Почему человек, имеющий миллиард долларов, социально опасен
МЫ И ОНИ
Незаметно, всего за каких-нибудь десять лет, российское общество разделилось на два чётких сословия – мы и они.
Разница тут очевидна.
Они живут в элитных квартирах по двести, триста и больше квадратных метров. Мы – в стандартных многоэтажках, где отключают то воду, то электричество. Они строят себе загородные особняки. Мы – домики на садовых участках. Они работают в правлениях банков, консорциумов, акционерных обществ. Мы – в магазинах, школах, поликлиниках, на заводах. Их дети учатся в платных английских, американских, французских колледжах, наши – ходят в районные школы, способные обеспечить лишь элементарную грамотность. Они лечатся в частных клиниках, у зарубежных врачей, мы – выстаиваем очереди за номерками, носимся из аптеки в аптеку в поисках бесплатных лекарств. Они приглашают к себе на праздники звёзд эстрады, мы – смотрим телевизор, где мелькают их лица.
Они – это элита.
Мы – это народ, россияне.
Мы их не любим. Мы радуемся, что они тоже плачут.
Они нас презирают. Мы мешаем им жить. Они хотели бы, чтобы нас не было вообще.
Они отгораживаются от нас заборами и охранниками.
Это вполне понятно.
Они нас боятся.
НЕСБЫВШИЕСЯ ИЛЛЮЗИИ
Транснациональные элиты существовали всегда. Уже в древности образовалась тенденция к заключению браков в слое племенной знати. Эти родственные отношения и определяли в значительной мере принципы тогдашней геополитики. Аналогично обстояло дело в Средневековье. Европой тогда фактически управляла родственная между собой англо-германо-французская наследственная элита. Конфликты внутри неё были конфликтами внутри единой «семьи» и, как правило, не выражали интересы более низких сословий. Характерен пример северского князя Игоря, который потерял в битве дружину, но спасся сам, поскольку являлся родственником половецкого вождя Кончака.
Разделение элит произошло в начале Нового времени, когда после религиозных войн, опустошивших Европу, были заключены известные Вестфальские соглашения, провозгласившие принцип: «Чья земля, того и вера». Это означало, что отныне каждый народ обретал суверенитет – право на свою территорию, свою конфессию, своё государственное устройство. Элиты были также национализированы – теперь они существовали в рамках определённого государства.
Ещё больше элиты национализировала демократия. Политические элиты она поставила под строгий электоральный контроль: хочешь остаться у власти – сделай что-нибудь для народа, а элиты промышленные и финансовые – под контроль гражданских законов: нельзя занижать зарплату, вздувать цены, скрывать доходы, заниматься финансовыми спекуляциями. Короче – нет совести, вот тебе закон. И хотя на практике такой контроль был весьма относителен, он всё же существовал, укреплялся и заставлял элиты держаться в цивилизованных рамках.
Трудно поверить, но всего лет тридцать назад представлялось, что по мере развития и совершенствования демократических институтов элиты и народ будут сближаться – образуется единое гражданское общество, основанное на принципах равенства, не будет никаких привилегий, каждый получит те же возможности, что и все.
Сильнейший удар по этим социальным иллюзиям нанесла глобализация.
СРЕДНИЕ ВЕКА УЖЕ НАЧАЛИСЬ
Глобализация привела к кризису национального государства. Государство начало утрачивать привычный суверенитет. Часть своих полномочий оно вынуждено теперь отдавать «наверх» – крупным межрегиональным структурам, а часть у него явочным порядком приватизируют корпорации. Корпорации стремятся сейчас предоставить своим сотрудникам те услуги, которые раньше оказывало государство: покупку жилья, здравоохранение, профессиональную подготовку, страхование, пенсионное обеспечение. Ослабление же государства, в свою очередь, вызвало глобализацию национальных элит – выход их в мировое экономическое пространство, начало ими самостоятельных игр.
«Князьями» современного мира являются владельцы и менеджеры крупных транснациональных корпораций, ведущие финансисты, регулирующие потоки мировых денежных средств, интеллектуалы, занимающиеся геополитическим стратегированием, медиамагнаты, политики, имеющие серьёзные экономические ресурсы. Постепенно смыкаясь между собой, они образуют господствующую мировую элиту – узкую прослойку людей, реально влияющих на экономические и политические процессы.
Корпоративные интересы такой элиты, несомненно, выше государственных или национальных.
