Разговор с писателем Святославом Рыбасом
– Святослав Юрьевич, в вашей повести «Зеркало для героя», по которой поставлен знаменитый фильм, главный герой перемещается во времени и оказывается в 1949 году 8 мая накануне своего рождения рядом со своими молодыми родителями. Давайте тоже включим машину времени.
– Она всегда включена.
– И куда она у вас движется?
– В прошлое, как и у всех. Когда говорят, что у истории нет сослагательного наклонения, то или лукавят, или чего-то не понимают. У истории в том смысле, как я её воспринимаю, всегда есть сослагательное наклонение, ибо она, как говорил ещё Шекспир, – это «черновик будущего». Да, 8 мая – день моего рождения, так уж получилось. В этот день ко мне приходят мои родные, которых давно нет со мной, и я в уединении беседую с ними о многом. Всё это очень личное, однако в этих разговорах есть один общий момент. Среди моих близких – разные люди: белогвардейцы, земские деятели, шахтёры, чекисты, советские офицеры. А если заглянуть дальше, то и своевольные казаки Богдана Хмельницкого и много разного народа. Возможно, не все относились бы друг к другу по-родственному, но я их словно умиротворяю. Вот уже много лет я веду с ними нескончаемые разговоры, в результате чего появилась не только упомянутая вами повесть. Для меня было естественным написать биографии последнего героя императорской России Петра Столыпина, белогвардейского генерала Александра Кутепова, руководителя СССР Иосифа Сталина. У меня не было намерения ни возвеличивать их, ни проклинать. Я хотел понять, почему они появились в нашей истории, почему они не были случайными фигурами, какие уроки они нам оставили. Конечно, после каждой книги меня называли то монархистом, то белогвардейцем, то сталинистом. Так людям удобнее. Впрочем, патриарх Алексий II счёл нужным после выхода биографии Сталина прислать мне письмо, в котором сказал о важности понимания истории.
– Вы были с ним знакомы?
– Больше двадцати лет. Когда я стал заниматься восстановлением храма Христа Спасителя, тогда и познакомились. Вообще это очень интересная история. В августе 1989 года я был избран председателем Фонда восстановления храма Христа Спасителя, потом председателем стал Владимир Солоухин, а я – сопредседателем, но Владимир Алексеевич практическими делами не занимался, их пришлось вести мне – оформлением землеотвода, регистрацией фонда, ведением финансовых счетов, заказом архитектурной концепции. Время было романтическое, помогали многие незнакомые люди. Например, легко удалось отбить рейдерскую атаку нашего бывшего соотечественника из Америки, который хотел построить на месте храма развлекательный центр. Тогда же мне подарили путеводитель по «Бородинской панораме», откуда я узнал нечто прямо-таки мистическое.
В наградных списках одного из полков дивизии Бороздина, который участвовал в Бородинском сражении, говорится: «Вахмистр Игнатий Рыбас, будучи всё время под неприятельскими выстрелами и во время атаки врубившись в неприятеля, положил на месте двух и, несмотря на нанесённые ему тяжёлые раны, не переставал храбро отличаться, поощряя в эскадроне и прочих нижних чинов».
Когда я рассказал об этом патриарху, он в ответ поведал мне свою историю, которую узнал совсем недавно: один из его предков, полковник Александр Ридигер, тоже был участником той войны, участвовал во взятии Парижа, его имя было на мраморных досках храма. Вышло так, что в деле восстановления храма наши предки начали нам помогать.
– А почему был написан «Генерал Кутепов»?
– Мой дед по матери, Виталий Иванович Григорьев, воевал в Добровольческой армии. Он окончил гимназию и был мобилизован. (Мобилизации подлежали лица соответствующего социального положения, в том числе студенты и выпускники-гимназисты.) В боях был ранен, осколок гранаты попал в шею и чуть не перебил яремную вену. Этот осколок остался у него на всю жизнь. В 1920 году белые отступили до Кубани, в страшной неразберихе под прикрытием английских крейсеров эвакуировались из Новороссийска в Крым и Турцию. Дальше была короткая врангелевская эпопея. Потом вместе с Добровольческой армией, которой командовал генерал Александр Кутепов, дед оказался в Турции, в городке Галлиполи на берегу Дарданелльского пролива, в ста километрах от Константинополя. Я побывал в Галлиполи в декабре 1989 года. Маленький городок, квадратная бухта, на берегу – кафе, чуть дальше квадратная крепостная башня, в которой когда-то томились пленные запорожцы и где Кутепов устроил корпусную гауптвахту. И ветер, сильный пронизывающий ветер. А вдали через пролив – тёмные горы, Малая Азия. Моё воображение было возбуждено. Я искал следы русских, ждал какого-то знака. Ледяной ветер – вот что было мне ответом.
