Подходит к концу объявленный Президентом РФ Год литературы, ставший концептуальным рубежом, временем самоанализа и сверки ориентиров по многим аспектам развития отечественной словесности. Настоящая публикация продолжает серию статей под рубрикой «Мировая словесность: взгляд из XXI века» – совместный проект МГУ имени М.В. Ломоносова и «Литературной газеты», открывшийся проблемной статьёй заведующего кафедрой истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ Михаила Михайловича Голубкова «Время держать ответ».
По справедливому суждению М.М. Голубкова, «за последние 15 лет русская культура утратила присущий ей на протяжении последних трёх столетий литературоцентризм». Столь резкое изменение её статуса – из «важнейшей сферы общественного сознания, в которой формировались национально значимые культурные образы, модели личного и социального поведения, важнейшие принципы русского взгляда на мир» в «сферу частную, локальную, едва ли не приватную», растворённую в обширном и бесформенном океане «клиповой» культуры массмедиа – обусловлено целым рядом экстралитературных факторов, подробно освещённых и проанализированных в названной выше статье.
Вместе с тем и в самом «силовом поле» русской литературы происходили и происходят на наших глазах качественные изменения. Достаточно вспомнить бурную дискуссию прошедшего месяца в российском и европейском литературных сообществах, вызванную присуждением Нобелевской премии по литературе Светлане Алексиевич. Сформулированные Шведской королевской академией наук и озвученные её постоянным секретарём Сарой Даниус критерии награды – «за полифоническое звучание прозы» и «создание нового литературного жанра, выходящего за рамки обычной журналистики», – породили горячие споры не только о характере творческого метода конкретного автора, но и о новых границах современной литературной системы или, ещё точнее, о новых пограничных сферах взаимодействия, взаимообогащения и размежевания, самоидентификации документальной журналистики, антропологического интервью, концептуальной эссеистики и собственно художественной прозы.
В этом контексте проблемы взаимодействия фольклора и литературы составляют немаловажную часть современных теоретических и историко-литературных исследований, идёт ли речь о вопросах генезиса архаических форм словесности, о взаимовлиянии жанровых систем классической литературы и традиционного фольклора, о «почве» и «исторических корнях» творчества наших современников. Вместе с тем восприятие фольклора и литературы как раз и навсегда разошедшихся регистров словесной культуры оказывается в значительном числе случаев серьёзной методологической ошибкой. Проведём небольшой историко-культурный экскурс.
В марте 1798 года между Санкт-Петербургом и губернскими городами Прибалтики завязалась интенсивная переписка в рамках проводимого Тайной экспедицией следственного дела «О газетах, издаваемых в Курляндии под названием масленых». Обеспокоенные неутихающими революционными волнениями в Европе, столичные власти весь Великий пост пытались добиться правды о формате, тираже и содержании местной неподцензурной прессы.
Прокуроры Выборгской, Эстляндской и Лифляндской губерний, справедливо заметив, что основная тяжесть подозрений падает на соседей, уверенно отвечали, что на подведомственных территориях такого безобразия не наблюдается. Курляндский губернский прокурор, вынужденный адресно отвечать на сигнал из столицы, был более обстоятелен: в городе таковых газет нет, «поелику одни только мызники и жительствующие в отдалённости от Митавы обыватели ими пользуются». Несмотря на повторные настойчивые указания из Санкт-Петербурга, раздобыть хотя бы один экземпляр «масленой газеты» следствию не удалось.
В приведённом историческом казусе замечательно отразился не только социально-политический, но и историко-культурный контекст эпохи. Речь идёт о бытовании в прибалтийских городах и весях рукописных газет, составляемых по образцу и на основании печатной европейской прессы, дополняемых информацией из локальных устных, эпистолярных и иных неформальных источников. Более или менее регулярно выходившие из-под пера местных канцеляристов и архивариусов рукописные газеты целиком или избирательно копировались читателями на память и передавались дальше, пока не доходили до упомянутых курляндским прокурором отдалённых хуторов и выселок.
