1 апреля выходит в прокат фильм «Как я провёл этим летом», который на Берлинском фестивале получил двух «Серебряных медведей». Один достался оператору Павлу Костомарову, другой – актёрам Сергею Пускепалису и Григорию Добрыгину.
О работе над картиной рассказывает режиссёр Алексей ПОПОГРЕБСКИЙ.
– Это правда, что вы собирали съёмочную группу как команду людей, с которыми можно идти на Северный полюс?
– Я бы с ними действительно на полюс пошёл. Со многими из этих людей я работал прежде. С Пашей Костомаровым мы сделали два фильма. Со звукорежиссёром Володей Головницким работал уже второй раз. Гену Попова, художника, я знаю по работе над «Коктебелем». «Светики», осветители – из «Простых вещей». Были и новые ребята. Но мы их предупредили: «Снимаем фильм на Чукотке, будем жить в бараке, сыром, неотапливаемом. Баня – раз в неделю».
– Чисто мужская компания…
– Бытовые условия были бы сложны для смешанного коллектива. Все в группе владели двумя-тремя специальностями. Кто-то умел сварочным аппаратом пользоваться, кто-то – бензопилой, кто-то – лодку водить. Наш повар работал на дрейфующей полярной станции. Мы приехали на Чукотку на три месяца. Первые три недели обживались. Протапливали барак. Делали буржуйки. Параллельно осваивали новую съёмочную технику – американскую цифровую камеру Red. Определялись, как снимать. Было большое искушение – наснимать красивостей в духе National Geographic и ими напичкать фильм. У нас северных красот отснято на 50 часов. Но в фильме остались только те кадры, что работают на драматургию.
– Павел Костомаров – один из лучших режиссёров документального кино. Трудно работать режиссёру с режиссёром?
– Костомаров – мой союзник, соратник, в чём-то соавтор. Очень талантливый, разносторонний оператор с драматургическим чутьём. Я очень люблю работать с режиссёрами. Они знают, каково другому режиссёру. И прекрасно понимают, что только режиссёр в себе носит уникальное ощущение (именно ощущение) того, каким быть фильму. В нашей команде Костомаров был не единственным режиссёром. Пускепалис – главный режиссёр драматического театра в Ярославле. Плюс с нами был Александр Расторгуев, режиссёр-документалист, которого тоже никому представлять не надо. Он снимал фильм о фильме и архивировал весь отснятый цифровой материал. Благодаря ему была очень чётко продумана система разбора материала. Ничто не пропало. При 80 часах съёмочного материала. У нас монтаж шёл семь месяцев. Хотя обычно он длится три.
– Природу тоже можно считать героем фильма?
– В 2007-м я познакомился с Фёдором Романенко, он работает на географическом факультете МГУ. Энтузиаст истории Севера. Он показал мне и Паше фотографии, наверное, двух десятков полярных станций – от Мурманска до Камчатки. Валькаркай нас поразил, напомнив образ дома в «Солярисе» Тарковского. Природа была фактически нашим сорежиссёром. Нам не пришлось расписывать календарно-постановочный план. Просто передо мной висела таблица из 85 квадратов, намечавшая последовательность событий в фильме. Каждое утро я смотрел в окно, потом в эту таблицу и за завтраком объявлял, что же сегодня мы будем снимать.
– Человек, который осваивает Север, конечно, герой, но природа-то от этого страдает.
– Когда видишь, что оставляет после себя человек в Арктике, испытываешь чувство оскорбления. Бочки ржавые бесконечной цепью тянутся по всему арктическому побережью. Их десятки, даже сотни тысяч. И сотни РИТЭГов – радиоизотопных электрогенераторов. Их ставили как источник долговременной энергии в труднодоступных местах с 1960-х годов. Человек запакостил природу невероятно.
– «Младший» герой играет в «Сталкер». Это отсылка к Тарковскому?
– Случайная параллель. Просто это – очень популярная игра. У нас в группе было два её фаната – художник-декоратор и ассистент звукорежиссёра. Там есть тема радиации. И получилось, что сюжетные моменты друг с другом рифмуются. Игра отчасти предвосхищает то, что произойдёт с героем Добрыгина. А Тарковский – совсем другая история. В немецкой прессе пишут: Тарковский во льдах. Когда иностранец видит общий план, ему сразу приходит на ум одно имя – Тарковский. В российском кино с общим планом было всё в порядке и у других режиссёров. Просто других они не знают. Тарковский для меня очень важный режиссёр. Но Герман-старший повлиял на меня гораздо больше.
