Многие уже сошли с дистанции, но мы все бежали. Не так резво, как в начале, некоторые вообще перешли на шаг, что правилами не запрещалось, особенно бывшим инфарктникам и алкоголикам. Алкаши держались в хвосте колонны дружной пёстрой группой, от которой я старался не отставать. Я давно заметил, что физическая форма в забеге не играет никакой роли: те, кто выкладывался, и те, кто семенил в конце растянувшейся по кругу толпы, двигались примерно с одной скоростью, и к назначенному сроку успевали все.
Большую часть времени бежали молча, лишь иногда кто-нибудь жаловался на покрытие: мол, гаревые дорожки давно пора сменить на полиуретан, XXI век на дворе! Или шелестел по толпе тревожный шепоток: «Ты знаешь, Димка-то – всё!» – «Знаю, бабы довели!» – «И Гриша – всё!» – «Это какой Гриша? Публицист?» – «Да, который обычно в день получки напивался и голым по Тверской бегал!»
Те, кто победил в забеге, лежали в сторонке, неподалёку от метафизического стадиона. Места их финиша были отмечены небольшими холмиками, из которых торчали кривые палки со списком спортивных достижений.
Появлялись в толпе и новые лица. Жёсткие, молодые. Их обладатели держали перед собой дипломы об окончании курсов MBA. Они энергично работали локотками, и опытные спортсмены пропускали их вперёд. Последние-то понимали, что особого смысла упираться уже нет, добежать до холмиков они всегда успеют, а вот попадать туда раньше других не хотелось.
За бегущими присматривал сидящий на вышке судья. На таких вышках обычно сидят арбитры, которые судят теннисные матчи. Только эта была раза в четыре выше – из чистого золота и увитая какими-то плющами. Судья в белом балахоне был старый, седой и всё клевал носом. Лишь иногда как бы в изумлении открывал глаза и произносил чьё-нибудь имя. Это означало, что бегущий выиграл соревнование и уходит из большого спорта. Крылатые девочки-чирлидеры относили его к холмикам, где уже была готова чёрная ямка.
– Долго ещё бежать? – с истеричными нотками в голосе спросила меня женщина лет сорока. – Надоела эта зима! Я на море хочу! И в «Кофеманию». Хочу встретить красивого дворника-гастарбайтера и чтоб он потом оказался индийским миллиардером и позвал замуж… Хочу…
– Да фиг его знает! – сказал я, вяло двигая булками. – Говорят, пока не достигнешь полного и окончательного жизненного успеха.
– Раньше как-то веселее бежалось! – заметил одышливый мужчина справа.
– Раньше – это когда? – спросил его алкаш в грязной майке.
– В советское время, – ответил первый.
– Раньше и девки любили, – ответил алкаш, что, впрочем, в его случае звучало как-то сомнительно.
И тут прямо в голове у меня прозвучало: «Андрей Валентинович!» Я посмотрел на судью: мол, это вы меня? «Тебя, тебя!» – старик поманил пальцем. Я выбрался из толпы и, понурив голову, словно проштрафившийся футболист, пошёл к судье. «Может, правило какое нарушил или толкнул кого?» – думал я.
– У тебя шнурок развязался! – сказал судья и по-отечески улыбнулся.
Я выдохнул, присел и принялся послушно завязывать шнурок. Сердце колотилось, пальцы не слушались. А когда узел наконец получился, встал и спросил:
– Ну, я, наверное, дальше побегу?
– Конечно, беги! И это, жене на Восьмое марта цветы не забудь подарить, а то всё витаешь в облаках, марафонец ты наш…