Из дневника первокурсника Литинститута
Таалай ОСМОНОВ
* * *
В дверь стукнули, тихо, два раза. И дверь открылась. В комнату, застенчиво улыбаясь, вошла Лиля. Это было так неожиданно. Она смотрела пристально в мои глаза и улыбалась.
– Ты? – вскочил я с кровати, на которой лежал с книгой, – Ты?..
– Я. – Лиля оглядела комнату, остановившись у дверей в смущении.
– Но как? Проходи. Присядь… – я растерянно тоже оглядел свою комнату.
Лежавший в наушниках на соседней кровати Борис в недоумении уставился на меня.
– Ты чего это?
Я был до того ошарашен неожиданным приходом Лили, что не знал, что сказать.
– С кем ты разговаривал? У тебя опять крышу шибзануло? – Борис сидел, выпучив свои круглые глаза, и видно было, что его уже начинал разбирать смех.
– Лиля… знакомься. – Лиля продолжала улыбаться, стоя у двери.
Борис тоже посмотрел на дверь и дико расхохотался.
– Да у тебя чердак съехал… Ничего себе… Никого же нет.
Я растерянно и немного виновато посмотрел на Лилю, перевёл взгляд на Бориса. Он хохотал во всё горло, крутя пальцем у виска.
– Шибзанутый!.. Во-о… Сдохнешь со смеху…
Лиля быстро схватила книгу, брошенную мной на кровать, и ударила ею Бориса. Он захрипел и повалился, выпучив глаза, на пол. Я стоял ошеломлённый, не в силах оторвать от него взгляд. На половичке под его головой появилось и стало быстро увеличиваться тёмное пятно.
– Ты… Ты… убила его, – сказал я, показывая на него пальцем. – Зачем?
– Кого? Кого? – Она подошла ко мне, улыбка её стала немного обиженной. – Вечно у тебя так. Всегда ты занят, когда я прихожу. То – курсовая, то – реферат… – Она положила ладони мне на грудь, склонила на них голову. Я невольно обнял её талию. Я боялся шелохнуться, уставившись на Бориса. Сквозь его скрюченное на полу тело уже проступал половичек с орнаментом индейцев инков.
– А твой сосед что? Уже уехал?
Я опять посмотрел на пол. Бориса уже не было.
– Уехал… Я теперь один. – Голова моя понемногу прояснялась. «Что это со мной? То ли не выспался…» – Хочешь соку? Я сейчас налью тебе. – Я поискал глазами стакан, моля Бога, чтоб он был чистым, не хотелось перед девушкой срамиться, бегать в кухню мыть, вытирать. «Да. Чист. Хорошо». Я налил из пакета сок и повернулся к Лиле, протягивая стакан.
Борька взял его и, пристально глядя мне в глаза, медленно выпил сок.
– Тебе, лунатик, лечиться надо. А за сок спасибо.
У нас с ним с самого нашего заселения в общежитие отношения не сложились. Не знаю почему, но жили мы уже почти полгода в состоянии взаимного раздражения и холодной войны.
– А где Лиля? – спросил я сипло, отводя глаза. Взгляд этого монстра меня пугал.
– Какая Лиля? Какая Лиля? – громкий его голос, словно эхо в тоннеле, прыгал по стенам нашей комнаты мячиком, постепенно утихая, – мяч выкатился в коридор.
Я боялся поднять глаза. Но вдруг стало тихо. Я огляделся. В комнате я стоял один. Я подошёл к двери и потянул на себя. Она была заперта. Из замочной скважины торчал ключ. Я всегда запираюсь, когда бываю один в комнате. Я вздохнул с облегчением. Я всё-таки один. А это так хорошо. Я люблю одиночество. Я подошёл к кровати, взял в руки книгу и лёг.
* * *
Белый коридор морга. Женщина в белоснежном хрустящем халате подошла ко мне, загородив дорогу.
– Кто вас сюда впустил? Что вы здесь делаете? – её бесстрастные круглые глаза смотрели на меня сквозь толстые стёкла очков с недоверием.
– Можно мне посмотреть на неё?
– А кто вы?
– Я? Я её друг.
– Друзьям нельзя.
– Я жених, почти муж. Дайте только взглянуть. – Я заплакал.
