Профессиональный пианист, госпитальная сестра милосердия, поэт, автор и самобытный исполнитель своих удивительных песен – могут ли все эти ипостаси быть одновременной сущностью одного человека, тем более двадцатитрёхлетней девушки? Может ли современная молодая москвичка писать стихи с посылом отечеству, о фронте и о солдате? Писать, что называется, по гамбургскому счёту, на высоком уровне русского стихосложения, в котором, как известно, даже взводами командуют генералы.
Стихи Софьи Юдиной привлекли внимание любителей русской словесности в предшествующие год-два, ещё до того, как она стала лауреатом свежеучреждённой Национальной премии «Слово» (2024). Имя молодой поэтки (неологизм Ю. Мориц) прозвучало в списках победителей целого ряда литературных конкурсов и премий. Мой интерес усугубился тем немаловажным обстоятельством, что Софья много лет обучается игре на фортепиано, причём в Московской консерватории.
Задав ряд вопросов молодой героине нашего времени, удалось добавить несколько штрихов к портрету и кое-что прояснить. Софья Юдина рассказала: «Читаю с тех пор, как научилась, читаю много. Первым любимым поэтом был Рубцов, потом Блок, Юрий Кузнецов, Рыжий, Тарковский, Гумилёв. Пишу с пятнадцати лет, но до двадцати редко сочиняла. Моими наставниками были только книги, профессиональной литературной среды не было тоже, сейчас я общаюсь со многими современными поэтами, читаю их, но именно влияния на меня – не чувствую, возможно, просто не осознаю».
В фортепианном репертуаре исполнительницы Софьи Юдиной – почти всегда Сергей Прокофьев. «Я правда очень люблю Прокофьева, – призналась Юдина, – но ещё и Шуберта, Моцарта, Шумана, Рахманинова… Люблю Таривердиева, Пахмутову, вообще песни советских композиторов, музыку XXI века знаю мало, не нравится та, где есть тенденция к расчеловечению, немелодичная, некрасивая».
Такому раздвоению, а то и «растроению» муз родители не препятствовали; Соня уверена: они принимают и любят всё, что она делает; стихи музицированию не мешают, а наоборот – похоже, помогают.
Космос и мелос Юдиной вряд ли вместимы в какую-либо формулу.
Чтобы установить должную планку разговора, воспользуюсь суждением поэта Виктора Кирюшина: «В стихах Софьи Юдиной подкупает масштаб, умение соотносить личные переживания с небесной высотой Божьего замысла о человеке. <…> При этом мир, запечатлённый в стихах Софьи, отнюдь не выглядит идеальным. Скорее он катастрофичен, чреват потерями и горестями, но и в этой реальности спасает христианское отношение к жизни:
«…даже если погибнем – воскреснем». И всё же основной мотив произведений поэтессы – любовь. Жертвенная, всё преодолевающая, умеющая ждать и верить».
Итак, читаем. Восьмой месяц СВО, сочинение датировано 10.10.2022.
…Создатель чудес…
лохматую голову свесит с небес
И поднимет мужицкой своей пятернёй
Над прошитой снарядами
чёрной стернёй
…Если спросит, о ком ты молился,
…За кого ты под пулями бился,
Ты ответишь: «Я землю худую жалел,
Чтоб она не досталась врагу на прицел.
<...>
Я пронёс через смерть всё,
чем жил на земле:
Золотую ромашку на хрупком стебле,
Завывание вешней метели,
Я Твои первозданные видел леса,
Я деревьев умел различать голоса –
О Тебе они, Господи, пели.
Дальше герой признаётся:
И откроешь глаза, и пойдёшь по земле,
И поодаль лежащим в остывшей золе
Свой найдёшь автомат невредимый.
И нещадно орудья врага застучат,
Но не дрогнет под пулями
русский солдат,
Неповерженный, непобедимый.
Это эхо, талантливый подхват уже ставшего всеобщим анапестного гула: и стихотворения Дмитрия Мельникова «Письмо» (2022) – «Напиши мне потом, как живому, письмо, / Но про счастье пиши, не про горе», – которое, как мной уже отмечалось, тоже несёт в себе музыку стихотворения Арсения Тарковского с непостижимой «птичьей строчкой из гласных» – «иоа аои» («Если б ты написала сегодня письмо... Напиши мне хоть строчку одну, хоть одну...»). Звук этот катится из огненного, фронтового 1942‑го. Чуткое музыкальное ухо улавливает золотую нитку этого прекрасного мелоса. Завораживающая музыка этих стихов – духоподъёмна. В радиоинтервью Софья рассказывала: «Мой близкий друг находился в армии и был уверен, что пойдёт воевать. Я тогда написала для него стихотворение, чтобы ему было нестрашно, чтобы он знал: даже если отправят на фронт, он не погибнет».