Диагностировать расслоение можно по таким социальным параметрам, как доходы и потребление. Вспомним о многомиллионных гонорарах звёзд кинематографа, звёзд эстрады, звёзд спорта, об окладах в сотни тысяч долларов, которые получают топ-менеджеры корпораций, о громадных состояниях, оказывающихся вдруг у чиновников. Причём если раньше протестантская этика в западных странах и социалистическая этика в СССР требовала даже от самых богатых граждан личной скромности и умеренности в быту, то теперь этот сдерживающий фактор уже не работает. Телевидение непрерывно демонстрирует нам роскошные виллы на побережье, средневековые замки или целые острова, принадлежащие новой элите, океанские яхты, личные самолёты, ювелирные украшения стоимостью в несколько годовых доходов среднего человека. Незаметно вопреки всем принципам социального равенства утвердилось в российской жизни такое явление, как ВИП-обслуживание: особые залы в аэропортах, куда допускаются только избранные, особые авиарейсы, особые номера в гостиницах.
То, что раньше являлось привилегией государства, ныне стало обычным ассортиментом жизни «нового класса». Это уже нисколько не удивляет. Сверхдорогое, «элитное» потребление выставляется напоказ и тем самым легитимизируется как социальная данность. Из того же разряда и намерение концерна «Газпром» возвести себе высотный офис в Санкт-Петербурге. При этом деформация архитектурного облика города никого не волнует – важно продемонстрировать собственное «неземное» величие. Так фараоны в Древнем Египте возводили чудовищные пирамиды, чтобы наглядным образом обозначить свою божественную, надмирную суть.
Складывается довольно стройная схема «постиндустриального рабства». На верхнем этаже – «небожители», подлинные «элои», люди, которым дозволено всё. На второй ступени – «придворная знать», собственно элита, поддерживающая кастовый механизм: политики, топ-менеджеры, банкиры, деятели науки, искусства. Следующий этаж – специалисты узкого профиля: инженеры, клерки среднего уровня, мелкие менеджеры, программисты. И наконец, цокольный этаж иерархии – носители самой низкой квалификации: участники индустриального производства и сферы обслуживания.
В общем, как заметил Умберто Эко, «Средние века уже начались».
ВЕСЬ МИР ГОЛОДНЫХ И РАБОВ
О Бурбонах, вернувшихся к власти после крушения Наполеона, было сказано: «Они ничего не поняли и ничему не научились». Бурбоны правили так, как будто во Франции продолжался XVIII век, как будто не было ни революции 1789 г., ни Гражданского кодекса, ни поколений, дышавших воздухом нового времени. Результат: двумя последовательными восстаниями обе ветви Бурбонов были выметены из истории.
О нынешнем сословии «новой буржуазии» можно сказать то же самое. Они ничего не поняли и ничему не научились. Они живут и ведут себя так, словно не было ни Французской революции, уничтожавшей богатых, ни Октябрьской революции, перемоловшей привилегированные классы, ни освободительных войн, положивших конец господству «белого человека», ни молодёжных бунтов на рубеже 1960–1970-х годов, которые отвергали власть денег и накопительства.
Как когда-то феодалы скакали по крестьянским полям, так сейчас «хозяева жизни», ничего не стесняясь, осваивают «ничейные земли». Можно признать дом в центре города аварийным, снести его и выстроить на освободившейся территории элитный комплекс. А прежних жильцов, будто крепостных, распихать в новостройки. Можно вымести из удобных мест малый бизнес, чтобы перенацелить потоки людей на покупки в крупных универсамах. Разоряются сотни предпринимателей – ну и что? Владельцев магазинных «сетей» это не беспокоит. Протестовать здесь бессмысленно. Российский математик Игорь Шарыгин абсолютно правильно написал, что человек, имеющий миллиард долларов, социально опасен. Никто не может чувствовать себя защищённым даже в случае тени конфликта с таким человеком. Это великое благо, считал Шарыгин, что большинство из нас живёт вне зоны внимания подобных людей. Правда, лично я полагаю, что социальный риск начинается уже с миллиона.
Не следует думать, что это будет продолжаться до бесконечности. Современные средства массовой информации делают наш мир очень наглядным. Мы все живём на виду друг у друга. И когда человек, существующий на 100–200 долларов в месяц, слышит или читает о том, как состоятельная американка потратила 150 тысяч долларов, чтобы клонировать любимую кошку, то, мне кажется, в нём просыпается нечто вроде классовой ненависти. На баррикады он, скорее всего, не пойдёт, но симпатии к тем, кто их строит, испытывать, несомненно, будет. Вспомним, сколько людей во всём мире радовалось, когда был нанесён удар по зданиям Всемирного торгового центра.