Содержанием рукописных газет становились актуальные политические новости и устаревшие анекдоты об исторических лицах, иностранные курьёзы и местные поэтические опусы «на случай», новинки технического прогресса и предсказания конца света, что хорошо отразилось в анонимной стихотворной сатире из смоленского рукописного сборника начала XIX века:
– Что в Плотках нового, какой слух в Шабанах?
– С Смоленска Митенька приехал весь в слезах:
– А что?
– У Спасского попа пришла какая-то газета,
в которой сказано, на днях конца ждать света…
– Сосед намедни уверял, подписан что статут.
– Какой?
– Европе велено иметь торговлю с нами,
и Шклов, как говорят, завалят кораблями.
– Про Шклов-то я слыхал, Европа – что такое?
– За Ерусалимом местечко да большое.
В целом интерес Тайной экспедиции к прибалтийским рукописным газетам мог бы показаться чрезмерным и не соответствующим реальным масштабам влияния этого канала социальной коммуникации на умы подданных. Однако обращает на себя внимание деталь в названии – «масленая газета». Очевидно, речь идёт не только о выпуске, хронологически приуроченном к Масленой неделе, но именно о «тираже», содержащем типичные для Масленицы вольные поэтические и прозаические формы социальной критики.
Не имея в материалах следственного дела ни одного экземпляра «масленой газеты», затруднительно судить о конкретных жанрах, поэтическом уровне и общественно-политическом характере локальной «курляндской» сатиры. Однако в рамках настоящего разговора мы можем уверенно опираться на развёрнутые описания форм городской смеховой культуры позднего Средневековья и раннего Нового времени, аккумулированные М.М. Бахтиным в его знаменитой книге о карнавальном смехе. С другой стороны, плодотворные многолетние исследования отечественной традиции скоморошества совместными усилиями медиевистов (Д.С. Лихачёв, А.М. Панченко) и фольклористов (Г.И. Власова, Т.А. Агапкина) позволили обнаружить обширный этнографический контекст народной масленичной поэзии, включающий такие практики общинной критики, как «словесные поединки» соседних сел с перечислением накопившихся за год значимых этических грехов и социальных недостатков.
Характерно, что существующие в российской культуре XVIII столетия (скорее параллельно и независимо) жанры литературной сатиры и фольклорные формы общинной критики встречаются и начинают активно взаимодействовать в рукописной традиции XIX века. Так, знаменитая масленичная «Газета из ада» («О Сырной неделе князь тьмы извещён, что мир уже почти весь развращён, во дни Масличны учинил с бесами бал…») преобразовала в единое целое мотивы переводной французской поэзии, сатир и эпиграмм Д. Горчакова, Ф. Эмина, А. Сумарокова, фольклорных обличений пьянства, блуда, нравственного двоедушия, наживы на ближнем:
С того света новая почта
Изъясняет точно,
Какова за грехи отрада –
Токмо муками награда.
Нынешний век
Смотри всяк человек,
Ныне неправда во всех воцарилась,
А любовь далеко устранилась.
Правда сгорела,
а лесть со лжею пришла,
А честь и верность в отставку ушла.
Добрую совесть в землю закопали,
А смирение ногами попрали…
Отечественная традиция «масленых газет» на рубеже XIX–XX веков обретает новые формы.
С одной стороны, эклектичные рукописные сборники с названиями типа «Книга, когда что попалось» распространяются из столичной и провинциальной городской среды в отдалённые уголки Русского Севера, Урала и Сибири. Так, например, в дневнике беломорского крестьянина Ивана Подоморёва за 1915 год помимо записей о мобилизации и прохождении им военной службы (от Кеми до Могилёва) содержатся погодные приметы, рецепты, способ «оттаеть замёрзшего человека», «частные предсказания госпожи Тэбъ на 1915 год», даты совпадения Пасхи и Благовещения с 1817 по 1991 год, известие о двенадцатипудовой поминальной свече, изготовленной по заказу сына Пирпонта Моргана («если её жегать день и ночь безъ прерывно, то хватит на 9 годов; если жегать по одним только постным дням, то хватит на 3000 тысяч лет»), а также пародийная переделка начала «Кому на Руси жить хорошо»:
В какой стране угадывай!
В каком году разчитывай,
Собрались и заспорили 12 мужиков.
Заспорили о том, что пить всего
полезнее и приятнее
На всём шаре земном:
Француз сказал шампанское!
