Немногим более двух месяцев назад на пост генерального директора Государственной Третьяковской галереи была назначена Ирина ЛЕБЕДЕВА, ставшая не только первой женщиной на посту руководителя крупнейшего музея отечественного искусства, но и первым вставшим у его руля дипломированным специалистом по русскому авангарду. В своей «тронной речи» новый гендиректор сформулировала свою основную задачу как задачу превращения Третьяковки в музей XXI века. И нас, конечно, не могло в первую очередь не заинтересовать то, каким образом и в каких формах планируется производить это превращение.
– Ирина Владимировна, надо ли говорить, что Третьяковская галерея – не просто музей… Символ, храм, сакральное место, несущее в себе помимо духовной ещё и важнейшую социально-историческую функцию. Как по-вашему всё это соотносится с тем, что современный музей неизбежно меняется? Чувствуете ли трепет душевный?
– Для нас бесспорно важно сохранение не только памяти, но и традиций, заложенных основателем галереи, мы с уважением относимся к наследию всех тех, кто десятилетиями трудился в Третьяковской галерее, но также и понимаем, что современный музей действительно меняется, что приходит другой зритель. Сейчас, в начале ХХI века, на мой взгляд, складывается ситуация, когда при сохранении наших традиционных направлений деятельности жизнь требует превращения музея в институцию несколько иного плана. И это происходит, наверное, даже независимо от нашего желания, и свидетельство тому – деятельность всех по крайней мере крупнейших музеев, которую мы наблюдаем за последнее время. Музей обязан стать музеем нового типа. Это подразумевает и поиск новых коммуникативных связей. Музей должен превратиться в место коммуникации. Это требование сегодняшнего дня.
– Понятно, что главная коммуникативная функция музея – межвременна'я, осуществляющая культурную связь между прошлым и сегодняшним днём.
– Связь времён чрезвычайно важна. Но мы также рассчитываем, что музей станет местом коммуникации между обществом и СМИ, между обществом и художниками, между музеем и детской аудиторией. Для нас важно привлечение самых разных слоёв населения – и по возрасту, и по социальному статусу, и по образовательному цензу, и по финансовому.
– Надо полагать, и по художественным пристрастиям тоже. А как вы в таком случае рассчитываете одновременно и привлекать в свои залы самую различную зрительскую аудиторию, и сохранять главное – представление во всей полноте истории развития отечественного изобразительного искусства?
– Задача Третьяковской галереи в отличие от задач тех институций, которые работают или с современным искусством, или с наследием, с частными коллекциями, именно в том, что мы должны в музее национального искусства представлять материал разный. С одной стороны, показывать историю отечественного искусства, с другой – дать возможность любому зрителю найти то, что ему близко и интересно, а заодно и познакомить с тем материалом, который, может, ему не знаком, не близок, но благодаря вовлечённости в нашу деятельность он сможет существенно расширить свои представления.
– Говоря о процессе вовлечения, вы, надо полагать, имеете в виду в первую очередь молодого зрителя, за которого сегодня борются все музеи. Пытаясь завоевать внимание той аудитории, которой реальные музеи, а также театры, книги и даже общение заменяет жизнь в Сети…
– Для нас это важная задача. Мы, конечно, должны понимать, что наши традиционные формы деятельности более привычны людям старшего поколения, но мы прекрасно понимаем, что растёт новое поколение, которое живёт другой жизнью, – они просто в другую эпоху сформировались, у них другие интересы, другие приоритеты, у них и ритм жизни, и способ познания мира другой. Не учитывать это невозможно.
Поэтому нам нужно вырастить своего зрителя, заинтересовать детей и молодёжь. Сделать это можно в том числе инновационными способами показа традиционного материала. Нам нужно сделать так, чтобы музей был не только сокровищницей, но и живым местом общения. Значит, мы должны найти ту форму, тот язык, на котором мы могли бы говорить с молодым поколением, и, может быть, заинтересовав их этим разговором на их языке, привести к освоению того, что, может, им пока кажется неинтересным. Это очень нелёгкая проблема, которую нужно решать и с психологами, и с социологами, и путём опыта, даже отрицательного.
