Минск конца ХІХ века… Конки, дамы в шляпах, городские фонари… Образы, словно сошедшие со старых открыток или первых фотографий, наполненные ощущением неторопливости тогдашней жизни. Всё это – особенности новой серии Владимира ТОВСТИКА «Город».
Художник созерцает, и его взгляд фиксирует подробности и отмечает детали. Он, сказали бы в ХІХ веке, фланирует, получает удовольствие от собственной свободы. Фланёрство стало одним из символов эпохи fin-de-siecle, противоречивой по своей сути. Городское пространство для Владимира Товстика – карта желаний, непрерывная знаковая поверхность, топографическая проекция потока его сознания. Классический «маршрут» в городе – сады, бульвары. Они напоминают о первоначальной деревенской идиллии, неслучайно регулярные пешие прогулки и поездки в открытом экипаже долгое время оставались обязательным ритуалом светской жизни. Но, как настоящий фланёр-горожанин, художник выбирает оживлённую улицу, которая удовлетворяет его стремление к наблюдению.
Вспоминаю живописный цикл Товстика «Путешествие по прошедшему веку» – «Модистка», «Приказчик», «Часовщик», «Офицер и дама». Картины «Минск. Верхний рынок. Утро», «Минск. Губернский сад», написанные для восстановленной в Минске ратуши. Все эти работы о городе и его жителях, о том, что можно увидеть только в кино да на старых, чудом уцелевших в семейных альбомах фотографиях. Художник владеет редким талантом наполнять городской мотив глубоким чувством и смыслом. Его творчество отличает тонкое колористическое мастерство, свободное владение разными жанрами и техниками живописи. Правильно найденные цветовые соотношения, которые или тонко соединяются, или даны в контрастных сопоставлениях, создают достоверный и вместе с тем обобщённый образ города. Композиционные решения, которые использует Товстик, неоднозначны. Кто-то считает, что они построены исключительно на театральных приёмах с подчинёнными необходимой динамике горизонталями. Кто-то находит непосредственную преемственность принципов классической живописи ХІХ века с обязательным уходом в плоскость полотна. Мне кажется, как колористическое, так и композиционное решение каждый раз диктуется автору объектом изображения, той натурой, к которой художник по той или иной причине становится неравнодушным и которую, пропуская через фантазию, старается показать нам наиболее ярко.
И раньше среди друзей и коллег Владимир Товстик выделялся цельностью своих работ, неожиданностью композиционного построения, словно пропущенного через собственное ощущение жизни и истории. Но главное, что всегда отличало художника, – неординарность мышления, соединённая с эмоциональным восприятием. Появился даже такой узнаваемый, собственно «товстиковский» стиль, когда он в каждой работе стремился не столько показать образ, сколько принудить зрителя рассмотреть за картиной больше того, что лежит на поверхности. Такими были «Руины старого замка», где происходила настоящая духовная «реконструкция». «Песня. Прикосновение», где художник через телепередачу прислушивался к звучанию народной песни. «Весна 85. Начало», где живописец около начатого полотна встречается с образами друзей, родителей, самой историей. Серия «Свет и тени», где появился уже новый приём раздела картины на несколько частей, каждая из которых несёт свою эмоциональную нагрузку. За эту серию художник получил в 1994 году Государственную премию Республики Беларусь.
Надо сказать, что благодарный зритель оценил стремление автора – заставить не просто что-то додумывать около его картины, а видеть его раскрытую душу. Такая искренность в 1980-х была смелой общественной позицией, особенно если художник поднимал темы национальной истории и культуры. А именно это привлекало внимание Владимира Товстика. Сам мастер – особенный, душевный, очень тёплый человек, искрений в своих чувствах и цельный как художник – в теме, сюжете, цветовом решении.
Есть у художника картина 1984 года «В городском саду играет духовой оркестр…». Названием стала строчка из популярной послевоенной песни. Наверное, когда художник писал её, то думал о маме, об отце, о времени скрипучих портупей, о начищенных до зеркального блеска хромовых сапогах, о запахе одеколона «Шипр». Эта картина о крепдешиновых платьях, разлетающихся в вальсе на танцплощадке в парке Челюскинцев… О том, что хранит память ребёнка, что для него свято и дорого… Картина о первой любви тех, кому Володя обязан своим появлением на свет. «Я коренной минчанин, – рассказывает художник. – И бабушка минчанка. Мама в оккупацию в Минске была. Когда отец на ней женился, то ему все говорили, что он генералом не станет, ведь его жена была в оккупации. А он всё равно женился на ней…»
Сегодня Владимир Товстик изменился. Цельность уступила место детальности, приглушённо сдержанный колорит – яркому сочетанию цветов: красному, зелёному, золотому, среди которых немало и непривычных для него лиловых, чёрно-зелёных. Загадочность и непрочитанность образов сменилась социальными, остро обозначенными сюжетами. Картины приобрели движение, иногда искусственное, или, наоборот, излишнюю, почти фотографическую застылость.
Не могу сказать, что полностью принимаю «нового» Товстика, особенно его небольшие по размерам работы. Но художник стал настоящим мастером детали, он словно играет – там выплывает дом, там – силуэт окна или архитектурный фриз. Иногда отдельную картину рассматриваешь с удовольствием вблизи по несколько минут. Но, бывает, это мешает общему восприятию работы – то цветовому, то сюжетному.
Все эти слова – придирчивый взгляд друга, который с уважением и восхищением следит за творческим развитием Владимира Товстика. В его работах чувствуется радость. Она – в цвете спелой дыни, в золоте праздничных сюжетов. Она – в новых городских мотивах, где Владимир Товстик обращается к обобщённому образу, который утратил узнаваемые портретные черты и воспринимается нашими современниками атрибутом существующей жизни, частью городской архитектуры. Это такое точное попадание в современность, когда одна деталь создаёт лейтмотив картины и заставляет возвращаться к ней вновь и вновь.