в таком состоянии нельзя. Но главное: заявление написали они, а не вы. Ясно?
Авдеев чертыхнулся и вышел в коридорчик. Милиционер, видимо, старший, продолжал писать протокол. Другой прошёл в соседний вагон, а парень в штатском стоял у окна. Авдеев приблизился к тому и заговорил, как можно более заговорщицки:
– Извините, и что же мне теперь будет – штраф?.. Сколько?
– Да нет. По инструкции мы обязаны ссадить вас с поезда на ближайшей станции.
– Как это – ссадить? За что? И как мне дальше быть?
– Как знаете.
– А билет? Он же пропадёт!
– Сами виноваты.
– В чём?! – отчаянно взвыл Сеня.
Одетый в штатское пожал плечами и отвернулся.
– Ну хорошо… пусть я не прав. А как-нибудь… замять это дело можно?
– Поздно! Надо было с проводницей договариваться. Или с соседями по купе. Но раз уж нас вызвали… Ваши попутчики подали письменную жалобу, что вы пьянствовали, сквернословили, грубили, короче – мешали пассажирам спокойно ехать. Да нас начальство выберет и высушит, если мы не примем меры.
– Неужели ничего сделать нельзя? – сокрушённо спросил Авдеев.
– Попробуйте договориться с соседями, попросите у них прощения, извинитесь, скажите, что больше не будете.
– Ну уж нет! Пусть мне будет хуже… – неожиданно для самого себя выдал Авдеев.
Поезд подходил к станции Грымза.
Было темно, Авдеев озирался в поисках вокзала, но вдруг обнаружил себя крепко взятым под руки всё теми же ментами.
– Это что? Теперь-то куда?
– Не бросать же вас на произвол судьбы. По инструкции надо сдать вас местной милиции.
Оборотившись к жёлто-сиреневым окнам вагона, Авдеев вдруг увидел: вдоль состава выстроилась шеренга свидетелей Иеговы, торжествующе взирающих на посягнувшего. Он ругнулся, но тут же ему тычком дали понять, что он должен не выражать эмоции, а следовать, куда скажут. Они прошли вдоль состава и остановились возле одноэтажного строения, в каких обычно бывают вспомогательные железнодорожные службы. Распахнулась дверь, и они оказались в комнатке, дальняя часть которой была забрана решёткой, а в ближней – за столом сидел рыжий, розовощёкий капитан в форме и листал гроссбух.
Встреча милиционеров прошла дружески, но почти молниеносно. Они в два счёта сдали капитану своего подопечного и отчалили: стоянка поезда в Грымзе недолгая. Сеня, едва взглянув на начальника, определил: кранты!..
– Садитесь, – сиплым голосом сказал розовомордый.
Авдеев плюхнулся на лавку, обитую изрезанным и исколотым коричневым дерматином. В окно он увидел, как дёрнулся и плавно пошёл его поезд! Среди свидетелей царило всеобщее торжество и чуть ли не народное гулянье. В других вагонах творилось то же. Ему вдруг показалось, что все свидетели Иеговы прильнули к окошкам и с наслаждением пялятся на место предварительного заточения своего незадачливого гонителя…
– Ну, что там у вас стряслось? – спросил капитан.
– Да понимаете, товарищ капитан, недоразумение. Чистое недоразумение… – он как можно убедительнее, подражая пациентам психиатрических клиник, изложил свою версию происшедшего.
– Разберёмся! А пока личные вещи, документы, ремни и шнурки на стол и…
– Да я не…
– Не возражать!
Пришлось выполнить приказание. В расхристанном виде, как разжалованный офицер, Авдеев шагнул к двери, и ключ провернулся в замке.
Когда он оказался в этой теневой стороне, его прострелила прямая, как очередь, мысль: «Да ведь я в параллельном мире!!!» А как иначе? Ещё десять минут назад он ехал, хотя и не преспокойно, в скором поезде, со своим местом, багажом и даже оплаченной постелью и вдруг в мгновение ока оказался в этой хибаре, за железными прутьями, на дощатом затоптанном и замызганном полу, перед широким грязным топчаном, на одной стороне которого холмилась какая-то бесформенная телесная груда. Захотелось крикнуть, возопить, застенать о несправедливости бытия, но он прекрасно знал, что такого рода выплески не только бесполезны, но и могут существенно ухудшить твоё состояние задержанного. Слава богу, пока что не заключённого.
Заключённый всмотрелся в полумрак, в захарканные доски и его потянуло броситься на эту плоскость, зарыться лицом в полу пиджака, забыться и заснуть. Но он одёрнул себя: если уснёшь, то останешься тут до утра. Авдеев глубоко вздохнул, шагнул к решётке и встал у двери.