Молодой поэт высказывается о Родине (вот вам и ругаемое новое поколение!). Что поразительно, космическая картина в самом деле неотделима от любовного переживания лирической героини:
Мы не успеем вспомнить ничего,
И хлынет тьма в моторные отсеки.
Но как светло от взгляда твоего,
Как будто там, вдали, – стада и реки,
Некошеные лютики и сныть,
И дети, белокурые от счастья,
Всё то, что невозможно объяснить,
Всё то, чем станем сами в одночасье.
Иди ко мне, иди, моя земля,
Пусть мы с тобою не тонки, а грубы.
Ты подойдёшь, и поцелуешь в губы,
И навсегда забудешь про меня.
Так к кому же обращается лирическая героиня? Подобное двойственное обращение встречается ещё в одном стихотворении:
Разроют наст осенние дожди,
И чёрным клином выцветет дорога,
Не торопись по ней, не уходи,
Побудь моей землёй ещё немного.
Сруби мне дом, увиденный во сне,
Сосновый пятистенок с русской печью,
И он вздохнёт в древесной толщине,
Когда познает радость человечью.
И будет день, и вечер золотой,
И я в твои тяжёлые ладони
Войду как снег, и обернусь водой,
И никакая смерть тебя не тронет.
Надо потрудиться, чтобы сделать взрывное открытие: сущностное «моя земля» – это и есть обращение к дорогому человеку. Такая образность чуть ли не того же свойства, что и удивительные многовековые именования Богородичных икон: Благодатное Небо, Живоносный Источник, Неугасимая свеча...
С помощью подсказки автора приоткроем метафорическую завесу: эти стихи посвящены солдату, деревенскому парню.
И не надо спрашивать, откуда у девушки из мегаполиса глубинные реченья «колыбка», «на доньях», «сосновый пятистенок с русской печью», откуда у посланницы, так сказать, искусств такая органика употребления народного «привставать на мыски́» вместо литературного «…на носки». К слову, самое первое стихотворение Соня посвятила домику в любимой деревне, куда семья ездила летом.
Что-то допроясняется, когда узнаем, что Соня окончила специальные курсы и уже год – сестрой милосердия – в госпитале ухаживает за лежачими ранеными. Поразительно – когда и как всё успевает? Она поясняет: «Пишу стихи либо после девяти вечера, когда уже нельзя заниматься музыкой, либо в общественном транспорте. Но, конечно, когда есть недописанное стихотворение, оно жжёт изнутри, и ты не можешь заниматься, поэтому бывает, что пишешь целый день».
Я тебе говорила –
не выдержу здесь одна,
И ты отдал мне сердце своё,
чтобы стала смелой,
Но с тех пор и во мне не стихала
твоя война,
И осколки твои разошлись
у меня по телу.
Нет, это не умозрительные сочинения, эти строки оплачены судьбой. И оплаканы:
Мы осели с небес тишиной
и коричневой пылью,
Мы дороги войны,
мы стоим под её остриём,
Только бьются во мне изнутри
соловьиные крылья,
Это птица во мне,
я лишь слушаю голос её.
Я жила, никогда не срываясь
на начатом слове,
По палатам, где в ряд
камуфляжи висят у двери,
Сотню рук я пыталась отмыть
от земли и от крови,
Но сильнее всего полюбила я руки твои.
Чуть ли не каждая строка вышеприведённого восьмистишия скрижальна, выбита сердцем на Небесах. Это снова анапест, но уже пятистопный, «пастернаковский» («Приедается всё...»).
А вот посвящение «Другу в госпиталь»:
Я сажусь к тебе – рука и голос,
И всё время разбудить боюсь.
<...>
Этот блеск земли – он есть и нету.
Нужен голос, тёплая рука.
А в глазах твоих плывут по свету,
Ты бы знал, какие облака.
Анна Ахматова повторяла: «Бог сохраняет всё». В этом убеждена и Софья Юдина, русский поэт XXI века:
И в самый первый день,
когда к тебе вернусь
и порасту деревьями в садах,
я подниму тебя, обёрнутого в Русь,
на оперённых листьями руках.