– Инновационный язык, о котором вы говорите, – что это? Своего рода «визуальное НЛП», способ возбуждения вкуса к искусству, приучения молодёжи к музейной культуре?
– Благодаря новым идеям показа можно выявить в произведениях то, что не всегда на поверхности находится. Вспомним опыт советских времён. Не одно поколение советских людей выросло на цветных вкладках в журналах «Работница» и «Огонёк» – репродукциях тех или иных произведений искусства. Так же школьные учебники, та же «Родная речь» – был некий определённый набор произведений, которые знали все, к ним приучили. А когда в нашу публичную жизнь вернулась классика авангарда, а затем вошло и современное искусство, которое говорит другим языком, непривычным массовому зрителю, возникло его отторжение, ведь чтобы понимать этот язык, нужны и навык, и привычка, и мода. Вот на Западе, мы знаем, люди с удовольствием ходят в музеи современного искусства, они этот язык считывают. Я считаю, что роль музея, и особенно такого, как Третьяковская галерея, – показать полифонию художественной жизни, дать каждому возможность увидеть то, что он знает и любит, с каждым поговорить на том художественном языке, который ему близок.
– Не кажется ли вам, что отечественный зритель не готов к восприятию современного искусства, очевидно, отчасти и потому, что предполагает: художники, продолжающие сегодня традиции авангарда и абстрактного искусства, попросту не умеют рисовать…
– Многие художники, которые работают в области современного искусства, прошли хорошую школу традиционного художественного образования. Затем сделали свой выбор в поиске новых форм, образов и ассоциаций. Кто-то пришёл в современное искусство из смежных профессий – архитектуры, театрально-декорационного искусства и кино, дизайна. Для определённых видов современного творчества необходимость жёстких требований классического образования не всегда обязательна, поскольку в данном случае доминирует умение заставить зрителя посмотреть на всем известные и привычные вещи с необычного ракурса, с неожиданной стороны.
– Музеи в наши дни немыслимы без такого понятия, как «выставочный проект». В последнее время у нас по западному образцу возникло большое количество достаточно радикальных выставочных площадок, как то: Гараж, Винзавод, Красный Октябрь… Насколько они конкурентоспособны музейным выставкам?
– Как правило, эти проекты рассчитаны в первую очередь на молодое поколение, которое очень открыто всему новому, поэтому, конечно, создают определённую конкуренцию. Но я бы не стала говорить, что музей должен с ними вступать в конкурентную борьбу – у нас разные задачи. И то, что показывается на этих площадках, очень разного уровня, иногда это очень интересные проекты, иногда средние, как всегда это бывает, они играют свою роль – расширяют горизонты представления о современном мире, о современном искусстве, о возможностях нового художественного языка. Музей же должен музеифицировать этот материал. И в этом его роль. Ни одна из площадок такой задачи выполнить не может.
– Всё так. Но проекты, устраиваемые на этих выставочных площадках, имеют большой общественный резонанс, зачастую несопоставимый с тем, что возникает вокруг серьёзных выставок в государственных музеях…
– Те институции, о которых вы сейчас говорили, работают с какой-то определённой частью общества, в процентном соотношении незначительной. Кажется, что на Винзавод или на выставки, которые проходят в Гараже, приходит большое количество людей, но это всё один и тот же определённый контингент. У нас, кстати, был опыт работы с людьми, работающими в области современного искусства, но не имеющими опыт музейной работы, не понимающими смысла деятельности и задач музея. Они пришли со своим видением и со своими установками, которые неприменимы для музея. Для нас опыт работы с кураторами, пусть креативными и успешными, но не понимающими сути музея как целостного организма, оказался неудачным. Несовпадение целей и задач сделало совместную работу невозможной. Поэтому мы расстались. Нам видится роль музея в том, чтобы в обществе в целом изменить отношение к искусству ХХ–ХХI веков, в массовом сознании. С одной стороны, мы показываем материал от начала ХХ века с лучших образцов нашего художественного авангарда до современного искусства. А с другой стороны, проводим музеификацию этого нового непривычного материала и поддерживаем своим статусом музея это искусство, утверждая, что новые формы художественного языка имеют право быть и войти в историю.
