В самом начале лета, в невыразимо прекрасный час июньской зари, я сидел на берегу крохотной речки Киртелинки и плакал. Буквально плакал – так было горько мне за убитую реку…
Я знал её много лет. Начинаясь из лесного родника, постепенно набирала речка некую глубину, приветливо журчала на перекатах, кружилась в омутках и успокаивалась возле устроенных бобрами запруд… По берегам густо ершился тальник, обвитый диким хмелем; качались над водой вётлы, в камышовых зарослях покрякивали утки… Но самое главное: в этой небольшой речке, длиной-то всего в пятнадцать километров, водилось много рыбы. Водяной народец был разный: пескари, голавлики, караси, окунишки. Из-за невеликой «продуктивности» речку не истязали браконьеры: ну зачем они будут тратить время на ловлю пескарей и окунишек, когда в пяти километрах от Киртелинки широко разливается Волга, где есть ещё что ущучить сетями, электроудочками, а то и взрывчаткой?
Потому и притягивала меня, заядлого удильщика-поплавочника, по-домашнему уютная Киртелинка.
Как славно было приезжать сюда после половодья, когда скатывалась мутная вода, светлели омутки, в которых самодовольно-нагловато прогуливались стайки молоденьких голавликов, как бы дразня: «Вот мы здесь – попробуй поймай! Мы ведь тебя видим!»
И ведь вправду видели! Потому и дразнились.
Вот так и блаженствовала моя душа целых два года, радуясь тому, что ещё встречаются в сильно загаженном родном отечестве такие вот речушки, возле которых (как писал большой ценитель поплавковой удочки Сергей Аксаков) «…можно чувствовать полную, не оскорблённую людьми жизнь природы». И думалось мне, что ещё многие годы будет радовать мою душу – нет, не улов, совсем не в нём дело! – а вот то состояние, о котором так трепетно вспоминал всё тот, уже ослепший в старости Сергей Тимофеевич:
«...Туда же бежать от неугомонной, внешней деятельности, мелочных, своекорыстных хлопот, бесплодных, бесполезных, хотя и добросовестных мыслей, забот и попечений! На зелёном, цветущем берегу, над тёмной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, на котором колеблются или неподвижно лежат наплавки ваши, – улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды! Природа вступит в вечные права свои, вы услышите её голос, заглушённый на время суетнёй, хлопотнёй, смехом, криком и всею пошлостью человеческой речи! Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнёте вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе. Неприметно, мало-помалу, рассеется это недовольство собою, эта презрительная недоверчивость к собственным силам, твёрдости воли и чистоте помышлений – эта эпидемия нашего века, эта чёрная немочь души, чуждая здоровой натуре русского человека, но заглядывающая и к нам за грехи наши…»
Я привожу эту длинную цитату, потому что в ней (как мне кажется) выражена вся сущность той незатейливой страсти, называемой «ужением рыбы». Нет, совсем не в рыбе тут дело – а в том душевном настрое, который возвышает нас, роднит с землёй – и (по большому счёту) является частью духовной жизни человека. Российского – в особенности.
Вот почему была так дорога мне речка Киртелинка. Вот почему думалось мне, что уж в таком глухом уголке родного Татарстана испоганить речку просто некому. Ну представьте: всего пятнадцать километров её длина; всего две деревушки расположились на её берегах. Одна, уж почти нежилая, с революционным именем Красный Восток, вторая – Киртели. Отсюда и название речки.
Снова сильно я ошибся в своих надеждах. Прибыв нынешним летом на речку, увидел я её мёртвой. Точнее, убитой. По Киртелинке плыли какие-то коричневые хлопья, оседая на тальниках. Рядом сидели два джентльмена с удочками. Один матерился:
– Убили речку! Даже лягушки вымерли.
– Кто убил-то? Вы же и убили! – взорвался другой. – Всего две деревни на речке! Ни химкомбината, ни городских стоков! А речку угробили!
Диалог стал мне интересен. Пояснение было таким:
– Видите свиноферму? Оттуда дерьмо сбросили. А вон там ремонтная мастерская. Мазута остатки, отработанное масло – в овраг. А оттуда – в речку. Вот и не стало её…
Призадуматься было над чем. Те, кто когда-то поселился на берегу Киртелинки, берегли речку столетиями. Сегодняшние «хозяева земли» угробили её за считаные дни. И не какими-то химическими производствами, а просто житейскими варварскими привычками…
Так я познакомился с сельским учителем Виктором Ильичом Сосниным. С ним мы пешком дошли до того места, где Киртелинка впадает в речку Кильну. На ней расположено несколько деревень, население которых тоже абсолютно всё валит в воду. Кильна так же мертва, как и прочие местные речушки… Это уже не животворные артерии природы, а просто канализация местного значения.
А ведь в этом районе тоже нет нефтехимических и прочих «вредоносных» производств! И реки мертвеют от привычек валить всё в овраги (а оттуда – в речки) и собственного разгильдяйства (навоз с ферм трактором – к речке).
И абсолютного отсутствия властного пригляда за состоянием своих же лугов, вод, лесов.
Вот так даже не промышленный экстремизм – а всего-навсего самое обыденное, самое привычное наше поведение губительно для природы.
И вот тут самое время поговорить о роли местных властей в деле сбережения родной природы (я уж не говорю о приумножении). Им, видимо, не приходит в голову, что забота о благополучии страны и её природы начинается прямо у их порога…
Как относятся к родной земле те, кто постоянно проживает возле наших лесов, речушек, озерцов и болотцев? То есть жители наших деревень, посёлков, маленьких городков. Да по-свински относятся.
Ну скажите, какие подвиги нужны, чтобы речка Киртелинка жила и радовала народ? Да никаких! Нужно простое желание местного начальства и населения. Не с луны же свалились, не из Москвы прибыли её губители, здесь же и проживают. А на красоту и здоровье своего окружения наплевать. И повсеместно так. Скажем, в соседней с Киртелями деревне Кильдюшево даже сельскую свалку расположили прямёхонько на водостоке в ту же Киртелинку.
Заезженные в лоскут деревенские улицы, мусор, свалки на каждом шагу, неухоженность – это уже не отступление от нормы, это – норма. Какие уж тут пруды, парки, аллеи! И ведь самое непостижимое: почему это не скребёт душу, почему не вызывает желания убрать, почистить, навести опрятность?
И в этой неистребимой патологии повинны все! Не желаем жить по-другому. Иначе мы не мостили бы улицы мусором, не загоняли бы стада в леса и речки. Не устраивали бы свалки возле кладбищ. Мы были бы способны понимать, что жизнь состоит не исключительно из пережёвывания и переваривания пищи; что красота если и не спасёт мир, то хотя бы поможет остаться каждому человеком; что посидеть с удочкой на берегу ласкового пруда куда лучше, чем тратить время на пьяную бестолковщину с собутыльниками…
Вот на какие мысли навела меня убитая речка Киртелинка.
,
собкор «ЛГ»,
РЕСПУБЛИКА ТАТАРСТАН