– Това-арищ капитан, ну разберитесь со мной!..
Но капитан продолжал изучать развлекательно-кроссвордный журнал и даже не покосился на канючащий возглас задержанного.
«Хана!» – помыслил о своей участи Авдеев. Бесперспективность положения вынудила его смежить веки… Но тут в дежурку шумно ввалились два сержанта. Капитан зыркнул на них:
– Взяли, что ль?
– А то!
– Доставай!
На столе явилась бутылка явно сучковатой местной водяры, отчего Авдеева слегонца замутило. Капитан раскидал поллитровку по непроницаемо-мутным гранёным стаканам, покосился на соглядатая за решёткой и вдруг протянул посуду сквозь прутья:
– Дёрни, Семён Петрович!
– Не буду! – шарахнулся он от угощенья.
– Правильно. Сейчас придёт фельдшерица обследовать тебя на степень опьянения.
– Да я не пьян!
– Она проверит.
– Когда она придёт-то?
– Не успеешь оглянуться, – ответствовали милицейские чины, причастившись хмельного зелья.
Авдеев и вправду не успел. За его спиной резко завозился некто неузнанный, и плохо различимая фигура прильнула к решётке:
– Дайте похмелиться!
– Ну у тебя, Петраков, и нюх! Не успели разлить, как он тут как тут.
– Суки! Волки позорные! Скока будете держать, скока? Отпустите, козлы!..
Хриплый голос ещё не отзвучал, как один сержант спокойно шагнул к проёму клетки, вынул из кармана продолговатый цилиндр и пальцем вдавил неприметную пимпочку. В камеру с шипеньем ворвалась струя удушающего смрада. Агрессивный пыл протестующего был смят, боковые же пары взвихрились в тесном пространстве и ударили в нос Авдееву.
– Что это? – отхаркиваясь и сморкаясь, спросил он.
– «Черёмуха»! – ответствовал владелец баллончика. – Понравился дезодорант?
– Терпимо…
Сержант вернулся к столу, продолжили трапезу; теперь никто не мешал. И хотя всюду распространился резкий запах, его привычно не замечали.
«Принюхались, гады, – думал Авдеев сквозь шутки выпивающих. – Нет, ну надо же. Мало того, что сняли с поезда, сунули в кутузку, так ещё и «черёмухой» угостили!..»
Вскоре коллектив опорного пункта пополнился – явилась неясных лет фельдшерица, по обличью напоминающая большинство медработниц, – низкорослая, подвижная тараторка с золотым зубом и рыжими кудряшками вокруг грязно-белого чепчика. Надежды Авдеева вновь воспарили, но преждевременно. Сперва Елена Мелантьевна подсела к пиршественному столу, который не отличался изысканностью и не ломился от яств, потом перебрала все новости привокзальной жизни. Авдеев попробовал намекнуть, что жаждет её освидетельствования, но медичка не вняла его призывному гласу.
Мелантьевна вынула засаленную конторскую книгу, отыскала относительно не загаженное место и принялась неторопливо её листать. Наконец она разделалась с писаниной, запахнулась в халат и собралась было восвояси, как вдруг капитана осенило:
– Мелантьевна! Посмотри-ка нашего гостя. Как он?
Авдеева выпустили из-за решётки.
Фельдшерица смерила его игривым взглядом:
– Встань-ка к дверям. Так, руки вперёд, пальцы расставить и ко мне – марш!
Авдеев отшагал по прямой.
– Садись.
Он присел и шепнул:
– Помогите выпутаться: меня с поезда ссадили!
– Как ссадили? Кто?
– Кто-кто… Лжесвидетели.
– Ну-ка расскажи, – присоединился к их диалогу капитан.
Почуяв шанс, Авдеев вложил остатки красноречия в описание конфликта. Когда он замолчал, раздалось неловкое покашливание. На миг почудилось, что даже Петраков за решёткой тоже был солидарен с Сеней.
– Так… – начал вердикт капитан. – Мужик пострадал не за хрен собачий. Мелантьевна, пиши: практически трезв. Дружище, собирайся. А вы – проводите парня к дежурному по вокзалу, пусть выпишет билет – скажите, я попросил.
– А если не будет билетов?
– Для меня найдут. Такие дела. Короче, приятно было познакомиться. Извини, если что не так. Ну а с… сектантами этими мы ещё разберёмся, Учти: Земля – круглая, догоним!
Подручные капитана мигом спроворили для Авдеева билет на ближайший поезд, он вошёл в вагон, добрался до своего места и моментально выпал в сухой осадок.