– Как вы работали над сценарием?
– Я пишу сам от безвыходности. Пока сам в себе не выношу сценарий, вернее не выхожу (думаю, когда хожу), не сажусь писать. Для меня это мучительный процесс. Материал сопротивляется, персонаж сопротивляется. На бумаге некоторые персонажи – это я. Потом они начинают жить по своим законам. Самое интересное, когда появляется актёр. В сценарии был прописан немного абстрактный парень. Потом появился Гриша Добрыгин, и на съёмках я каждый вечер практически писал под него сцену заново. Уже не заглядывая в старый сценарий, а исходя из своего представления, как меняется его персонаж.
– Понятно, почему выбрали Сергея Пускепалиса на роль Гулыбина. Он роскошно сыграл анастезиолога в фильме «Простые вещи». Но выбор Григория Добрыгина, который не был нигде засвечен, для такой суперэкстремальной ситуации – это смелый шаг.
– Для меня важно, чтобы возникла рифма между актёром и ролью. Мы уже собирались в экспедицию, до вылета месяц оставался, а исполнителя главной роли не было. Но почему-то я не паниковал. И на фестивале «Твой шанс» увидел Гришу.
– На Берлинале западные критики сравнивали сюжет даже с «Королём Лиром». Я-то решила, что ваш фильм о встрече со смертью.
– Это фильм о базовых вещах: жизни, смерти и взаимоотношениях человека с миром. Есть два человека с совершенно разными системами координат. Гулыбин на станции девять лет. Он уже почти часть природы. И есть городской мальчик Павел Данилов, приехавший на полярную станцию, чтобы получить как можно больше впечатлений, чтобы было потом что в блоге написать…
– Сочинение на тему «Как я провёл этим летом». Название не самое лёгкое для запоминания.
– Зато когда запомнишь, то не забудешь.
– Гриша Добрыгин – попытка создать образ современного героя?
– Да, он современный персонаж, который во многом вырос из меня самого. Со всеми банальными приметами сегодняшнего дня. Он оказывается лицом к лицу с силами, которые ему непонятны, которые он недооценивает. Потому что в компьютерной игре можно сохранить уровень, перезагрузиться. В жизни, когда речь идёт о жизни и смерти, перезагрузиться не так просто.
– Вы о вечном конфликте отцов и детей?
– Нет, ситуация шире. Есть уходящий мир, где всё делалось вручную. И душа человека как-то связана была с вещами, которые он создаёт. Сейчас всё заменили машины. Это нормально – так развивается человечество. Но на метеостанции Сергей делает свою работу так же, как делали её и сто лет назад. Наверное, правильно было там автоматику поставить, но с автоматикой приезжает Павел. Тут-то и происходит встреча двух миров.
– Павел переживёт два превращения, и оба не слишком мотивированные…
– Знаете, я не верю в такую вещь, как мотивация в кино.
– А в жизни?
– В жизни не всегда понимаешь даже свои мотивы. Кто может быть уверен, что точно понимает мотивы другого человека? Он поворачивается к нам то одной, то другой гранью. Мы не сомневаемся в его реальном существовании и мысленно достраиваем целостный образ, основываясь исключительно на своих предположениях. Для меня главное – создаётся ли живой образ человека. Я стремлюсь уйти от псевдопсихологии. В этом смысле для меня точкой поворота стал фильм «За нашу любовь» Мориса Пиала. Признаться, до этой картины я думал, что он снимает жутко занудливое кино. Меня поразил персонаж Сандрин Боннэр. Мы видим её героиню совсем юной. Потом – через два года и ещё через два. И каждый раз она совершенно иная. Боннэр обладает мощной витальностью и харизмой. Сам факт её существования у зрителя сомнения не вызывает. Но от нас скрыто, почему она каждый раз другая, что таится в «пробелах» этого пунктира. Как раз это мне интересно и в жизни, и в кино. Не разжёвывание мотиваций, это всегда обман, а существование мощных, жизненно достоверных образов на экране. К этому хочется стремиться.
Беседовала , БЕРЛИН–МОСКВА