Мир без теней

Художник Меер Аксельрод, умерший в 1970 году, не перестаёт удивлять. Его многообразное наследие, почти не известное современникам из-за отсутствия выставок, раскрывается на экспозициях последних лет постепенно. То нам покажут его замечательную графику, то работы с «революционным» оттенком, то чудесные портреты детей. На этой небольшой выставке из собрания семьи художника я, кажется, впервые увидела темперных «Обнажённых» и большое количество живописных пейзажей. Были тут и ранние графические работы, отчасти мною виденные. Новый «расклад» породил и какие-то новые мысли, новые удивления.
Всегда нравилась отточенная графика Аксельрода – недаром он учился во ВХУТЕМАСе у Фаворского. Тут графика представлена работами 30-х годов, в основном из жизни еврейского местечка. Кое-что из этой жизни художник, родившийся в 1902 году в местечке под Минском, ещё застал. Но перед нами вовсе не натурные штудии. Бытовые сценки в шинке, переполненном оживлёнными людьми («Местечковый шинок»), или в многолюдной комнате за столом под лампой («Миреле» по Д. Бергельсону) изображаются с налётом сновидческой грёзы. Чёрный цвет туши то сереет, то словно светлеет. Контуры фигур причудливы и изогнуты, всё чуть размыто, что и придаёт местечковому быту фантасмагорический оттенок, в духе И. Башевиса-Зингера. Есть в этой графике и внезапные «улёты», говорящие о сильных, почти экстатических переживаниях, – опять-таки в духе Зингера. Положим, небольшой лист «Скрипач», где игре скрипача заворожённо внимает сидящий на диване ребёнок. Контрасты света и черноты (скрипач высветлен, мальчик затенён) работают на повышение эмоционального градуса. В духе экстатического порыва сделана и иллюстрация к Данте, где идущий по дороге со львом и собачонкой персонаж выразительным профилем напоминает автора знаменитой комедии.
Иными словами, мир даётся в лирико-мифологическом ключе, вздыбленном волнами наплывающих эмоций. Художник словно ещё не обрёл внутренней меры и его куда-то всё время уносит.
Темперные работы «оттепельной» поры дают совершенно иной образ мира. Конечно же, «оттепель» помогла художнику раскрепоститься. Но, думаю, дело не только в ней. Он сам внутренне определился. Выбрал свет и радость, а не мрак и безнадёжность (притом что поводов для «мрака» в нашей жизни всегда было предостаточно).
Улицы изображённых им городов, будь то Рига или Переяславль, красивы и гармоничны. Каменные или деревянные дома залиты ровным сияющим светом и обретают чёткие формы, несколько смягчённые «пушистостью» деревьев.
Тут нет «импрессионистической» текучести, но нет и важной репрезентативной статичности, так как художник строит композиции на редкость камерно и интимно. Какой-нибудь уголок улочки, по которой скользит любующийся взгляд, церквушка с луковками куполов, садик, домики, деревянные заборчики («Улица в Переяславле», 1960).
В темпере с бытовым названием «Гуси» (1960) снова берётся простой мотив – обычный подмосковный пейзаж с деревянными домишками, заборчиками, синим небом и гусями на траве. Но подан он в такой звонкой колористической оркестровке, так ясен и пронизан таким сияющим светом, что взрослое видение как-то незаметно смыкается с видением детским. Свежим, удивлённым, очарованным. Совмещающим космическое и интимное.
В поздних пейзажах Аксельрода, кажется, нет вообще никаких теней! Зло словно вовсе исчезло из мира. Он сияет праздничной, до чиста «отмытой» и проникновенно человечной красотой.
Праздничны и «Обнажённые», не то чтобы приукрашенные, а снова увиденные любующимися глазами. Отсюда архитектоническая «складность» их фигур и яркость драпировок, подчёркивающих живую красоту моделей. Опять не убогость и безобразие, но и не идеальная и холодноватая античная красота, а земная мера и сияние земной любви.
Может быть, установке на счастье помогала семья? Она, судя по всему, и впрямь была счастливой. Жена – писательница Ривка Рубина , дочь – известная в России поэтесса Елена Аксельрод и внук, в детстве прямо-таки живописный вундеркинд, а ныне прекрасный художник Михаил Яхилевич, продолжающий художественные традиции деда.
Отголоском этого «писательского» окруже­ния стали на выставке картины, изображающие «писательские будни» («Писатель за работой», «Переводчицы»).
Но в целом, как мне представляется, всё упирается в детское чувство «беспричинного» счастья, поддержанного глубинной национальной традицией, счастья, которого в современном искусстве уже почти не встретишь…