В середине восьмидесятых годов Ю.М. Лотман (тоже юбиляр нынешнего года) написал сестре, отчасти подводя итоги: «Наше короткое бессмертие состоит в том, чтобы нас читали 25 лет (дольше в филологии – удел лишь единичных гениев)…»
Хорошо помню: имя Л.Я. Гинзбург я услышал в первый месяц университетской жизни. Преподаватель древнерусской литературы (!) начала лекцию с призыва: немедленно бегите в лавку писателей и купите только что вышедшую книгу «О психологической прозе». Шёл 1971 год. В последний раз книга издавалась в 2015-м. Два «бессмертия по Лотману» она уже выдержала. А иные – ещё больше.
Гинзбург родилась в Одессе, но в двадцать лет появилась в Петрограде, вскоре ставшем Ленинградом. Здесь она прожила всю оставшуюся жизнь. Её колыбелью стал ГИИИ (Государственный институт истории искусств), учителями – учёные-формалисты, прежде всего – Ю. Тынянов и Б. Эйхенбаум. Окончание института (1926) совпало с двумя параллельными событиями: внешними, государственными гонениями на формализм и внутренним кризисом самого метода. Сложившуюся ситуацию Гинзбург не раз описывала в разных ракурсах.
Драматическая версия представлена в развёрнутом сравнении: «Ещё так недавно в теории имманентного развития открылась первая щель, а уже в эту щель на нас плывут и плывут запрещённые проблемы, а мы стоим, прижавшись к стенке, как княжна Тараканова в каземате…»
Иронический вариант зафиксирован в сочувственной (или пренебрежительной?) реплике Тынянова: «Боря <Бухштаб> передал мне «по секрету» дошедшую до него фразу Тынянова о нас (об учениках, о «молодом поколении»): «Что же, они пришли к столу, когда обед съеден».
Тем не менее Гинзбург вместе с упомянутым Б. Бухштабом, Н. Коварским, В. Зильбером (будущим В. Кавериным) стали вторым, младоформалистским, поколением. Первые её работы публиковались в формалистских сборниках и опирались на эту методологию.
Тридцатые годы были плохим временем и для филологии. После закрытия ГИИИ Гинзбург работает на рабфаке, переживает арест (к счастью, короткий), перебивается случайными заработками.
Тем не менее она становится членом Союза писателей (и получает возможность нигде не служить), в 1940 году публикует первую литературоведческую книгу – «Лермонтов».
Блокаду Гинзбург переживает в Ленинграде. Потом участвует в издании собрания сочинений Герцена, публикует ещё одну монографию – «Творческий путь Герцена» (1957), получает (без защиты) докторскую степень. В общем, кажется одним из скромных работников филологического труда.
Ренессанс наступает в шестидесятые. За полтора десятилетия появляется филологическая трилогия – «О лирике» (1964), уже упомянутая «О психологической прозе» (1971), «О литературном герое» (1979), – благодаря которой Гинзбург оказывается в первом ряду современных литературоведов. Её замечают в Москве, привечают в структуралистском Тарту, в Ленинграде же вокруг неё складывается дружеский круг из старых друзей и молодых поклонников, в который, между прочим, входили А. Битов, А. Кушнер, Я. Гордин.
Новаторскими новые книги Гинзбург делал интимный смысл, о котором она писала, вспоминая учителя Б.М. Эйхенбаума, а также идея промежуточной литературы.
«Литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и «мыслей» ведёт прямой разговор о человеке. Она подобна поэзии открытым и настойчивым присутствием автора. Промежуточным жанрам, ускользавшим от канонов и правил, издавна присуща экспериментальная смелость и широта, непринуждённое и интимное отношение к читателю. Острая их диалектика – в сочетании этой свободы выражения с несвободой вымысла, ограниченного действительно бывшим» («О психологической прозе»).
В предисловии к той же книге Гинзбург формулирует и структурные особенности жанра: «Для эстетической значимости не обязателен вымысел и обязательна организация – отбор и творческое сочетание элементов, отражённых и преображённых словом. <…> Речь идёт не о стилистических украшениях и внешней образности. Слова могут остаться неукрашенными, нагими, как говорил Пушкин, но в них должно возникнуть качество художественного образа».
Качествами художественного образа при таком подходе могут обладать и научный труд, и даже школьный учебник.
