Всякий знает, что «цанарцт» значит в переводе с немецкого «зубной врач». Я вынес немецкое слово в заглавие, потому что по-немецки оно звучит как-то уж по-зубному: здесь слышится клацанье зубов и щипцов одновременно. Да и адресую я свои рассказы тоже «своим», которые понемногу привыкают к немецким словам на свой лад. Они эти слова вводят в русский лексикон, изымая из немецкого.
Мне повезло с цанарцтем, потому что он умеет разогнать неприятные мысли и чувства, которые возникают у всякого нормального человека при посещении зубного кабинета. «Конечно, в жизни бывают и более приятные минуты», – говорит цанарцт, делая мне укол. «Послушайте, – спрашиваю я его, – а не мало вы вкололи обезболивающего?» «Так сделаем ещё один, чтобы мало не показалось!» – отвечает он ободряюще. И мало мне уже не кажется.
Тут ведь вот какая ещё штука: в эмиграции зубные страдания переносятся легче. Обратите внимание, если не замечали. И я, кажется, знаю, почему. В сердце каждого из нас сидит такая заноза, прячется такая боль, что рядовая будничная боль от удаления или пломбирования на её фоне тускнеет.
Я взял себе в привычку рассказывать моему врачу в каждый мой визит какой-нибудь анекдот. Как бы в благодарность за то участие, которое он проявляет по отношению к земляку. Последний раз я рассказал ему такой анекдот: «Встречаются новый русский и его опустившийся школьный товарищ. Новый русский «упакован», как полагается, а бывший однокашник смахивает на бомжа. То да сё, вспомнили прошлое, прослезились, и новый русский предлагает бедолаге работу. Делать ничего не надо. Почти. Только кнопку нажимать. Тысяча долларов в неделю. Деньги пополам. Договорились. Бедолага работает. Оделся, обулся, загорел на Канарах. Встречает подругу. Та восторгается его видом. Спрашивает, чего он такой кислый при такой жизни. «Да видишь ли, – отвечает тот, – кнопку нажимать – я один. А деньги – пополам!»
Мой цанарцт хохотал до упаду. «Здорово, – говорит. – Как кнопку нажимать – я один, а деньги – пополам!» Как раз в этот визит закончил он мои зубы и отпустил меня с миром. Мы остались друг другом довольны: я – зубами, он – анекдотом. Так я думал. Я рассчитывал, что у него хорошее чувство юмора. Мне казалось, я не ошибся. Потому что не все этот анекдот понимали. Например, рассказал я его моему другу, художнику из Москвы. Он выслушал внимательно, насупился даже. Потом просит: «Ну-ка, ну-ка ещё раз! Значит, делать ничего не надо»? «Ну, да, – подтверждаю. – Только кнопку нажимать». «А деньги пополам»? «Да, деньги пополам»! «Собственно, а почему пополам?» – спрашивает меня московский художник. «Ну, как тебе объяснить… Да и половины денег-то по сути он не заслуживает! Тот, которого новый русский от нищеты и голодухи спас». «Как же не заслуживает? – заводится мой приятель-художник. – Кнопку-то он нажимает?» «Нажимает!» «Значит, заслуживает! Почему деньги пополам?». «Тьфу ты, леший! Так ведь кнопку нажимать – никакого ума не надо! А тут – тыща зелёных в неделю!». «Нет, уже не тыща, – возмущается художник, – уже пятьсот, если пополам! Клади: две тысячи в месяц. За квартиру плати сам. Ты слышал, что в Москве квартиры дорожают? Остаётся полторы. Жизнь в Москве дороже, чем даже у нас в Мюльхайме! Тот же зубной врач или кардиолог – плати сам наличными! Чего там остаётся в итоге? Если пополам?!». «Ну, знаешь…» – не нахожу я что ответить. «Вот если бы он ему все деньги оставлял…» «Да за что?» «Каждый день ходи – раз! Кнопку нажимай – два. Унижение – три! Ведь это, согласись, унизительно – делать мартышкину работу и получать за это деньги. Милостыня получается!». «А если бы он ему все деньги отдавал – не милостыня?!» – взорвался я. «Нет, тогда не милостыня. Унижение стоит таких денег». Так мы и расстались. Недовольные друг другом.
Я некоторое время ходил и думал: «Тысяча пополам – пятьсот. Мне здесь дают пятьсот в месяц, но я не плачу за квартиру. Не плачу за врача. Получал на мебель, одежду, обучение на курсах языка мне оплачивали, давали на дорогу… Что ж, выходит, то ж на то ж получается? Вот если бы все деньги мне выдавали…» Вот до каких мыслей довёл меня художник со своим отсутствием юмора.
В общем, совсем я заморочился с этим «деньги пополам», потерял сон, и у меня заболел зуб. Я пошёл к цанарцту. Он посмотрел мне в рот и покачал головой. «Плохо дело, – сказал он. – От зуба практически ничего не осталось». «Знаете, – сказал я, – мне в глубокой юности моя первая врачиха говорила: «Ах, как жаль, такие дивные корни и такая никудышная эмаль»! «А вот я не могу так сказать, – серьёзно возразил мой чудесный цанарцт, – мне как раз ваши корни не нравятся, а эмаль… – он посмотрел на мою пластмассу во рту, – а эмаль просто чудо»! И мы оба рассмеялись. Я и не заметил, как он сделал укол и вырвал зуб, вернее, то, что от него осталось. «Прекрасная эмаль, – улыбался он. – А корни – швах. Я даже вам не стал делать укол». «Хм… А я не почувствовал даже… Так, чуть-чуть». «Это бывает, – сказал он, глядя на меня внимательно. – Но только с моими русскоязычными пациентами, сколько бы они тут ни жили…» – добавил он без всякой видимой связи. Мы оба помолчали. «Вы расстроились из-за моих дел?» – спросил я его. «Нет, – ответил он. – Из-за своих. Заболела жена брата… Серьёзно».
На этот раз я не стал рассказывать анекдота. Учёл, что называется, момент. А он на прощание неожиданно спросил: «А вот в том анекдоте, помните? Про нового русского и кнопку? Почему деньги-то пополам, а?».
– Бог его знает, – ответил я. – Спросите у министра финансов.