Продолжаем публиковать отклики на дискуссию о «новом реализме» («ЛГ», № 9–17). Реализм – это простота, для понимания которой нужна душевная опытность. Для тех, у кого её нет, эта простота оборачивается «скудостью выразительных средств». К этой мысли подвигает участников дискуссии наш читатель и автор Александр Титов.
Под словом «реализм» подразумевают подлинность изображения литературных сюжетов, «обрамление» событий художественным словом.
Реалистом был Гомер, воссоздавший в «Илиаде» войну и сопутствующие ей страдания. Великие романисты Лев Толстой, Герман Мелвилл, Михаил Шолохов изучали фактический материал, обрабатывали его и часть этой документальной реальности вложили в свои великие произведения. Порой документальность кажется избыточной, например, в «Моби Дике».
Гегель в своей статье «Жизнь Христа» с немецкой точностью воссоздал географически точный, как в газете, репортаж о пути Христа от рождения до Голгофы.
Смысл реализма настолько древний, что его уже трудно освежить приставками типа «новый», «метафизический», «мифологический» и невозможно затемнить оппозициями типа «номинализм», «модернизм» и т.д.
Те, кто жил в 60-е годы, помнят бум итальянского нео-реализма, которому подражали кинематографисты многих стран; по молодёжным изданиям тех лет прокатилась волна «исповедальной» прозы.
У реализма есть главное достоинство, отличающее его от прочих жанров, – он обладает могучим воздействием на сознание читателя: это было, так могло быть. Только реализм может всей своей мощью произвести переворот в душе читателя, греческие философы называли такое внутреннее преображение человека «катарсисом».
Для массового читателя слово «реализм» мало что означает, однако он полагает, что в книге всё должно быть «как в жизни», в наше время особенно популярны тексты, имеющие документальную основу.
Из огромного потока публикаций глаз выхватывает прозу Захара Прилепина и Романа Сенчина. Их книги «Санькя» и «Ёлтышевы» вполне можно отнести к реалистическому канону; тот факт, что критика подвёрстывает их под определение «новые», вытекает лишь из их злободневного содержания.
И всё же у Прилепина мне больше нравятся вещи, в которых он достигает глубин человеческого сознания (рассказ «Сержант»), у Сенчина – его «доёлтышевская» проза, глубоко экзистенциальная, идущая от внутреннего «Я» (повесть «Вперёд и вверх на севших батарейках»).
В Курске живёт писатель огромного реалистического дара – Борис Агеев, я читал практически всю его прозу. Это «чистый» реализм, пишет Агеев добротно, в духе русской классики.
В Туле работает ещё один замечательный прозаик – Александр Кузнецов, его без всяких натяжек выдающийся роман «Язычник» я перечитал дважды от корки до корки. К сожалению, этот шедевр не был по-настоящему замечен и, насколько я знаю, не получил ни одной премии.
За публикациями этих писателей я слежу, других «новых» пока не заметил.
Держаться за статус «художника» и «чистого» реалиста в наше время трудно, возникает ощущение, что повести и рассказы не нужны ни издателю, ни читателю.
Увы, большинство современной прозы написано торопливо, авторы не ставят перед собой высоких художественных задач, не отображают подводных течений современной жизни.
«Новые», особенно интернет-реалисты, торопливы в письме, переживания персонажей поверхностны, хотя время давно уже требует острой социальной прозы.
Много в периодике прозы искусно сделанной. Хорошие, порой интересные работы. Но в данном случае поговорка «хорошего много не бывает» не срабатывает.
, село КРАСНОЕ Липецкой области