Незадолго до событий 2013– 2014 гг. на Украине Михаил Попов обратился к русскому миру романом «Москаль», посвящённым, за рамками внешней его остросюжетности, проблеме Украины, особенностям украинского самосознания, взаимоотношениям великорусского характера с малороссийским. И уже через пару лет по выходе «Москаля» вдруг выяснилось, что книга эта актуальна…
Вот и к новому роману Попова «На кресах всходних» невольно возвращаешься, когда наблюдаешь трудные итоги президентских выборов и попытку смены власти в Белоруссии.
Аналитический и художественный интерес Попова к западным окраинам России («всходние кресы» – это восточные окраины бывшей Речи Посполитой) вновь оказался актуальным, поскольку жизненность геополитических (исторических) амбиций современной России зависит от восточноевропейской политики как ни от какой иной.
Сюжет романа «стартует» в 1908м у подножия Далибукской Пущи, в затерянном в пространстве и времени белорусском уголке империи, где селения и хутора, где до города – даль, а православная церквушка прячется в тени шляхетского костёла. Есть определённая связь между нежеланием империи последовательно поддерживать православных (значит, русских) и тем, что единственный на всю округу русский граф – человек здесь случайный, бездеятельный. Граф Турчанинов имеет в жизни одну страсть – оранжерею. Наполненная диковинными растениями из далёких и чуждых стран, она становится метафорой имперской дворянской культуры вообще. Культуры достаточно высокой для того, чтобы безнадёжно оторваться от живой окружающей национальной почвы. Достаточно чуждой, чтобы подвергнуться нападению. Достаточно хрупкой, чтобы погибнуть без следа…
На своей «кровной» территории империя в критический момент оказалась непростительно слаба. Есть что-то очень печальное и даже унизительное для нас в том, что своего императора Россия сдала в местах знаковых: где-то меж Могилёвом и Псковом, на станции… Дно.
Могло ли случиться что-то ещё в конце третьего года тяжелейшей войны, если за несколько лет до того белорусский деятель Норкевич, «являясь бывшим студентом столичного российского университета, вернувшись домой <...> обнаружил, что в тех образованных кругах, где ему неизбежно теперь придётся вращаться, царит хоть и необъявленное, но полное польское владычество <…> что многие царские чиновники считали правильным быть в хороших отношениях с польским обществом и по возможности ему не перечить»?
Основное место действия романа – деревня Порхневичи, селение Тройной хутор и другие, имение Турчаниновых Дворец, ближайший городок – Волковыск. Мы наблюдаем преимущественно сельскую белорусскую жизнь – до Великой войны, во время неё и последовавшей революции в Петербурге, во время смены властей и «польского ренессанса» при «начальнике государства» Пилсудском… Имение Дворец сожжено, граф и половина его безобидной семьи перебиты. Восстанавливается польский сугубо буржуазный порядок, при котором православная церквушка окончательно заколочена, носы шляхты направлены поверх туземных голов, а реальная власть принадлежит потомственному мироеду. Белорусу с претензией на шляхетство.
История трёх поколений семьи местного «владыки» дана Михаилом Поповым очень широко и ярко. Повествование его достигает шолоховского размаха, и даже авторский голос в большом романе – спокойный и ровный. Видно, что автор крепко «в материале».
Две трети романа «На кресах всходних» посвящены событиям Великой Отечественной. Белоруссия снова становится одной из арен большой истории. Деревня Порхневичи сожжена, и её жители во главе со своим вождём Витольдом Порхневичем оказываются всё в той же тысячелетней Пуще. Которая может спасти, а может и погубить. Но кроме выживания в условиях почти диких, кроме крайней нужды перед «племенем» стоит задача ещё выжить в эпицентре столкновения исторических сил: «Все ощущали себя оказавшимися меж двумя жерновами одинаковой жёсткости. Надо выбираться наружу из этой конструкции – внутри, как ни пригибайся, не выживешь».
Но выбираться некуда. И односельчанам приходится волей-неволей брать на себя задачи партизанского отряда.
Михаил Попов пишет свою большую историю подчёркнуто сдержанным языком. Экспрессия и динамика этого в общем-то приключенческого романа у автора явно не на первом месте. Несмотря на детективные приёмы построения сюжета, на хорошую долю мелодрамы в нём. Несмотря на материал, который позволял бы «заострить», «подогреть» повествование. Попов не захотел этого делать, видимо, желая оставить читателю «пространство» для восприятия общей идеи. Кажется, лишь раз писатель даёт волю сердечному порыву – в пронзительной сцене расстрела гитлеровцами группы еврейских женщин и детей со стариком во главе.
И эрос, и танатос в романе стремительны и стихийны, они напоминают собой шопенгауэровскую Волю, как ветер летящую над пущами и страной. Любовь здесь менее отчётлива и менее окончательна, чем смерть, ибо в конце войны весь партизанский отряд Порхневичей, а значит, и вся деревня Порхневичи гибнет – как племя вместе со своим белорусским вождём…
И, может быть, главное чувство, которое теплится в «подложке» произведения, – авторская грусть, которой нет исхода, поскольку это грусть по «третьей правде» для Белоруссии.