На днях в «Современнике» состоялась премьера спектакля по сценарию Ингмара Бергмана «Осенняя соната» в постановке ученицы Сергея Женовача Екатерины Половцевой, где зрители ещё раз убедились: прекрасное не терпит суеты, а полгода репетиций принесли свои зримые плоды.
Вопреки утверждению некоторых критиков, будто психологический театр загибается и ему пришёл конец, всё-таки появляются спектакли, где «дышат почва и судьба», и хочется воскликнуть: «Да здравствует русская душа», которая не умерла и через боль и страдание обретает смысл жизни.
Понятно, что у каждого человека он свой. Неважно – большой или маленький, это как посмотреть. Но есть вещи, с которыми связано всё самое важное, самое дорогое, самое ценное, ради чего стоит жить. Казалось бы, ну зачем такие громкие слова, если в «Осенней сонате» речь идёт всего-то о распаде семьи, о двух одиноких дочерях и не менее одинокой матери, ставшей им чужой, о непонимании и эгоизме. Ведь подобное встречается на каждом шагу, и люди не кричат – мир рухнул, а продолжают делать вид, будто всё хорошо. Наверное, дело в том, что есть повседневная жизнь, когда человек обслуживает себя: ест, спит, покупает тряпки, даже делает карьеру. А есть внутренняя жизнь, куда он редко кого пускает, а вдруг не так поймут или, того хуже, осудят, вот и приходится охранять свой микрокосмос от всего и вся, оставаясь в одиночестве до конца земной жизни.
Казалось бы, любая мать, рожая детей, надеется продлить себя в них, но вот парадокс – со временем они отдаляются и даже становятся врагами. Почему? На эту тему написана масса великих книг, но этой теме нет конца, она неисчерпаема. Каждое новое время вносит свои вариации, и каждое новое поколение задаёт до боли знакомый вопрос: почему родные люди редко обретают родственные души? Именно об этом писал в своих сценариях великий «душевед» Ингмар Бергман. Все его фильмы посвящены самому сложному государству под названием семья, с непредсказуемыми финалами, загадками, страхами и любовью, в шаге от ненависти.
Чтобы такое сыграть и зрители поверили, надо обладать собственным опытом ошибок, недоразумений, раскаяний и потом, сжав своё сердце в кулак, выбросить накопившееся в притихший зал. У Марины Неёловой, давно не игравшей новых ролей после блистательного Акакия Акакиевича, абсолютный слух на правду чувств. В грустной и одновременно светлой «Осенней сонате» с падающими листьями, похожими на сожжённую бумагу, где всё говорит о приближающемся закате большого таланта, она создаёт образ противоречивой, неуёмной натуры: сильной, страстной, безжалостной и безумно эгоистичной. По сути Неёлова изображает эгоизм таланта, выше которого для неё ничего нет. Ни умирающая от тяжёлой болезни младшая дочь Елена, ни разрыв со старшей – Евой, поселившейся с нелюбимым, но благородным мужем в скромной пасторской усадьбе. Встреча матери и старшей дочери после семилетней разлуки напоминает скучную церемонию приёма когда-то знакомых, но чуждых друг другу людей, которые не знают, как себя вести: то ли изображать радость на лице, то ли заняться распаковкой тяжёлых чемоданов. По всему видно, женщины что-то скрывают, боятся обнаружить свой страх, но каждая из них нафантазировала собственное представление о встрече. Гастролирующая по миру пианистка, привыкшая к роскошным отелям, весьма неуютно чувствует себя в аскетичной обстановке, но старается не подавать вида. Поэтому не умолкая болтает о разных пустяках, даже не осознавая, насколько нелепо и смешно она выглядит в своих туалетах от Диор в деревенском домике, напоминая яркую бабочку, случайно залетевшую не туда. Ну а замкнутая Ева в старушечьих очках и растянутой кофте, чем-то похожая на монашку, в исполнении Алёны Бабенко, наоборот, перестала обращать на себя внимание. Теперь у Евы только одна надежда, что эта встреча наконец-то решит её комплексы и она освободится от диктата матери, которая постоянно давила на неё своим талантом. Но дни идут, а в их отношениях мало что меняется, разве только упрёков становится больше – обиды прошлого живут, не отпускают, и пропасть между ними не сужается, а расширяется, поэтому им не надо больше встречаться. Слишком разные у них представления о жизни и успехе, слишком по-разному они смотрят на мир. И если Ева считает, что угасающая Елена (актриса Елена Плаксина) должна жить у неё, а не в больнице, то для Шарлотты младшая дочь давно умерла. И потом сам вид прикованной к инвалидной коляске бедняжки, потерявшей дар речи, приводит в страшное замешательство, ей неприятно и больно видеть безобразное. Даже запоздалое раскаяние не отразится на холёном лице матери, только мимолётная жалость, как к любому бедному существу.
Как это называется? Неужели в ней так велика любовь к себе, что в её сердце не осталось места для материнских чувств?.. С одной стороны, это чудовищно и вызывает отторжение, а с другой – не будь гипертрофированного эгоизма, Шарлотта никогда бы не поднялась на музыкальный олимп. Музыка сделала её глухой по отношению к семье, детям, даже много сделавшего для неё второго мужа она не собирается бесконечно оплакивать, потому что силы нужны для другого – для покорения зрителей.
Вместе с артистами режиссёр Екатерина Половцева решает очень важную, можно сказать, неразрешимую проблему: что лучше – самозабвенное служение искусству или долг матери, жены? Но вразумительного ответа публика не получает, ибо в каждом случае герои решают эту дилемму по-своему. Думаю, что и Марина Неёлова не смогла бы на этот вопрос ответить однозначно, так как по себе знает: художник всегда платит своей случайной жизнью за неслучайно выбранный путь.