…Теперь он есть – Музей русского пчеловодства! И я с гордостью говорю: он, музей этого древнейшего и полезнейшего искусства, недавно основан на моей родной Псковской земле.
И с не меньшей гордостью – что его основателем стал мой земляк, мой сверстник и уже давний мой товарищ, хозяин «Медового хуторка». Его зовут Геннадий Глазов.
Со многими «медовиками» моего северо-западного края я давно знаком и приятельствую. Знаю некоторых искусников пчеловодства из других краёв. Но именно от него, от хозяина «Медового хуторка», от Геннадия Васильевича, я услышал несколько лет назад следующее суждение:
– К ним пчеловеческое отношение нужно!
«К ним» – это, конечно же, к пчёлам. Случайная оговорка, но в ней и впрямь содержится то, что отличает Г.В. Глазова от большинства медовых дел мастеров. Все они, как на подбор, трудяги истовые, да и нельзя не вкалывать до седьмого пота, став пасечником. Но Глазов – один из немногих людей этой профессии, кого без преувеличения можно назвать просветителем.
Это понятие, как правило, связывается с книжностью, с литературой, но вспомним хотя бы А. Болотова, великого натуралиста-селекционера XVIII века: какое громадное наследие земледельческих поучений от него осталось… Вот и мой земляк Глазов продолжил эту стезю, с самого начала 90-х развернув своё «экологическое пчеловедение». И, кстати, уже пять книг написал и выпустил, обобщающих его опыт и исследования. И, поверьте, читаются они «на одном дыхании», порой как хороший детектив.
Поначалу-то он был преисполнен радужных надежд на скорое возрождение русского медового фермерства. И, помнится, немало у меня жарких споров было на эту тему с ним: доказывал я ему, что властям крепкое отечественное сельское хозяйство ни к чему. Но сугубым фабрикантом-пчеловодом Геннадий Васильевич не стал не только из-за удушающей нашу сельщину экономической политики властей, из-за непомерных налогов: верх взяло именно его просветительство.
Купив хуторскую усадьбу неподалёку от границы с Эстонией и рядом с Псково-Печорской обителью, он сразу же приступил к воссозданию Русского Улья. Именно к воссозданию: это, не вдаваясь в детали, та же борть (или дуплянка, или колода), в каких веками наши пасечники держали пчёл, только модифицированная, из хорошей и крепкой древесины сработанная. Пчёлы живут в ней по биозаконам, созданным ими самими и природой.
Не раз проверено экспертами: в таких ульях-«биостаторах» падежа почти совершенно нет и не надо их уносить в зимовник даже в сильные морозы. Для множества последователей, приезжающих к нему со всей страны, Глазов регулярно проводит «экспресс-школу», читает лекции в вузах области, Питера и более дальних мест. Просвещает!
И недаром же он, сын крестьянский, до ухода на «медовое поприще» трудился и в печати, и ряд лет отдал музейному делу. За годы общения с «пчеловечеством», создавая и совершенствуя свой «биостатор», вырабатывая свой «пасечный почерк», он изучил, опробовал и опосредовал едва ли не всё, что было ему доступно из наследия русских бортников былых времён.
Десятки видов различных дуплянок и колод, множество видов ульев конца XIX и ХХ века, и с «магазинами», и «многоэтажных», и прочих. Испробовал огромный инструментарий, что был потребен пчеловодам недавних и давних лет. А ведь тут не только дымари, медогонки и роевни да сетки для лица, особые ножи для снятия «печатки» с мёда в сотах. У русского пасечника всё в его хозяйстве и на подворье «работало» на его главное дело. И верстак, и фуганок, и прочие образцы плотницкого и столярного инструмента. И множество орудий труда сельских мастеровых: сегодня даже их названия большинству людей неизвестны…
И всё это – в Музее русского пчеловодства, что открылся три года назад в усадьбе Глазова, зовущейся теперь «Медовым хуторком». Я убеждён: Геннадий просто не мог не создать этот музей, стать его хранителем и экскурсоводом.
Вроде бы привычным стало мне за годы его сочное красноречие, его колоритное и по-псковски острое «златоустье». Но слышу, как знакомит он гостей своей усадьбы с экспозициями, и вижу: это тоже его призвание. Въявь оживают от его слов перед гостями (в основном горожанами) такие реалии пасеки, как «леток», «вощина», «забрус». И становится ясно экскурсантам, что и огромные заплечные корзины, и «летучие мыши», и самовары – не для «декору» здесь, без них не обходился пасечник в труде и в быту. Как и без брички: настоящему пчеловоду угодья, где на медоносах «паслись» его пчёлы, пешком обойти – ног не хватило бы… Старинные предметы наполняются в повествованиях хранителя музея первородным смыслом. Духовным смыслом!
, ПСКОВ