О самоубийстве Лили я узнал не сразу. Её просто не было в тот день в институте, и в душе моей появилась какая-то тревога. «Что же она? Заболела? Или уехала куда?» Наши отношения с ней были немного странными. Иногда мы были как муж и жена, иногда – как старые любовники, а порой – как брат и сестра. Трудно подобрать определение. Мы могли подолгу гулять с ней, звонить по каждой мелочи по телефону друг другу, делиться сокровенными мыслями. Но бывало – она переставала меня видеть, проходила утром мимо меня, даже не кивнув, могла быть весёлой и жизнерадостной целый день, но с другими, меня она словно не замечала. В таких случаях и я замыкался, переставал смотреть в её сторону, становился холодным и равнодушным. Конечно, у неё не было никаких обязательств сообщать мне о своей болезни или тем более предупреждать о своём отъезде куда-нибудь из Москвы. «Ну что ж, – думал я философски, – у каждого в Поднебесье своё дао. Нельзя принуждать человека к общению, если он не хочет».
Но отсутствие её в тот день было для меня особенно тягостно. «Да ты, друг, уж не влюбился ли серьёзно? – насмешливо спрашивал я себя. – Оставь в покое девушку, займись своими делами».
Но больше всего меня поразило то, что Ира, лучшая подруга Лили, ходила мрачная и с таинственным видом шепталась с «московским кружком» словно готовила покушение на президента России или на ректора института. «Что же происходит?» – не отступала от меня тревога, но тут сама Ира подошла ко мне и поманила молча в коридор. Сердце моё затрепетало.
– Ты ещё ничего не знаешь? Лиля наглоталась таблеток и умерла в больнице.
– Как это? – растерялся я.
– Так. Она звонила мне, плакала, я ничего не поняла, – Ира затянулась сигаретой и виновато смотрела в сторону. – Говорила о каком-то подарке, который купила с тобой для кого-то. Это что за подарок?
– Книга. И что? Она подарила её?
– Я не очень поняла, так она там рыдала. – Ира выбросила окурок и вздохнула. – Надо было мне к ней поехать, да я тогда была занята.
– Она подарила эту книгу?
– Подарить-то она, кажется, подарила, да тот, по-моему, отказался… даже посмеялся над ней.
– И где она сейчас?
– В морге, наверное. Если её уже не забрали.
Её ещё не забрали. Лицо её было ужасно. Нежный живот разрезан до груди и грубо зашит.
– Что это? Что? – подбородок у меня трясся как ненормальный, и я никак не мог его сдержать.
– Мы делали вскрытие. Так всегда делают. – Медсестра торопливо укрыла её опять простынёй. – Это обычная процедура. Успокойтесь, пожалуйста.
− Да, извините. – Я быстро ушёл оттуда.
* * *
Стояло ясное весеннее утро. Я шёл в институт своим обычным маршрутом – по бульвару, разглядывая сидящих на скамейках. И вдруг увидел Лилю. Она шла мне навстречу в своей светлой курточке и, увидев меня, радостно улыбнулась и помахала рукой. Она подбежала ко мне и поцеловала при всех в губы, чего раньше никогда не делала.
– Где ты пропадал столько времени? Я так по тебе соскучилась, – она обняла мою руку и прижалась щекой к плечу. Мы зашагали вместе. Я шёл, дыша всей грудью глубоко и радостно, и смотрел на бледно-синее небо, исчирканное голыми чёрными ветвями старых деревьев бульвара.
– Лиля, Лиля, – заговорил я, задыхаясь от счастья. – Как хорошо, что ты со мной.
Я посмотрел на неё, но рядом со мной никого не было. Я шёл по бульвару один. Один.
Я развернулся и пошёл назад, домой, туда, где под могучим дубом стоит маленькая избушка. А в той избушке есть огромный дубовый письменный стол, за которым я сижу ночью и пишу свой роман. Тихо открывается дверь, и в комнату в белой, длинной до пят ночнушке входит Лиля с подносом в руках.
– Ты не устал, милый? Я тебе кофе принесла.
– Спасибо, любимая. Я так ждал тебя.
Вспомнились стихи барда, нашего современника:
«Мы стояли на плоскости
с переменным углом отражения,
наблюдая закон, приводящий
пейзажи в движение,
повторяли слова, лишённые
всякого смысла,
но без напряжения, без напряжения».
Я сидел в кресле, держал за руку Лилю и читал ей стихи. Я был у себя дома…
Я был у себя дома.