Чехов… один из лучших друзей России, друг умный, беспристрастный, правдивый, – друг, любящий её, сострадающий ей во всём.
Максим Горький
Среди премьер и реприз 2025 года на сцене главного французского театра «Комеди Франсез», он же Дом Мольера с его 340 летней историей, вновь на почётном месте чеховская классика – «Вишнёвый сад» и «Чайка». Компанию им в этом сезоне составляют шедевры Шекспира, Расина, Корнеля, Мольера, Метерлинка и – несколько неожиданно – Агата Кристи с «Мышеловкой», билеты на 32 спектакля которой на всё лето уже распроданы.
– Величайший русский драматург – частый гость в Доме Мольера, – рассказывал мне директор «Комеди Франсез» Эрик Рюф. – Здесь не только ставят, но и изучают в театральных школах, причём у каждого педагога, режиссёра и лицедея собственный Чехов. Ты не актёр, если не умеешь играть его персонажей. Несмотря на всю «чеховоманию», во Франции не забывают других ваших гениев – Тургенева, Гончарова, Островского, Горького, Леонида Андреева, современных драматургов. Но над всеми гордо парит автор «Чайки».
За последнее десятилетие только в театрах Парижа, которых здесь полторы сотни, и его пригородов показали около 250 чеховских пьес, водевилей, инсценировок повестей и рассказов. Афиши стремительно меняются, трактовки тоже, но никто не претендует на абсолютную истину. Подобно музыке, театр – искусство интерпретации.
Сегодня предлагают одно прочтение «Трёх сестёр» – завтра другое, а несколько лет назад российский авангардист ошеломил столичную публику той же пьесой, в которой актёры общаются на языке глухих (режиссёр Тимофей Кулябин с новосибирским театром «Красный факел» показал эту драму в парижском театре «Одеон». – Ю. К.). Наконец, едва ли не первый во Франции балет-пантомима «Три сестры» шёл в минувшем году в столичном «Театре дю Жимназ».
«Неловкие руки»
Париж впервые познакомился с чеховской драматургией в начале прошлого столетия. Поразительно, что в пьесах Чехова именитый критик, академик Мельхиор де Вогюэ, высоко ценивший Толстого, Достоевского, Тургенева, не обнаружил никаких достоинств. Восторженный приём «Трёх сестёр» в России остался для него загадочным. «Преклоняюсь перед неизъяснимым, – иронизировал академик. – У нас подобный сюжет едва ли бы сгодился для водевиля: я опасаюсь, как бы не разразился бешеный смех над сёстрами, плачущими при виде того, как из города уходят их военные».
Ему угрюмо вторил французский публицист Осип Лурье: «Чехов видит лишь одну сторону русской жизни, он схватывает её и воссоздаёт, ничем не расцвечивая и не одушевляя. Он зарисовывает, набрасывает карикатуры или просто делает мгновенные, беглые, но точные фотографии, причём почти всегда сумеречные. Муза Чехова тяжеловесна: у неё неловкие руки. Его творчество обильно, но однообразно, серо и хмуро».
Вопреки снобизму тогдашних «инфлюэнсеров», французы быстро оценили новое имя. Для них его открыл блистательный режиссёр и актёр Жорж Питоев. В апреле 1921 г. этот выходец из России, тбилисский армянин, впервые показал в «Театре Старой голубятни» «Дядю Ваню», горячо встреченного публикой и критикой. «Мы имеем дело с большим писателем, который самыми скупыми средствами, не прибегая ни к исключительным положениям, ни к исключительным характерам, мягкими и верными штрихами умеет создать особую атмосферу, оживить целый мир. «Дядя Ваня» привёл бы в восторг самого Флобера», – писал критик Клод Роже Маркс.
Чехов по-стахановски
Лучшим постановщиком чеховских пьес на берегах Сены традиционно называют легендарного немецкого режиссёра Петера Штайна, которого прекрасно знают в России. «В поразительной популярности Чехова нет никакой тайны, – говорил он автору этих строк. – Его триумф объясняется тем, что он заново изобрёл театр ХХ столетия. Чехова надо ставить так, чтобы сегодняшняя публика оценила замысел автора, а не мучительно пыталась понять режиссёрское «прочтение» великой пьесы».