Только не надо демократической демагогии. Не надо псевдолиберальных рулад насчёт того, что тот, кто больше работает, тот и лучше живёт. Китайский крестьянин, по колено в воде возделывающий свою делянку, работает больше, чем американский офисный менеджер, имеющий, кстати, гарантированные выходные, отпуск и страхование по болезни. Российский школьный учитель, таскающий домой стопки тетрадей, работает ничуть не меньше, чем Роман Абрамович. Однако можно ли на учительскую зарплату купить яхту или футбольный клуб?
Насчёт баррикад я нисколько не преувеличиваю. Можно, конечно, считать движение антиглобалистов, охватывающее сейчас множество стран, цветные революции в СНГ, «бунт предместий» во Франции результатом неких конспирологических действий, направляемых таинственной закулисой. Однако факт остаётся фактом. Никакие деньги, никакая могущественная закулиса не вывели бы людей, если бы они не чувствовали несправедливость этого мира. А что касается исламского сопротивления Западу, то, ни в коем случае не оправдывая терроризм, можно всё же заметить, что тот же Наполеон, вторгшись в Россию, сетовал, что русские воюют против него не по правилам. Вместо сражения регулярных армий – подымают крестьян, ведут партизанские действия. Ответ ему дал Лев Толстой: «Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие... с простотою и лёгкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью».
Даже классики демократии признавали, что у народа есть право на восстание против несправедливости.
Народное ополчение, конечно, не блещет саблями и кирасами, оно не держит строй и не исполняет красивый маневр. Но это та сила, которая может смести любые твердыни.
МЫ, НАРОД...
Вернёмся к России. Сможет ли она избежать «картофельной революции»? Сумеет ли пройти сквозь те потрясения, которые, на мой взгляд, ей опять предстоят?
Странно выглядит предложение одного из авторов настоящей дискуссии – создавать национальную аристократию. Интеллигенцию – это ещё можно было бы как-то понять. Потому что интеллигент, согласно определению, которое некогда предложил профессор М.С. Каган, «это образованный человек с больной совестью». То есть человек, которому плохо, когда плохо другим. Этим он принципиально отличается от аристократа. Аристократ спокойно спит, когда вокруг нищие и голодные. Подумаешь – ведь это «простой народ». А интеллигент мучается от того, что мир устроен несправедливо. Аристократ служит власти, которая, в свою очередь, поддерживает его привилегированный статус. Интеллигент привилегий не ищет и способен на бескорыстное следование идеалам. Аристократ считает себя образцом – тем, кому низшие сословия должны подражать. Интеллигент стремится стать лучше сам.
И ещё одно существенное дополнение. Аристократ только тогда выглядит аристократом, когда рядом простолюдин. Он вовсе не хочет, чтобы аристократами стали все. Интеллигент, напротив, стремится к тому, чтобы интеллигенция была в большинстве. Разница между ними – это разница между честью и совестью. Честь защищает своё, совесть – чужое. И если даже рассматривать эту проблему в романтических координатах, то лично я сомневаюсь, чтобы Атос, Арамис, д’Артаньян начали бы проповедовать «аристократизм». Им бы это и в голову не пришло. Вот господин Бонасье, кажется галантерейщик, несомненно, хотел бы пробиться в «истинные аристократы». Это весьма характерно. Аристократами жаждут быть только лавочники.
Воспитание аристократии – это воспитание квалифицированной прислуги для сильных мира сего. Власти это, быть может, и нужно, но государство – это не только власть.
Простых рецептов, разумеется, нет. Но если говорить о направлении, в котором нам следует двигаться, то самым перспективным мне кажется замечание Игоря Яковенко («ЛГ», № 1) о сообществе граждан.
России не требуется элита. России требуется народ – просвещённый, обладающий высоким гражданским самосознанием. Народ, который не обменяет свободу на колбасу и не отступит ни перед «новой буржуазией», ни перед «самым холодным из всех холодных чудовищ».
России требуются свободные граждане.
Те, кто сам будет решать, как им жить.
Которых не спихнуть ни в какое Средневековье.
В истории уже не раз было провозглашено: «Мы, народ…»
Мы, а не они.
Мы – народ...
, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