Такой же ветер встретил в конце ноября 1920 года Виталия Ивановича и всех добровольцев. После поражения в Таврии, сдачи Перекопа и ускоренного марша на Севастополь, чтобы оторваться от красных и провести без потерь эвакуацию, моральных сил для жизни не осталось. Корпусу отвели поле на берегу речки Буюк-даре, и на голой земле стали располагаться полки и дивизии. Некоторые ложились на землю и не хотели вставать, чтобы сильнее промёрзнуть и умереть. Кутепов издал первый приказ: строить лагерь, а тех, кто хочет умереть, считать дезертирами и расстреливать. Кутепов был диктатором. Но он спас корпус. О генерале Кутепове я потом написал книгу, и там описано в подробностях, как строили полковые церкви, полковые городки, как оживала воля. В Галлиполи было устроено много такого, что потом потрясало воображение: гимназии, театр, журналы, хоры, футбольная команда, которая обыграла английских военных моряков, а главное – был восстановлен боевой дух, проводились учения и смотры. В прошлом году в Галлиполи Центр русской славы Андрея Первозванного восстановил там памятник русским воинам. Я тоже принимал в этой работе участие.
Потом дед вернулся в Советскую Россию, стал горным инженером, участником индустриализации. После Гражданской и разложения государства он стал сторонником сильного государства. Может быть, поэтому я потом написал биографию Сталина… Да, у меня и отец был лауреатом Сталинской премии за открытия в области взрывобезопасности. Вот так от белых – к великому вождю. И это естественно.
– Говорят, вы заведовали родильным домом?
– Заведовал, это правда. Я имею в виду редакцию по работе с молодыми авторами издательства «Молодая гвардия», где я несколько лет был заведующим. В СССР уделялось большое внимание поддержке молодой творческой интеллигенции. Назову имена некоторых литераторов, книги которых мы опубликовали: Вячеслав Казакевич, Пётр Паламарчук, Михаил Попов, Светлана Алексиевич, Татьяна Толстая, Тимур Кибиров, Марина Кретова, Ярослав Шипов (он стал потом священником), Алексей Парщиков, Александр Брежнев, Нина Горланова, Валерий Кальпиди, Павел Горелов, Иван Панкеев, Владимир Бутромеев, Юрий Никитин, Данил Корецкий, Александр Трапезников, Николай Соловьёв… Тогда в стране было всего два таких «родильных дома» – в «Молодой гвардии» и в «Современнике», а в Союзе писателей СССР была Комиссия по работе с молодыми литераторами, проводились всесоюзные совещания молодых писателей. В общем, культурная политика государства была гораздо более выразительна, нежели сегодня.
– Вспоминаете свою работу на Центральном телевидении?
– О, это незабываемая эпопея! В ноябре 1989 года меня неожиданно пригласил Михаил Фёдорович Ненашев, недавно назначенный председателем Гостелерадио СССР, и предложил стать главным редактором главной редакции литературно-драматических программ. Чтобы описать ситуацию в Останкине, напомню атмосферу того времени. Так, утром звонит Ненашеву А. Яковлев и рекомендует: «Надо побольше давать рока в молодёжных и культурных программах, больше свободы!» Через полчаса звонит Е. Лигачёв: «Надо давать побольше народной музыки, русской классики!» Оба – члены Политбюро, соратники Горбачёва. Словом – раздрай, сотрудники занимают полярно противоположные позиции, обостряется до предела вечная борьба «западников» и «патриотов».
Выгодно от большинства главных редакций отличалась молодёжная, которой руководил Эдуард Сагалаев. Её особенность была в том, что там были молодые и образованные кадры. Они создали программу «Взгляд». Она стала яркой страницей в борьбе за демократизацию в СССР. «Взгляд» стал своеобразным тараном, которым крушили старые советские порядки и, к сожалению, разрушали страну, которая держалась этими порядками. Один из той команды, Александр Любимов, сын полковника внешней разведки, потом с горечью признался, что в их планы никак не входило разрушение СССР, что они боролись совсем за другое.
Я тоже боролся «за другое». Правая рука Ненашева, Пётр Николаевич Решетов, первый зампред, с которым у меня сложились товарищеские отношения, тонко уловил это «другое». В моей редакции делалась двухчасовая программа «Слово», посвящённая культурной жизни. Она во многом противостояла «Взгляду», так, во всяком случае, считало останкинское общественное мнение. Я тоже считаю, что противостояла, но только в одном – я не «трогал» государство. Для меня это было табу.
Если говорить о советском телевидении, то оно не было самостоятельной политической силой и вовсе не несколько молодых людей привели страну к страшному кризису. Но, конечно, оно – это огромное культурное явление, значение которого мы осознаём всё острее. Да и вся советская культурная политика…
– Вы написали учебник «Сто лет внутренних войн. Краткий курс истории России ХХ века», который очень понравился рецензентам «ЛГ». Понятно, что вы «завязали» с беллетристикой. Но что дальше?
– Что дальше? (Улыбается.) Сейчас я закончил большую работу: биографию «Дипломата № 1» – «Андрей Громыко. Война, мир и дипломатия». Таким образом, я завершил свою историю ХХ века в биографиях, которую «наговорили» мне мои предки. Не удивляйтесь, Громыко здесь вполне органичен. Я пытаюсь ответить на вопрос, почему всё закончилось так трагически. Имею в виду советский период.
Беседу вёл