Нина Дмитриева. В поисках гармонии: Искусствоведческие работы разных лет. – М.: Прогресс-Традиция, 2009. – 520 с.: ил.
В сборнике работ замечательного искусствоведа Нины Дмитриевой (1917–2003) представлен чрезвычайно широкий диапазон её творческих интересов – от статей по проблемам эстетики до критических откликов на современное искусство и углублённых искусствоведческих штудий. Но для меня в этом сборнике особенно важна автобиографическая нота. Кажется, впервые нам дали возможность осознать и прочувствовать непростые творческие, да и жизненные искания самого автора, вглядеться в лицо исследовательницы, как она сама вглядывалась в лица любимых своих персонажей – Александра Иванова, Михаила Врубеля, Ван Гога, Пикассо…
Речь не только о вдумчивой вступительной статье С. Батраковой с интересным биографическим комментарием, но и о включённых в сборник автобиографических эссе, которые помогают собрать воедино разные грани дарования исследовательницы и понять внутренние импульсы её работы.
Батракова характеризует Дмитриеву как человека редкой гармоничности. Но откуда же у неё такое стойкое тяготение к художникам мятежным и дисгармоничным, такое желание разобраться в судьбе композитора, «продавшего душу дьяволу», из романа Томаса Манна «Доктор Фаустус»?!
Автобиографические эссе прочерчивают пути жизни, пути мысли и чувства, обнаруживая противоречия, которые, как кажется, так и остались непримирёнными… В этом смысле особенно показательна статья о Михаиле Лифшице – любимом ифлийском преподавателе Дмитриевой, который, по сути, определил её подход к искусству: в неразрывной связи формы и содержания, смыслов и исполнения, а также в контексте жизни творца (именно Лифшиц «поборол» вульгарно-социологический подход к искусству, господствующий в 30-х годах). Даже в формальных экспериментах модернизма она будет искать отсветы авторских духовных катастроф. В трудные годы эвакуации, работая преподавателем в глухом Моршанске, Дмитриева осознала лекции и саму личность Лифшица-педагога как «луч света» и послала ему, вернувшемуся с фронта, благодарное письмо, что очень в духе «идеальных» российских девушек. Но в дальнейшем внутренний спор с Учителем – «ортодоксом» марксизма, яростно не принимавшим модернизм, как кажется, определил её собственные научные поиски, анализ самых сложных и спорных фигур и проблем западного искусства.
В сборнике помещена замечательная статья Дмитриевой «Чистилище» (о «Божественной комедии» Данте). Но и в своих «грехах» она кается безусловно. Взрослеющая в годы после революционного взрыва, она была фаталисткой, плыла по течению, устраивалась в предложенных эпохой обстоятельствах. Этап умственного и душевного пробуждения в эвакуации снова сменился после войны периодом мрака прозябания: работа редактора, в условиях жёсткой цензуры «портящего» чужие статьи и выполняющего распоряжения лавирующего начальства. Нужно обладать большой отвагой, чтобы это о себе написать. Не удаётся защитить диссертацию по Врубелю – она защищается по более «проходимой» теме. И всё словно бы под грузом житейской инерции, без озарений. (Это её собственные размышления о себе, гораздо более суровые, чем были бы у внешнего наблюдателя.)
Новый рывок к свету – работа в секторе эстетики Института искусствознания в 60-е годы. Я попала в этот сектор аспиранткой много лет спустя, но в нём и тогда ходили легенды о блистательной плеяде эстетиков тех лет. Дмитриева пишет о многочасовых спорах «младомарксистов» (Ю. Давыдова, Э. Ильенкова и других) всё с тем же Лифшицем. И снова она на распутье – не сочувствует ни первым, ни второму с его резкой отповедью модернизму (знаменитая статья Лифшица «Почему я не модернист?» была опубликована в 1966 году в «Литературке»). Сама Дмитриева тоже видит внутренние провалы и бездны модернизма, о чём пишет в своих статьях, составивших в книге раздел «Искусство XX века». Но все эти «искусы самопознания» – цинизм, мрак, тотальная игра, тяготение к смерти и разрушению – для неё трудные пути к новому гуманизму. В теперешней перспективе с возникшим искусством постмодернизма, где разрушительные тенденции только усилились, порой кажется, что исследовательница несколько гармонизирует и идеализирует Пикассо. Но в тот момент надо было «защитить» его от здешнего догматизма и западной философской критики. В статьях «Гротеск у Пикассо», «Некоторые мифы о Пикассо», «Судьба Пикассо в современном мире» она делает это блистательно.
Батракова говорит о религиозности Дмитриевой, но, судя по сборнику, это религиозность особая, не связанная с определённой конфессией и обрядами. Статья о Чистилище задаёт тон всему сборнику с его амплитудой от Ада до Рая. Ад вовсе не чужд Данте, как не чужд он гармоничной Дмитриевой. Дмитриева анализирует Данте с такой проникновенностью, что все сомнения в реальности описываемого как бы сами собой отметаются. Дело тут, как мне кажется, не столько в религиозной вере, сколько в убеждённости, что существует метафорический, «вечный» рисунок любой человеческой жизни. Исследовательница тяготеет к Чистилищу, «соразмерному человеку». Вслед за Данте она словно проходит его путь, намечая вехи собственных падений и взлётов в автобиографических статьях. Проходят этот путь и персонажи сборника – «безумный» Иванов, экстатичный Ге, неистовый Ван Гог, мятежный Врубель, сумрачный Пикассо… В их творчестве Дмитриева видит вершины и бездны, которые её, прошедшую выучку у Данте, уже не пугают. И о кризисных явлениях в западном искусстве ХХ века она тоже задумывается. Видит «карнавал вещей» общества потребления (статья так и называется – «Карнавал вещей») и торжество усреднённого тиражируемого искусства (статья «Китч»). «Окончательных» ответов она не даёт и всё же на что-то надеется. На что? Об этом – в замечательной статье «Случайность или необходимость», возникшей на волне размышлений о марксистской диалектике.
Дмитриева рассматривает очень актуальный сейчас для всех нас вопрос: может ли планета Земля исчезнуть в результате «случайного» обстоятельства? Положим, неосторожного использования атомной энергии. По марксистской теории – это будет не случайность. Всё к тому вело. За случайностью просвечивает необходимость – экономическая. Тут материализм и марксизм заканчиваются. Иных возможностей не дано. Заканчивается история Земли, человечества, искусства, гуманизма.
Но… есть какие-то иные подходы – «донаучные» понятия вины и возмездия. Некогда Авраам упрашивал Бога не карать города, в которых есть праведники. Он «торговался» с Богом об их количестве. И Бог был готов совершить своё чудо спасения ради самой небольшой горстки праведников. Эта цитата из Библии в конце статьи, пожалуй, – единственное свидетельство глубокой веры. На ней статья обрывается – научные комментарии тут излишни.
Мир раскалывается, человечество испытывает кризис гуманизма, вещи овладевают людьми, китч и усреднённость торжествуют победу. На что можно надеяться? На новый рывок человечества к гуманизму? Скорее уж (метафорически или не метафорически выражаясь, как кому нравится) – на гуманизм Бога, который не уничтожит города, где есть праведники. Одной из представительниц этой редкой породы людей, сохранившей ориентиры, веру, духовный полёт в пошатнувшемся мире, и была искусствовед Нина Дмитриева.