Петербург звучит миллионами голосов, ветров, колоколов, труб, гудков… И дождь барабанит по партитурам Невского проспекта и его окрестностей. Кто-то скажет: «Шум». А заслуженный художник России Александр Кондуров говорит: «Музыка!» Поэтому юбилейная выставка мастера, открывшаяся 13 февраля в Большом зале Санкт-Петербургского Союза художников, называется «Музыка города». К оркестру живописных картин известного художника, кстати, в экспозиции присоединились и работы из кованого металла его сына Василия…
Не так давно вышла книга Александра Кондурова под названием «Монолог с отражением». Вообще художники всех времён в какой-то момент откладывали краски и начинали рисовать словами, добавляя новые оттенки в свою палитру.
– Александр Андреевич, в рассказе «Витрина оформляется» я прочла, что первой выставочной площадкой для вас стал Невский проспект. Не каждому художнику так везёт.
– Это было в 70-е, мне с группой художников предложили сделать витрины для Дома моделей и для ателье, которое в народе называлось «Смерть мужьям», потому что одеваться там было престижно, но дорого. Ну мы, естественно, ахнули от такого предложения, подобный заказ считался чем-то совершенно недостижимым.
И четыре раза в год нужно было делать новую инсталляцию. Работали мы, конечно, в мастерских, а на саму установку композиции нам отпускалась одна ночь. И это была удивительная ночь. Витрина занавешивалась белой тканью, снаружи висела табличка «Витрина оформляется», а за ней происходило действо – к нам слетались наши друзья: художники, писатели, поэты. Среди них были и Сергей Вольф, и Олег Охапкин, и Андрей Геннадиев, и Анатолий Белкин. А уже утром всё было готово, и ленинградцы, шедшие мимо, останавливались и смотрели на витрины открыв рты.
– А ещё стоит вспомнить, что в те же времена вы поймали «Синюю птицу». Как это случилось?
– Дело в том, что после витрин мы уже слыли специалистами по изготовлению «садов сновидений», и нас позвали на съёмки советско-американского фильма «Синяя птица». Помню, что подходили и Элизабет Тейлор, и Джейн Фонда, смотрели на нашу работу, а мы – на них. И мы с художником Валентином Лекановым создали сахарно-белую декорацию. Но пришёл оператор и сказал: «Нет, ребята, всё это надо раскрасить». А это 400 квадратных метров площади!.. Ну, мы погрустили и раскрасили. Потом приехал другой оператор, мы ему рассказали о своей сахарно-
белой мечте, он её одобрил, но при одном условии: чтобы к утру всё было готово. Мы всю ночь красили белой краской наш «сад сновидений»… и сами тоже белыми стали. Успели. Правда, в фильме наша декорация, увы, появляется всего на две минуты.
– Для кино это не так мало – две сахарно-белые минуты… В этом году и Победе, и вам исполняется 80 лет. В вашей книге «Монолог с отражением» есть рассказ под названием «Ровесник Победы», знаю, что у вас есть серия работ с одноимённым названием.
– Ровесников Победы немало среди художников. Это некое пожизненное состояние радости в крови. И я берегу в себе эту радость.
Знаете, мой отец работал в лесной промышленности, и страна непрерывно отправляла его открывать новые горизонты. И вот однажды кинули его в лес под Архангельском, в село Лешуконское. Номинально я там родился. Хотя в двухмесячном возрасте меня оттуда уже увезли. Куда – не помню. Вообще, много городов я повидал.
– Почему вы выбрали местом своего обитания именно петербургский Лисий Нос? Всегда, когда еду в сторону Зеленогорска, вижу ваш дом с башенкой и здороваюсь с ним.
– Когда-то я жил в самом центре Ленинграда – на улице Марата. Но всё-таки я человек, видимо, деревенский, люблю природу. Лисий Нос – место и красивое, и историческое, всё побережье связано с историей Петра I: где-то он дубы посадил, где-то камень заложил, где-то простудился… Но мои друзья в шутку называют это место «Люсий нос» – в честь моей жены Люси.