– Но современное, особенно актуальное, искусство сложно показывать в традиционном музейном экспозиционном пространстве.
– Любая экспозиция – это спектакль, где должна быть своя драматургия, свои смысловые и визуальные акценты. Для нас очень важно сейчас, исходя из задачи привлечения в музей массового зрителя к этому материалу, сделать его более зрелищным, более доступным, более понятным. Учитывая психологию восприятия, мы постарались даже на уровне дизайнерского решения ввести цвет в залы. Мы чередуем цвет стен в залах не для того, чтобы показать те или иные произведения на цветном фоне, а для того, чтобы у человека не было ощущения монотонности. Усталость наступает очень быстро, мы это знаем, поэтому чередование материала и чередование цвета стен помогают человеку переключаться и заставляют работать его мозг, интеллект, душу, эмоции, давая некий новый стимул и новые силы. Ведь посмотреть 42 зала нового материала невероятно трудно, я знаю, что некоторые люди приходят и смотрят частями, что тоже замечательно.
– Известно, что постоянная экспозиция Третьяковской галереи в основном здании создавалась по «принципу Грабаря» – по историко-монографическому принципу. По нему же была сделана и первая версия «Искусства ХХ века» на Крымском. Сейчас, насколько мне известно, этот принцип несколько изменён и смещён в сторону замысла Павла Михайловича Третьякова, двигаясь по экспозиции, мы движемся по исторической хронологии, залы отражают не персоналии, а историю искусства и художественные течения. Получается, что новое руководство ГТГ обращается к принципам Третьякова?
– Да, мы стремились изменить концепцию, и это неслучайно, потому что тот историко-монографический принцип, который был предложен, оказалось, плохо работает для выполнения задачи, которую мы перед собой ставим. Ведь мы хотим заинтересовать массового зрителя этим материалом. Наша задача – дать в каких-то пропорциях такое стадиальное движение искусства. Если человек приходит на нашу экспозицию, он должен получить общее представление, какое искусство было в ХХ веке. И тот историко-монографический принцип работал наоборот, потому что человек, который не знает этот материал, приходя в наши залы и видя работы одного и того же художника от 10-х до 50-х годов в одном зале, просто терялся, у него вообще отсутствовало представление о стадиальности искусства, понимание того, как это движение шло. Я думаю, что такой историко-монографический принцип, вероятно, станет возможен, скажем, через сто лет, когда все наши сложные взаимоотношения и сложная история перестанут быть настолько актуальны, насколько это актуально для нас сейчас. И останутся какие-то избранные имена, которые с набором своих произведений займут своё точно обозначенное место в нашей истории искусств. Если говорить об искусстве ХХ века, мы сейчас только вновь обращаемся к его осмыслению. Все точки зрения, которые были связаны с оценкой этого искусства на протяжении минувшего столетия, кардинально менялись – изменились и продолжают меняться. История нас заставляет вновь и вновь что-то пересматривать, и такого спокойного отстранённого отношения, как, скажем, к искусству XVIII–XIX веков, у нас пока нет и быть не может. И, наверное, мы будем делать ошибки, следуя своему желанию понять и осмыслить историю отечественного искусства последнего столетия.
– Музей, как и храм, играет роль цивилизационного фактора, сохраняет традицию духовности и культуры.
– Да, и мы должны относиться к нашей работе не просто как к работе, а как к служению. Конечно, основа любого музея – его коллекция, фонды. На базе этого собрания строится постоянная экспозиция. За десятилетия существования музеев в нашей стране сложились традиционные формы их деятельности. Но мы также должны развивать и новые формы музейной работы, заботиться об имидже музея, понимая, что живём в ХXI веке, что меняются ожидания зрителей.
Беседу вела
ОТ РЕДАКЦИИ. К сожалению, многие вопросы в интервью Ирины Лебедевой так и остались непрояснёнными. «ЛГ» обещает вернуться к теме «Третьяковка в XXI веке».