Купец кричит коньяк!
Черкес – вино кавказское,
А ром сказал моряк.
Солдат хвалит российское,
Швейцарец молоко,
Грек жито гималайское,
А Брит сказал клико!
Индеец кофе жареный.
Поляк молвил цикор.
Китай – чаёк распаренный,
А поп сказал кагор…
С другой стороны, вопреки энтропийному воздействию текстов массовой культуры на формы рукописной и фольклорной традиции начала XX века ключевые сатирические мотивы «масленичной» «Газеты из Ада» кристаллизуются в популярный во времена революции 1905 года народный анекдот-сатиру «Солдатский Отче наш», оседавший не только в солдатских записных книжках, но и старообрядческих стиховниках первой половины прошлого столетия.
Характерное сочетание просветительского и сатирического начал отличает и рукописный журнал кружка якутской молодёжи «Сырдык» (1917–1920), открытый, проанализированный и представленный в этом году учениками Намской средней общеобразовательной школы № 2 на Всероссийских юношеских научных чтениях имени В.И. Вернадского. Журнал, название которого означает «Свет», включал публицистические статьи по проблемам современной политики, экономики, образования, гигиены населения Якутского края, по «женскому» и «религиозному» вопросам. Отдельные рубрики были посвящены опытам критического разбора произведений классической русской литературы («Бедная Лиза» Н.М. Карамзина, «Вечера на хуторе близь Диканьки» Н.В. Гоголя, «Демон» М.Ю. Лермонтова) и собственному поэтическому творчеству участников журнала на русском и якутском языках.
Приведённые примеры наглядно демонстрируют, как на протяжении двух столетий в пространстве российской культуры формировалась и эволюционировала специфическая форма рукописной коммуникации и особая форма словесного творчества, включавшая и творчески перерабатывавшая модели европейской печатной продукции, жанры и образцовые тексты отечественной литературы и традиционного фольклора, стереотипные устные и рукописные формы массовой городской культуры.
В этой связи значимым и перспективным видится развитие нового информационно-аналитического ресурса «Прожито» (http://prozhito.org/). Формируемый в рамках данного проекта электронный корпус дневников ХХ века, несомненно, станет не только орудием просветительского влияния на читающую публику, но и инструментом анализа сложных механизмов взаимодействия индивидуальной и коллективной памяти, личных и социальных эмоций, массовых стереотипов определённой эпохи и подлинных констант отечественной культуры.
Опираясь на результаты исторического и аналитического осмысления эволюционных механизмов демократической рукописной традиции – этой «третьей» словесности, на равных конкурирующей в российской культуре Нового времени с формами классической авторской литературы и традиционного фольклора, – станет возможным адекватно и непредвзято подойти к вопросу о характере и значении информационных, коммуникативных и собственно творческих процессов «сетевой словесности» в современной отечественной культуре. Ощущаемая всеми участниками интернет-общения эклектичная, фрагментарная, эфемерная природа порождаемых ими бытовых ли, претендующих ли на художественность текстов оказывается обусловленной не только постмодернистским контекстом эпохи, но и самой природой низовой полуустной, полулитературной коммуникации.
Более того, острые проблемы формирования общественного взаимодействия и взаимопонимания в социальных сетях, на тематических ресурсах и субкультурных форумах в значительной мере возникают от (не)умения выстраивать публичное письменное высказывание (пост, запись, комментарий, колонка, блог, открытое письмо, петиция и т.д.) в зыбкой структуре устных «жанров» личного мнения, слухов-«перепостов», сиюминутной эмоциональной реакции, хлёсткого красного словца для подливания масла в огонь спора, кличей-призывов к коллективному «отпору» чуждому явлению или влиянию и проч.
Осознание реального культурного статуса пограничных (между классической литературой и традиционным фольклором) форм современного словесного творчества открывает перспективу превращения интернет-пространства из ярмарочного хаоса информационной барахолки в пространство социальной кооперации, в равной мере открытое для дискуссий и проповеди, сатирического отрицания и позитивных идеалов, но постоянно помнящее о подлинной социальной и культурной реальности за пределами виртуального текстового пространства.
Сергей АЛПАТОВ