– Ага, значит, наступает время моей традиционной рубрики: говорим о любви. И о художнике Люсе Ковалевой-Кондуровой. Её картины нежные, летящие, прозрачные. Ваши, наоборот, динамичные, страстные, монументальные. Понятно, что сработал закон притяжения противоположностей. Вообще вся ваша семья – это своеобразная коммуна художников. Но как состоялась ваша встреча с Люсей?
– Творческая дача в Паланге, весна, ветер, художники ловят рыбу невероятных размеров и рисуют, конечно. В каждой мастерской обитали по четыре художника. Мы с Люсей оказались в одной мастерской. Она потом говорила, что я заполонил всё пространство своими картинами, плакатами и так далее. Другим художникам места не осталось. И на неё это произвело впечатление. Меня было трудно не заметить.
– Да, вы человек жадный до жизни, жадный до творчества: работаете и в станковой, и в монументальной живописи, и в графике, и в скульптуре, и в прозе. Ваши работы хранятся и в Русском музее, и в Музее искусства Санкт-Петербурга ХХ–ХХI веков, и в Российской государственной библиотеке в Москве. Ваших наград не сосчитать. В книге вы обращаетесь к своему отражению со словами: «Кто ты – парень, смотрящий на меня ИЗ? Ты, видимо, думаешь, что ТЫ – это Я? Нет, ты двигаешься совсем по-другому, ведь ты левша, я же всё делаю правой. В то время, когда я чувствую себя в полном равновесии, ты почему-то хмуришься, пытаясь убедить меня в том, что это не так. Твои глаза наполнены грустью и мучительным вопросом, который ест тебя изнутри – я это вижу. Я никогда не писал твой портрет – ты не был мне интересен. Мне казалось, что ты всё время лукавишь. Размышляя об этом, я заводился, наполнялся энергией, но, взглянув на тебя, видел какого-то безвольного субъекта, смотрящего сквозь меня, куда-то ЗА». Такой нервный, резкий, противоречивый у вас монолог с отражением…
– В зеркале я вижу образ, который живёт отдельно от меня. Не рисую автопортретов, мне интересны другие лица.
– Творческое объединение «Свободные художники», участником которого вы являетесь, – что это?
– Сообщество единомышленников. Поначалу оно называлось «Параллельные миры». У нас были творческие поездки в Грецию, там, можно сказать, мы сделали для себя открытие: Эллада существует!.. Кругом камни и мифы. А потом петербургские греки и меценаты братья Саулиди взяли нас под своё крыло и назвали наше объединение «Свободные художники». И всё сошлось: мы и художники, и свободные.
– Я очень люблю ваши библейские сюжеты в живописи. Сильное впечатление производит написанный вами «Страшный суд» в возродившемся храме-часовне Святого Апостола и Евангелиста Луки в художественной академии им. А.Л. Штиглица. И ещё у вас есть работа: там утроба колодца и ведро с водой, в которой серебрится маковка церкви. Так просто и необыкновенно. А как вы пришли к вере?
– Та работа называется «Не плюй в колодец»… Помню, был такой сумрачный период в мои тридцать два года, и я понял, что одному не справиться: решил покреститься. В ту ночь уснуть не мог. Странное состояние: сны видишь, но не спишь при этом. И через этот полусон рефреном шло слово – «епитимья». Я знать не знал, что это такое. Пришёл утром в лавру, батюшка спросил меня о вере и, почувствовав мою неуверенность, произнёс: «Я накладываю на тебя епитимью!..» Она заключалась в том, что нужно было выучить и многажды раз прочесть «Отче наш», Символ веры и так далее. Всё исполнил. Уже в другой церкви, в Гатчине, в Мариенбурге, меня покрестили, причастили. И я почувствовал, что у неба уже другие краски.