УРОКИ ОКТЯБРЯ: ВЗГЛЯД ИЗ ХХI ВЕКА
Философским основанием Октября был общинный крестьянский коммунизм, покрытый тонкой плёнкой марксизма
Что удалось совершить России на той траектории, на которую её толкнула Великая Октябрьская революция? В чём этот проект потерпел крах? Нам нужно понять это, чтобы предвидеть будущее. Нельзя же вечно топтаться на распутье – глупо народу вымереть в этом топтанье…
, философ, политолог
Философским основанием Октября был общинный крестьянский коммунизм (покрытый тонкой плёнкой марксизма, но сейчас не об этом). Революцию совершили общинные крестьяне (авангардом которых была их молодая часть 
в солдатских шинелях) и рабочие (из тех же крестьян), мобилизованные на заводы во время войны. Это было подавляющее большинство русского народа, исключительно высокоорганизованное (в общине, армии и трудовом коллективе), на пике духовного и культурного подъёма. По словам Грамши, этот тип русского человека как будто вобрал в себя духовную энергию трудящихся всего мира, накопленную за 300 лет.
Такой человек подобрал себе наиболее подходящую из имеющихся партий, назначил командиров и даже набрал отряды этнических маргиналов для выполнения грязной работы, без которой не обходится ни одна революция. Именно в свой проект он привлёк и отобранных вождей (Ленина, Троцкого, Сталина и пр.). Как сказал об этой истории Брехт, «ведомые ведут ведущих»… Это и стало ядром русского народа в первой половине ХХ века. Судить его по либеральным критериям сытого интеллигента горбачёвской формации или по шкурным и гедонистическим критериями нынешнего «рыночника» глупо. Вся антисоветская риторика последних двадцати лет – свидетельство глубокого интеллектуального регресса.
Именно с этим ядром России удалось вновь собрать империю, сплотить её в новом типе межэтнического общежития, провести модернизацию села и индустриализацию, создать прекрасную школу, науку и армию. В общем, построить новаторские и высокоэффективные институциональные матрицы, которые и сделали СССР сверхдержавой, обеспечив воспроизводство и прирастание здорового и образованного народа в независимой стране с высоким уровнем безопасности от главных видимых на тот момент угроз.
В то же время в советском проекте была заложена и предпосылка его краха, признаки которого появились уже в середине 50-х годов и приобрели системный характер в 70-е. Суть её я вижу в том представлении о человеке, которым был проникнут общинный крестьянский коммунизм и которое было усилено положениями марксизма, унаследованными от классической немецкой философии (она также непосредственно, помимо марксизма, повлияла на сознание русской интеллигенции). Это представление, корнями уходящее в православие, сложилось и развивалось в русле примордиализма.
Иными словами, безымянные миллионы творцов советского проекта верили, что человеку изначально присущи качества соборной личности, тяга к правде и справедливости, любовь к ближним и инстинкт взаимопомощи. В особенности это присуще русскому народу – таков уж его «национальный характер». А поскольку все эти качества являются сущностными духовными субстанциями русского национального характера и даны ему изначально (примордиально), то они и будут вечно воспроизводиться из поколения в поколение. Эта вера была лишь укреплена марксизмом, который добавлял к ней фактор благоприятного воздействия справедливых производственных отношений.
Ложная вера породила ошибочную антропологическую модель, положенную в основание советского обществоведения и практики жизнеустройства. Исторически обусловленные культурные устои русского народа, присущие ему в период становления советского строя, были приняты за его природные свойства. Требовалось лишь освобождать их проявление от наслоений проклятого прошлого и очищать от «родимых пятен капитализма». В меняющихся социальных и культурных условиях (особенно в «агрессивной среде» холодной войны) не только не ставилось задачи «содержания, ремонта и модернизации» этих устоев, но сама постановка этого вопроса с возмущением отвергалась. Как можно сомневаться в крепости устоев! И правящая элита, и всё советское общество если и видели проблему, то лишь в более искусной идеологической работе, то есть в качестве воздействия на поверхностные слои общественного сознания.
Поэтому так популярны были умелые демагоги типа Бовина и Цветова – они «рассказывали интересно» и говорили «идеологически правильные вещи», поругивая капитализм. Как их рассказы действовали на «устои», никому и в голову не приходило, ибо верили, что устои эти были даны свыше и подвергаться эрозии не могли. Если возникало локальное социальное недовольство (как в случае со «стилягами» в 50-е годы), то оно считалось аномалией, порождённой избалованностью одних и неразвитостью других. Первых надо слегка наказать, другим помочь разобраться («товарищи не понимают»).
