Беседу вёл Григорий Саркисов
Михаил Любимов – человек, без преувеличения, особенный. Ну много ли в мире разведчиков, оказавшихся ещё и писателями, поэтами, драматургами и публицистами? Он прошёл путь от опера до резидента, начальника отдела разведки, полковника, стал кандидатом исторических наук, с юности писал стихи и прозу. А когда в 1980 году, отслужив четверть века, Михаил Любимов ушёл в отставку, – он поставил две пьесы, читал лекции на английском по линии общества «Знание» на волжских круизах, работал в газете «Совершенно секретно», а в 1990 году «Огонёк», тираж которого тогда достигал 5 миллионов экземпляров, опубликовал сделавший его известным роман «Жизнь и приключения Алекса Уилки, шпиона» («И ад следовал за ним»). С тех пор Любимов написал ещё более десяти книг. И грех было бы не встретиться с Михаилом Петровичем накануне его 91-го дня рождения да не поговорить «за жисть».
– Михаил Петрович, что чувствует человек, встречающий 91-й день рождения?
– Не будем о болячках, но старость не радость. Правда, долголетие обнаруживает жажду жизни, восторг от пения птиц, яркого солнца, одновременно погружая в состояние «я знаю, что ничего не знаю». Я уже давно не верю в то, что человек произошёл от обезьяны, и сейчас удивляюсь тому, как устроен этот мир. Почему, например, у мухи есть лапки, а хвоста – нет? Почему? Это не шутка, а мысли аксакала. Растёт стариковское неприятие нового, раздражают некоторые эстрадники. Содрогаюсь от вывесок на искорёженном английском в наших городах. Недавно вот узнал, кто такие «зуммеры» и «релоканты». Терпеть не могу возглас «вау». Всегда раздражаюсь, когда слышу слово «легендарный», особенно применительно к себе. Если для американца legendary звучит просто как «известный», то для русского это нечто из мифа. Но если серьёзно, то мне больно слышать, как коверкают русский язык даже на телевидении. Иностранщина везде. Посмотришь и послушаешь – и чудится, что нас оккупировали и превратили в английскую колонию. Открыл – и закрыл газету «Рублёвка gold», она, видно, только для одержимых золотыми унитазами.
– Говорят, ненормально быть в молодости консерватором, а в старости – бунтарём.
– И правильно говорят. В моём возрасте трудно воспринимаются любые радикальные повороты, тем более революции. Великий дипломат Талейран завещал: «Поменьше усердия!» У нас усердствуют везде, во всём перебор, свободу принесли без границ, миграцию пустили на самотёк. Даже гласность иногда похожа на фарс – ну зачем нормальному человеку узнавать из медиановостей, что у певички Х. увеличился бюст? Наш переход от советской системы к капитализму был революцией. Сколько людей от этого пострадало, как всё перевернулось, увы, не в лучшую сторону. Мы стали слепо подражать американцам во всём – у нас появился «Белый дом», возник «государственный секретарь» Бурбулис. Разве мы обезьяны? Наша любовь с Западом под танцы Ельцина и улыбки Клинтона обернулась войной с Западом, не говоря уже об Украине.
– Вы прожили большую, наполненную яркими событиями жизнь. Что больше всего врезалось в память?
– Хорошо помню свою работу в разведке и использую это в своих мемуарах.
– Иногда то, что ещё вчера казалось Истиной, сегодня оказывается не таким уж и незыблемым…
– Я не считаю, что, например, моё увлечение коммунизмом и марксизмом было заблуждением. Тем более что часть верующих – например, Хьюлет Джонсон, настоятель Кентерберийского собора, – находили общее с коммунистами. Да, сегодня Маркс устарел, и нет пролетариев, и ситуация в мире другая. Не вижу в этом ничего ужасного – жизнь не стоит на месте, и диалектика никуда не исчезла со времён Демокрита. Ошибался ли я? Когда только пришёл Горбачёв, я поддерживал его нововведения – думал, что речь идёт не о сломе системы, а об её улучшении, о чём-то вроде нэпа. А что получилось? Потеряли страну, потеряли влияние на международной арене, потеряли Варшавский пакт, предали друзей, вывели свои войска из ГДР… И что получили взамен? Две чеченские войны, изгнание русских из бывших союзных республик, полуразваленную страну, «ножки Буша», подачки Сороса, и за всё мы заплатили по полной программе.
– Во всём виновата горбачёвская перестройка?
– Можно всё валить на перестройку, но советская система дышала на ладан и, возможно, реанимации уже не подлежала. Но в этой системе было много доброго и справедливого. Кто выиграл от такой «революции»? Оборотистые жулики. И, конечно же, Запад, не распустивший НАТО, а наоборот, усиливший распад России.
– Раз уж мы заговорили об ошибках – что бы вы назвали своей главной литературной ошибкой?