Штайну созвучен Ален Франсон – один из самых тонких знатоков чеховской драматургии. «У Чехова за самым банальным, будничным и, казалось бы, малоинтересным действом скрываются извечные экзистенциальные проблемы, а события в его пьесах развиваются между смехом и слезами, – говорил режиссёр «ЛГ». – Я вижу в нём драматурга-врача, который пишет скальпелем по живому. При этом он полон эмпатии, описывая сумерки эпохи, автор не теряет веры в человека».
По-стахановски подошёл к творчеству Чехова известный режиссёр Кристиан Бенедетти, который в Театре-студии парижского пригорода Альфорвиль недавно устроил чеховский марафон и в течение трёх месяцев показал полтора десятка пьес. Свой перформанс он назвал «137 обмороков»: столько их насчитал Бенедетти во всём чеховском репертуаре – аллюзия на спектакль «33 обморока» Мейерхольда.
– В молодые годы я отправился в Москву учиться у Любимова, Михалкова, Табакова, Анатолия Васильева, Высоцкого, – вспоминает Бенедетти, который ставит Антона Павловича больше четырёх десятилетий. – Для меня он стал как бы старшим братом, который помогает мне переосмысливать мировые проблемы. Мы с ним всегда на стороне недотёп.
Кристиан Бенедетти убеждён, что именно в «Чайке» Чехов совершает театральную революцию, низвергая существовавшие каноны. Он цитирует Треплева: «Дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет потому, что это свободно льётся из его души». Кроме того, в «Чайке» автор использует приёмы, которые затем будут применяться в кино, – крупный, средний и общий планы. Бенедетти видит в Станиславском гениального иллюстратора, но лучшим чеховским интерпретатором для него остаётся Мейерхольд.
Каждой сестре по серьге
В чеховских спектаклях любят играть известные актёры – вспомним несколько имён: Жан-Луи Барро в «Медведе», Роми Шнайдер в «Чайке», Изабель Юппер в «Вишнёвом саде». Наконец, во французской экранизации рассказа «Агафья» участвовал прославленный дуэт Жерара Депардье и Пьера Ришара.
Марина Влади рассказывала мне, что не представляет себе театр без Антона Павловича: «Я обожала его пьесы и рассказы. Ещё девчонками – мне было восемь лет – с моими тремя сёстрами мы обсуждали дома, кто кого будет играть в «Трёх сёстрах». Страсти разгорались нешуточные – каждая хотела быть непременно Машей. Когда много лет спустя эту пьесу ставил Андре Барсак, он дал каждой сестре по серьге – я стала Ириной».
В «Вишнёвом саде» Марина сыграла Любовь Андреевну Раневскую. После этого спектакля она написала семейную сагу «Мой вишнёвый сад» – сиквел чеховской пьесы, в котором продлила жизнь героев «Вишнёвого сада», наделив их реальными судьбами своих родных и близких.
Влади мечтала о роли Аркадиной в «Чайке» – «этой властной женщины, которая, как девчонка, умоляет Тригорина не покидать её». В своё время не сложилось. Но зато удалось сыграть чеховскую пассию Лику Мизинову, прототип Нины Заречной, в советско-французском фильме Сергея Юткевича «Сюжет для небольшого рассказа» (1969 г.).
«Чайка» как лебединая песня
Стефан Брауншвейг – один из лидеров современной европейской режиссуры, который до конца прошлого года возглавлял «Театр Одеон». Он неоднократно возвращался к Чехову, а «Чайка» оказалась его лебединой песней на этой сцене. Поставил он и «Дядю Ваню» в московском Театре Наций с Евгением Мироновым в титульной роли и приглашал труппу на гастроли в Париж. Для Брауншвейга это одна из самых мрачных пьес Чехова, её герои понимают бессмысленность их жизни и пребывают в состоянии фрустрации.
– Задача режиссёра и актёров – найти в классике не только традиционные ценности, но и то, что актуально, – подчёркивал Брауншвейг. – Я не склонен к нравоучениям, не нагружаю публику никаким месседжем. Но в «Дяде Ване» провидчески звучит экологическая нота. Чехов понимает эпоху, лишает нас иллюзий и почти не оставляет надежды. Доктор Астров предупреждает: если мы будем жить по-прежнему, то погубим нашу планету. Это написано почти полтора века назад, но до сих пор его призыв не услышали. Почему человек никак не осознает масштабов надвигающейся катастрофы?
Юрий Коваленко, собкор «ЛГ», Париж