Если считать периодичность смены поколений за 12 лет, то эффективности крестьянского коммунизма как мировоззренческой основы советского строя хватило на 4–5 поколений. Советские люди 50-х годов рождения вырастали в новых условиях, их культура формировалась под влиянием кризиса массовой урбанизации и мощного потока образов и символов с Запада. К концу 70-х на арену вышел социокультурный тип, фундаментально отличный от предыдущих поколений. Если бы советский проект исходил из рациональной и реалистичной антропологической модели, то за 50–60-е годы вполне можно было бы подтянуть сознание к бытию. Это значило выработать и новый язык для разговора с грядущим поколением, и отвечающие новой реальности формы жизнеустройства, и новые элементы культурного ядра, необходимые для легитимации советской системы в целом.
Тогда бы не произошло той утраты культурной гегемонии, которую советский строй пережил в 80-е. А значит, мы преодолели бы и кризис, продолжив развитие в качестве независимой страны на собственной исторической траектории. Вместо этого возникло неустойчивое равновесие, на которое просоветские силы не сумели воздействовать, а небольшое антисоветское меньшинство им эффективно воспользовалось. Для свержения советского строя и не требовалось, чтобы массовое сознание стало антисоветским – достаточно было, чтобы оно перестало быть активно благожелательным.
С задачей удержания культурной гегемонии советский строй не справился, и в этом важном отношении весь проект оказался дефектным, вырожденным. То, что интеллигенция в момент кризиса не проявила спасительной рефлексии, не смогла понять и объяснить суть болезненного состояния советского общества, а наоборот, примкнула к его губителям, есть историческая ошибка и историческая вина интеллигенции как профессионального интеллектуального сообщества.
Мы оказались в положении цивилизации, которая подрезала свои собственные корни, но не может сосуществовать с несущими конструкциями иных цивилизаций. Наши богатства и часть человеческого материала могут быть разделены между другими, пока что жизнеспособными цивилизациями, но России уже не будет. Будет, конечно, учреждён бантустан с названием «Россия», населённый общностью людей, называющих себя русскими, но это другая история. Те, кто переживёт этот «переходный период», по необходимости должны будут стать врагами исторической России и её культуры – врагами Пушкина и Толстого, Менделеева и Гагарина. Да эта тенденция уже видна в «продвинутой» части населения нынешней РФ. Небольшая секта «старых русских» уйдёт в катакомбы и будет мягко устраняться с земли посредством искусственного отбора.
Таков итог антисоветского поворота конца ХХ века. Наших радикальных западников в нём нельзя винить строго – они искренне ненавидели «империю зла», как ненавидели её в монархическом облике кадеты-либералы Февраля 1917-го. Пусть их позитивный проект превратить Россию в «Запад второго сорта» оказался утопическим, это не так важно. Ими двигала мессианская идея уничтожения «совка». Шанс, что эта их миссия будет выполнена, даже ценой исчезновения русского народа, даёт им право умереть с чистой совестью воина, исполнившего свой долг. В самом неприглядном положении оказались антисоветские патриоты России. Их решение помочь Западу уничтожить СССР, чтобы возродить «Россию, которую они потеряли», было следствием несусветной глупости. Так что они и в гробу должны будут кусать свои иссохшие локти.
Ну а мы, наследники советского строя, ещё поборемся. Период шока от культурной травмы поражения проходит – постсоветская молодёжь этой травмы не испытала и может мыслить рационально. Персонал массивной организованной системы (государственного аппарата) тоже настроен жить, а единственное место на земле, где он может заработать на жизнь, – это Россия. Значит, есть контингент, обладающий необходимыми качествами и мотивами для того, чтобы страну спасти и вытащить из кризиса. Путём перебора альтернатив этот контингент разумных и дееспособных людей неизбежно придёт к выводу, что единственный способ осуществить это – восстановить главные системы советского строя. Какие при этом будут навешаны на него идеологические побрякушки, не так уж важно. Тут есть большие возможности для союзов и компромиссов.
Так что если русская молодёжь и чиновничество хотят выжить как этническая общность, они должны преодолеть своё внушённое им отвращение к «совку» и хладнокровно рассмотреть все варианты будущего.