– Вышедший в 1990 году в «Огоньке» первый роман, принёсший мне известность, я назвал «Жизнь и приключения Алекса Уилки, шпиона» («И ад следовал за ним»). Я назвал нашего нелегала не разведчиком, а шпионом – это и было моей ошибкой. Я не посчитался с общественным мнением, и мой роман по разным причинам некоторые лица стали интерпретировать как издевательство над нашей разведкой и КГБ, ко мне начали льнуть всякого рода ненавистники СССР, а кое-кто поспешил зачислить меня чуть ли не в диссиденты.
– Ваш уход из разведки прошёл безболезненно?
– В целом да, тем паче что я всю жизнь мечтал стать писателем, с юности читал «Литературную газету». После ухода из КГБ отпали некоторые контакты, о чём сожалею. Однако настоящие друзья не исчезли. Со мной продолжал общаться последний начальник разведки КГБ Леонид Шебаршин – кстати, великолепный писатель; первый заместитель начальника нашей мощной контрразведки, а позже глава таможни Виталий Бояров, ставший прообразом генерала Константинова из фильма «ТАСС уполномочен заявить». Шеф научно-технической разведки, заместитель начальника разведки Леонид Зайцев часто бывал у меня дома, мы работали с ним в Англии и Дании. В общем, тех, кто повёл себя достойно, оказалось куда больше.
– И всё же это было трудное для вас время?
– Нет, я был влюблён, писал статьи о разведке, работал у Юлиана Семёнова в «Совершенно секретно», мотался по волжским круизам с лекциями для американцев по линии общества «Знание».
– Вы повидали многих людей, и наверняка кто-то из них произвёл на вас особое впечатление?
– Я уже упомянул выдающихся людей – Шебаршина, Зайцева, Боярова. В Копенгагене я работал вместе с замечательным человеком, Героем Советского Союза, фронтовиком Михаилом Федосеевым. Не могу не вспомнить ведущего сотрудника идеологического отдела ЦК КПСС Леона Оникова. Это был кристально честный коммунист, идейный человек, я таких никогда не встречал. Как-то во время приезда Леона Аршаковича в Копенгаген повёл я его в портовый паб показать местную экзотику. А в этом пабе кучковались проститутки (в то время все советские люди интересовались пороками Запада). Одна из них прыгнула Леону на колени. Но он её не сбросил и оставался невозмутимым. Девица быстро сообразила, что мы ей не клиенты, и ушла. Я спрашиваю: «А что же вы её с колен не сбросили?» Его ответ я запомнил на всю жизнь: «Понимаешь, Миша, она же тоже пролетариат!»
– Сейчас многие начинают интересоваться своей родословной. Вас тоже не миновала чаша сия?
– По линии папы-чекиста родословная? Жил в Кадоме, пел в церковно-приходском хоре, работал слесарем. В 1918 году поехал на заработки в Москву и попал в ЧК, где проработал до 1951 года. Сидел во время репрессий, прошёл всю войну, работал в Смерше. Мама моя из семьи врачей, умерла в 38 лет. Она многое пережила во время эвакуации из Киева в Ташкент со мной, с нами были ещё бабушка и дедушка, в Ташкенте они и умерли. Тоже никакой родословной. А вот моя первая жена, актриса Катя Вишневская, из знатного рода. Любовница, а потом и морганатическая жена императора Александра II княжна Катрин Долгорукова по матери – Вишневская, а князья Долгоруковы, как известно, ведут свой род от Рюриковичей. Мама моей первой жены, Елена Ивановна, актриса Театра Красной Армии на фронтовом выезде с агитбригадой попала в фашистский плен. Оттуда бежала с французом-любовником, жила с ним в Нанте до конца войны. Была «профильтрована» органами и переведена из московского театра в Прибалтику. В Вильнюсе она получила звание заслуженной артистки Литовской ССР. Вот это настоящая героическая жизнь! А родословная «великих» не по жизни и делам, а по происхождению – это пыль!
– Выходит, потомственный чекист Любимов связал жизнь с родовитой дворянкой, да ещё и из Рюриковичей? На карьере в КГБ это не сказалось?
– Никак не сказалось. В кадрах даже не интересовались. Времена были другие.
– С возрастом у человека меняются желания. Чего вы сейчас желаете больше всего?
– Этот же вопрос задал мне Борис Корчевников в прошлом году на российском ТВ. Я ответил, что пожелал бы, чтобы человечество последовало совету друга Льва Толстого, одного из родоначальников русского космизма, философа-футуролога Николая Фёдорова. А совет был простой – побороть смерть.
– Вы можете сказать, что прожили хорошую жизнь?
– Думается, что нормальную и даже интересную. Правда, и глупостей наделал немало. Нынче писать для меня – это способ жить. Скоро выходит новая книга о Киме Филби с нашей личной перепиской, там и комедия абсурда «Джеймс Бонд в Москве». Как писал поэт Левитанский: «– Что же из этого следует? – Следует жить, / шить сарафаны и лёгкие платья из ситца». Шить я не умею, буду стараться жить.
Редакция «Литературной газеты» сердечно поздравляет с днём рождения нашего давнего читателя и автора Михаила Любимова. Здоровья, счастья, мира, неиссякаемой энергии, творческого долголетия и сохранения присущего вам оптимизма, дорогой Михаил Петрович! Многая лета!