Позднее Гинзбург признавалась: «О психологической прозе» – самая интимная из моих литературоведческих книг. Там говорится о промежуточной литературе, о важных вопросах жизни, о главных для меня писателях».
Но на самом деле она давно сделала следующий шаг – от объекта к субъекту, от изучения – к собственной промежуточной словесности.
В. Шкловский, ещё один наставник младоформалистов, говорил: филолог должен уметь написать роман, пусть даже плохой. Гинзбург тоже согрешила – вряд ли удачным – романом («Агентство Пинкертона», 1929). Но в то же время она нашла свой главный жанр.
«Прозой Вяземского я занималась начиная с 1925 года. Тогда же это занятие навело меня на мысль – начать самой нечто вроде «записной книжки».
«Записные книжки» П.А. Вяземского, редактированные Гинзбург, появились в 1929 году. А нечто вроде растянулось на всю оставшуюся жизнь, хотя впервые Гинзбург решилась опубликовать эти тексты только в 1982 году.
Позднее книжных и журнальных публикаций было довольно много – и под разными заголовками: «Из старых записей», «Записи», «Записные книжки» или просто «Эссе». В итоге сложился увесистый том.
Это действительно промежуточная литература: филологические анекдоты, беглые и подробные портреты, конспекты будущих исследований, микротрактаты и попутные замечания – прошедшей жизни пёстрый сор. Героями записей становятся не только люди из ближнего круга, друзья и случайные знакомые, но – Ахматова, Мандельштам, Н. Тихонов.
Учителя Гинзбург дополняли филологию то чистой беллетристикой (романы и новеллы Тынянова), то мемуарами и биографиями («Сентиментальное путешествие» и «Маяковский» Шкловского). Гинзбург (и в этом она похожа на Эйхенбаума) сделала литературу из самой филологии: эстетически оформленной мысли. «Мысль, описавшая круг» – заглавие её большого эссе (Гинзбург придумала для таких текстов ещё один жанр – повествование).
«Записные книжки» Гинзбург (наряду с «Записями и выписками» М.Л. Гаспарова) я обычно рекомендую студентам и всем желающим понять, какое это увлекательное, многообразное, человечное занятие – филология. Они замечательно оправдывают её определение как весёлой науки.
Однако кульминация этой книги не иронична, а трагична. «Записки блокадного человека» (в полном виде блокадные дневники Гинзбург вместе с последующими переработками составляют целый том) – поразительный текст и сегодня, после публикации множества блокадных дневников. Умирая от голода и холода, автор «Записок...» продолжает мыслить.
Гинзбург никогда не забывала об аналитическом скальпеле. Вот она читает юбилейное поздравление от Союза писателей. «Текст, помещённый в «Литературной газете», напоминает театральную рецензию, написанную рецензентом, который не видел спектакля. Поздравление исходит из того, что должно было быть. Я, по их мнению, очень хороший учёный и я жила в Ленинграде. Из этого соотношения вытекает: «...многолетняя преподавательская и общественная деятельность <…>, где воспитаны десятки Ваших учеников». На самом деле после Института истории искусств 20-х годов учеников у меня не было, потому что ни один ленинградский вуз не пускал меня на порог. Меня запретили. По-настоящему штатным доцентом я преподавала за свою жизнь три года – в Петрозаводске».
Ее «педагогический» афоризм остался в записях Гаспарова: «Преподавание – это сочетание неприятного с бесполезным» – говорила Л.Я. Гинзбург».
Совсем в другую эпоху Гинзбург появлялась и в ЛГУ. Помню большую аудиторию с пятью-шестью студентами (университетские семинары обычно немногочисленны), в которой приглашённая знаменитость однотонно, не глядя на слушателей, читала фрагмент из новой работы. Картина казалась печальной.
Но помню и другое: заполненный зал Союза писателей и бесконечные поздравления, которые Гинзбург принимала с иронией и спокойствием.
Официально учеников не было, но они появились сами.
Начиная филологию как литературу, Гинзбург, как обычно, сформулировала цель: «…я про себя называю романом ту большую вещь, которую я в конечном счёте хочу написать и на которую должны пойти мои лучшие силы. Человек стоит перед вселенной и свободно говорит о вселенной, рассуждая, рассказывая и описывая, – это и есть роман». Запись 1928 года при жизни она не публиковала.
Такой странный фрагментарный роман мыслей Лидия Яковлевна Гинзбург в конце концов и написала.
Игорь Сухих,
доктор филологических наук, профессор СПбГУ