Александр Кабаков. Группа крови: Повесть, рассказы и заметки. – М.: Время, 2018. – 288 с. – 3000 экз.
Смена эпох в человеческом сознании ассоциируется с переменами. Но не всегда эти перемены к лучшему. С распадом СССР на смену той Америке, которая казалась загадочной, пришла «большая и мощная страна, довольно откровенно лезущая в чужие дела только потому, что другие слабее, и только ради того, чтобы эти слабые не становились сильнее». Об этом пишет Александр Кабаков в заметке «Гуд бай, Америка», вошедшей в новую книгу прозы «Группа крови».
В сборник, кроме заметок, вошли рассказы и повесть. Текстам свойственна документальность, они словно балансируют на грани художественной литературы и нон-фикшн. К слову, сам автор предваряет свою книгу мыслями о неделимости прозы: «Нет никаких разумных причин для апартеида заметок и эссе, для романных привилегий, для каторжной доли рассказа…»
Заметный публицистический уклон и характерный стиль Кабакова, вероятнее всего, формировались ещё в 80-е, 90-е годы, а также в начале нулевых. В это время автор работал в газете «Гудок», изданиях «Московские новости», «Коммерсант», «Столичная вечерняя газета», журналах «Новый очевидец» и «Саквояж СВ».
Только с 1975 года о Кабакове стали говорить как о писателе, во многом благодаря «ЛГ», где он неоднократно публиковался. Широкую известность прозаик получил после выхода в 1989 году романа «Невозвращенец».
Книга Александра Кабакова «Группа крови» открывается одноимённой повестью. Автор разбавляет повествование комментариями, подобными ремаркам в драматургии. Он пишет о служебном романе героя и героини, о том, что «они почти не разговаривали о серьёзных вещах, только обменивались светскими глупостями по поводу сменяющихся блюд», затем «заговорили о поездках и гостиницах», после чего «плавно съехали на описание дач – по какому шоссе, можно ли жить зимой и так далее». И ниже курсивом отмечает: «Непонятно почему, в разговоре возникла отчётливо различимая интонация хвастовства наперебой».
Кабаков внимателен к деталям и красноречив в описаниях. Писатель активно использует арсенал выразительных средств – как способ сделать важный акцент, добавить контрастности, красок: «Он полулежал в плетёном кресле-качалке, ввиду возраста перекосившемся и потому не способном к качанию, а Спилберг-Аллен свернулся пельмениной на узкой тахте, укрытый клетчатым байковым одеялом».
Особый интерес представляют рассказы и заметки, вошедшие в книгу. Пространство прозы Кабакова наполнено приметами быта CCCР. Это и «старые, ещё советские светящиеся часы» («Не жди меня, сосед»); и «совершенно марсианского вида двухкассетник Sharp» («Под снос»); и проработавший пятьдесят два года холодильник, который вышел из строя («Старьё не берём»).
Что же приходит на смену старому и отжившему? «За последние примерно тридцать лет мир вокруг нас решительно изменился, – пишет Кабаков, – он наполнился совершенно новыми предметами в сущности одноразового пользования. Срок их службы, как правило, определяется сроком гарантии, после истечения которого они начинают бесповоротно рассыпаться».
Люди так или иначе подстраиваются под новую реальность. Персонаж рассказа «Дачная местность, зимний пейзаж» живописец N., который прежде «с фотографической точностью переносил на холст всё безобразие позднесоветского быта и именовался суровым реалистом», теперь, «как положено, изображает нечто, требующее долгих пояснений, – концептуалист…».
Кабаков подмечает метаморфозы в отношении человеческих ценностей, веры. Заметка «Идущие следом» начинается такими словами: «Прихожан в храмах – и, что особенно заметно, самих храмов всех конфессий – становится в России всё больше, а в умах и душах торжествует стихийный материализм».
Взаимоотношения мужчины и женщины, размышления о страхе и тоске, война, жизнь после смерти и существование в отсутствии веры, убийство и самоубийство, вопрос обретения себя настоящего, – все эти темы находят отражение в произведениях Александра Кабакова. Каждый читатель, безусловно, откроет в ней для себя что-то значимое.
Юлия Скрылёва